Неточные совпадения
«
Говорить о своей
вине и своем раскаянии я не могу, потому что…»
О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь
о лошадином заводе, он
говорил и
о лошадином заводе;
говорили ли
о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, — он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение
о бильярдной игре — и в бильярдной игре не давал он промаха;
говорили ли
о добродетели, и
о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего
вина, и в горячем
вине знал он прок;
о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и
о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком.
Когда на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая
вином Грэя; держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны
говорить волшебным, неземным голосом, и думал
о счастье…
Самгин слушал рассеянно и пытался окончательно определить свое отношение к Бердникову. «Попов, наверное, прав: ему все равно,
о чем
говорить». Не хотелось признать, что некоторые мысли Бердникова новы и завидно своеобразны, но Самгин чувствовал это. Странно было вспомнить, что этот человек пытался подкупить его, но уже являлись мотивы, смягчающие его
вину.
— Революция неизбежна, — сказал Самгин, думая
о Лидии, которая находит время писать этому плохому актеру, а ему — не пишет. Невнимательно слушая усмешливые и сумбурные речи Лютова, он вспомнил, что раза два пытался сочинить Лидии длинные послания, но, прочитав их, уничтожал, находя в этих хотя и очень обдуманных письмах нечто, чего Лидия не должна знать и что унижало его в своих глазах. Лютов прихлебывал
вино и
говорил, как будто обжигаясь...
— Вы не допускаете, что стреляли революционеры? — спросил он, когда слуга принес
вино и ушел. Туробоев, наполняя стаканы, ответил равнодушно и как бы напоминая самому себе то,
о чем
говорит...
— А вот извольте видеть, сидит торговый народ, благополучно кушает отличнейшую пищу, глотает водку и
вино дорогих сортов,
говорит о своих делах, и как будто ничего не случилось.
Она повествует ему
о подвигах наших Ахиллов и Улиссов, об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича,
о Полкане-богатыре,
о Калечище прохожем,
о том, как они странствовали по Руси, побивали несметные полчища басурманов, как состязались в том, кто одним духом выпьет чару зелена
вина и не крякнет; потом
говорила о злых разбойниках,
о спящих царевнах, окаменелых городах и людях; наконец, переходила к нашей демонологии, к мертвецам, к чудовищам и к оборотням.
О, опять повторю: да простят мне, что я привожу весь этот тогдашний хмельной бред до последней строчки. Конечно, это только эссенция тогдашних мыслей, но, мне кажется, я этими самыми словами и
говорил. Я должен был привести их, потому что я сел писать, чтоб судить себя. А что же судить, как не это? Разве в жизни может быть что-нибудь серьезнее?
Вино же не оправдывало. In vino veritas. [Истина в
вине (лат.).]
Устав от Кемпфера, я напал на одну старую книжку в