Неточные совпадения
Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи в жизни, сходили, еще даже и
спасибо получал. Авось бог вынесет и теперь. (Обращаясь к Бобчинскому.)Вы
говорите, он молодой человек?
Как в ноги губернаторше
Я пала, как заплакала,
Как стала
говорить,
Сказалась усталь долгая,
Истома непомерная,
Упередилось времечко —
Пришла моя пора!
Спасибо губернаторше,
Елене Александровне,
Я столько благодарна ей,
Как матери родной!
Сама крестила мальчика
И имя Лиодорушка —
Младенцу избрала…
— Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну, что ж может какая-нибудь неопытная молодая женщина?
Спасибо, что случились добрые люди, которые посоветовали пойти на мировую. Отделался он двумя тысячами да угостительным обедом. И на обеде, когда все уже развеселились, и он также, вот и
говорят они ему: «Не стыдно ли тебе так поступить с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
—
Спасибо тебе, батько! Молчал, молчал, долго молчал, да вот наконец и сказал. Недаром
говорил, когда собирался в поход, что будешь пригоден козачеству: так и сделалось.
— Оберегать! Что ж он может против Авдотьи Романовны? Ну,
спасибо тебе, Родя, что мне так
говоришь… Будем, будем оберегать!.. Где живет?
Дмитрий Прокофьич,
спасибо ему, заходит со мной посидеть и все об тебе
говорит.
Кабанова (сыну). Ну, я с тобой дома
поговорю. (Низко кланяется народу.)
Спасибо вам, люди добрые, за вашу услугу!
Однако же второй урок
С большим успехом слушал
И
говорит Скворцу: «
Спасибо, милый кум!
—
Спасибо, государь,
спасибо, отец родной! —
говорил Савельич усаживаясь. — Дай бог тебе сто лет здравствовать за то, что меня старика призрил и успокоил. Век за тебя буду бога молить, а о заячьем тулупе и упоминать уж не стану.
— Ну,
спасибо, — повторил Базаров. — Это по-царски…
Говорят, цари тоже посещают умирающих.
—
Спасибо, Аркаша, — глухо заговорил Николай Петрович, и пальцы его опять заходили по бровям и по лбу. — Твои предположения действительно справедливы. Конечно, если б эта девушка не стоила… Это не легкомысленная прихоть. Мне нелегко
говорить с тобой об этом; но ты понимаешь, что ей трудно было прийти сюда при тебе, особенно в первый день твоего приезда.
— Да ведь я
говорю! Согласился Христос с Никитой: верно,
говорит, ошибся я по простоте моей.
Спасибо, что ты поправил дело, хоть и разбойник. У вас,
говорит, на земле все так запуталось, что разобрать ничего невозможно, и, пожалуй, верно вы
говорите. Сатане в руку, что доброта да простота хуже воровства. Ну, все-таки пожаловался, когда прощались с Никитой: плохо,
говорит, живете, совсем забыли меня. А Никита и сказал...
— Обедать?
Спасибо. А я хотел пригласить вас в ресторан, тут, на площади у вас, не плохой ресторанос, — быстро и звонко
говорил Тагильский, проходя в столовую впереди Самгина, усаживаясь к столу. Он удивительно не похож был на человека, каким Самгин видел его в строгом кабинете Прейса, — тогда он казался сдержанным, гордым своими знаниями, относился к людям учительно, как профессор к студентам, а теперь вот сорит словами, точно ветер.
—
Спасибо. О Толстом я
говорила уже четыре раза, не считая бесед по телефону. Дорогой Клим Иванович — в доме нет денег и довольно много мелких неоплаченных счетов. Нельзя ли поскорее получить гонорар за дело, выигранное вами?
— Приятно было слышать, что и вы отказались от иллюзий пятого года, —
говорил он, щупая лицо Самгина пристальным взглядом наглых, но уже мутноватых глаз. — Трезвеем.
Спасибо немцам — бьют. Учат. О классовой революции мечтали, а про врага-соседа и забыли, а он вот напомнил.
— Ну, где вам разбить ночью трактир! Да и не нужно — у бабушки вечный трактир. Нет,
спасибо и на том, что выгнали из дома старую свинью.
Говорят, вдвоем с бабушкой: молодцы!
— Ты ему о деле, а он шалит: пустота какая — мальчик! —
говорила однажды бабушка. — Прыгай да рисуй, а ужо
спасибо скажешь, как под старость будет уголок. Еще то имение-то, бог знает что будет, как опекун управится с ним! а это уж старое, прижилось в нем…
— Некогда; вот в прошлом месяце попались мне два немецких тома — Фукидид и Тацит. Немцы и того и другого чуть наизнанку не выворотили. Знаешь, и у меня терпения не хватило уследить за мелочью. Я зарылся, — а ей,
говорит она, «тошно смотреть на меня»! Вот хоть бы ты зашел.
Спасибо, еще француз Шарль не забывает… Болтун веселый — ей и не скучно!
— Ну и
спасибо, если только она
говорит правду. Прощай, сестра, еду!
— Да-с, удивительные порядки, — как бы продолжал прерванный разговор словоохотливый молодой человек, спускаясь с Нехлюдовым вместе с лестницы. —
Спасибо еще капитан — добрый человек, не держится правил. Всё
поговорят — отведут душу.
—
Спасибо тебе, брат. Я дикий,
говоришь ты. Дикари, дикари! Я одно только и твержу: дикари! А да, вот Миша, а я-то его и забыл.
—
Спасибо, Дерсу, —
говорил я ему. — Покрывайся сам.
Конечно, постоянно иметь перед глазами «олуха» было своего рода божеским наказанием; но так как все кругом так жили, все такими же олухами были окружены, то приходилось мириться с этим фактом. Все одно: хоть ты ему
говори, хоть нет, — ни слова, ни даже наказания, ничто не подействует, и олух, сам того не понимая, поставит-таки на своем. Хорошо, хоть вина не пьет — и за то
спасибо.
— А вот и пустит. И еще
спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели бы была виновата, так не пошла бы к твоей мамыньке. Так я
говорю?.. Всем будет хорошо… Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того лучше будет… И ей будет лучше: как будто промежду нас ничего и не было… Поняла теперь?
— На вольном-то воздухе вот как чайку изопьем, —
говорил он, раздувая самовар. — Еще
спасибо поп-то скажет. Дамов наших буду отпаивать чаем, а то вон попадья высуня язык бегает.
—
Спасибо, милая, что не забываешь мужа, —
говорил он с притворным смирением. — Аще бог соединил, человек да не разлучает… да.
А дед подошел к Максиму-то и
говорит: «Ну,
спасибо тебе, другой бы на твоем месте так не сделал, я это понимаю!
И тебе, дочь,
спасибо, что доброго человека в отцов дом привела!» Он ведь, дедушко-то, когда хотел, так хорошо
говорил, это уж после, по глупости стал на замок сердце-то запирать.
—
Спасибо, барин, —
говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.
— А, продаешь, так и
спасибо. Своего не потеряешь небось; только не кривляйся, пожалуйста, батюшка. Слышала я о тебе, ты,
говорят, преначитанный, когда-нибудь потолкуем; сам, что ли, снесешь ко мне?
—
Спасибо, князь, со мной так никто не
говорил до сих пор, — проговорила Настасья Филипповна, — меня всё торговали, а замуж никто еще не сватал из порядочных людей. Слышали, Афанасий Иваныч? Как вам покажется всё, что князь
говорил? Ведь почти что неприлично… Рогожин! Ты погоди уходить-то. Да ты и не уйдешь, я вижу. Может, я еще с тобой отправлюсь. Ты куда везти-то хотел?
— Вот и с старушкой кстати прощусь, —
говорил за чаем Груздев с грустью в голосе. — Корень была, а не женщина… Когда я еще босиком бегал по пристани, так она частенько началила меня… То за вихры поймает, то подзатыльника хорошего даст. Ох, жизнь наша, Петр Елисеич… Сколько ни живи, а все помирать придется.
Говори мне
спасибо, Петр Елисеич, что я тогда тебя помирил с матерью. Помнишь? Ежели и помрет старушка, все же одним грехом у тебя меньше. Мать — первое дело…
Спасибо добрым нашим дамам, они меня не забывают, и вдобавок Марья Казимировна уверяет, что мой письменный слог напоминает m-me Sévigné, tandis que je fais de la prose, sans m'en doute. [Тогда как я, несомненно, пишу прозой (франц.).] Такого рода вещи тем забавны, что и тот, кто их
говорит, и тот, кто их слушает, никто не верит…
До приезда Бачманова с твоим письмом, любезный друг Матюшкин, то есть до 30 генваря, я знал только, что инструмент будет, но ровно ничего не понимал, почему ты не
говоришь о всей прозе такого дела, — теперь я и не смею об ней думать. Вы умели поэтизировать, и опять вам
спасибо — но довольно, иначе не будет конца.
Пора благодарить тебя, любезный друг Николай, за твое письмо от 28 июня. Оно дошло до меня 18 августа. От души
спасибо тебе, что мне откликнулся. В награду посылаю тебе листок от моей старой знакомки, бывшей Михайловой. Она погостила несколько дней у своей старой приятельницы, жены здешнего исправника. Я с ней раза два виделся и много
говорил о тебе. Она всех вас вспоминает с особенным чувством. Если вздумаешь ей отвечать, пиши прямо в Петропавловск, где отец ее управляющий таможней.
Спасибо вам за все, что вы мне
говорите о письме Егора Антоновича.
Спасибо тебе, добрая Марья Николаевна, за твою беседу на листке твоих деток. Я столько пишу в разные стороны, что просто потерялся. По твоему вопросу о Нижнем вижу, что я еще не
говорил тебе, что на днях ожидаю Ваню…
…
Спасибо тебе за полновесные книги: этим ты не мне одному доставил удовольствие — все мы будем читать и тебя благодарить. Не отрадные вести ты мне сообщаешь о нашей новой современности — она бледна чересчур, и только одна вера в судьбу России может поспорить с теперешнею тяжелою думою. Исхода покамест не вижу, может быть оттого, что слишком далеко живу. Вообще тоскливо об этом
говорить, да и что
говорить, надобно
говорить не на бумаге.
— Ну,
спасибо,
спасибо, что покучились, —
говорил Канунников, тряся Розанову обе руки. — А еще
спасибо, что бабам стомаху-то разобрал, — добавил он, смеючись. — У нас из-за этой стомахи столько, скажу тебе, споров было, что беда, а тут, наконец того, дело совсем другое выходит.
— А я и за то спасибо-с! —
говорил тот с каким-то комическим голосом.
«Ну,
говорит,
спасибо, Потапыч, нечего сказать, работа — первый сорт!
— За то, что помогаешь великому нашему делу,
спасибо! —
говорил он. — Когда человек может назвать мать свою и по духу родной — это редкое счастье!
— Нет, подождите… мы сделаем вот что. — Назанский с трудом переворотился набок и поднялся на локте. — Достаньте там, из шкафчика… вы знаете… Нет, не надо яблока… Там есть мятные лепешки.
Спасибо, родной. Мы вот что сделаем… фу, какая гадость!.. Повезите меня куда-нибудь на воздух — здесь омерзительно, и я здесь боюсь… Постоянно такие страшные галлюцинации. Поедем, покатаемся на лодке и
поговорим. Хотите?
„Куда,
говорит, сестру девала?“ Замучил старуху совсем, так что она, и умирая, позвала его да и
говорит: „
Спасибо тебе, ваше благородие, что меня, старуху, не покинул, венца мученического не лишил“. А он только смеется да
говорит: „Жаль, Домна Ивановна, что умираешь, а теперь бы деньги надобны! да куда же ты, старая, сестру-то девала?“
—
Спасибо Сашке Топоркову!
спасибо! —
говорил он, очевидно забывая, что тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай,
говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну, я, знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава богу, теперь уж недалечко и до места.
С тем и ушел, что ничего найти не мог…"Ну,
говорю,
спасибо, голубушка, за науку".
—
Спасибо, господин Желваков,
спасибо! —
говорит его высокородие, — это ты хорошо делаешь, что стараешься соединить общество! Я буду иметь это в виду, господин Желваков!
— Ах да, —
говорит, — ты про это… Ну,
спасибо тебе,
спасибо, прекрасно… Так завтра, стало быть, можно прислать тебе подписать закладную?
«Кличь его, молодка, раз под ветер, а раз супротив ветра: он затоскует и пойдет тебя искать, — вы и встретитесь». Дал он мне воды испить и медку на огурчике подкрепиться. Я воды испила и огурчик съела, и опять пошла, и все тебя звала, как он велел, то по ветру, то против ветра — вот и встретились.
Спасибо! — и обняла меня, и поцеловала, и
говорит...
«Да, да, —
говорит, — и не повторяй больше, потому что
спасибо, что и это взяли, а то бы я и больше дал… все, что хочешь, дал бы».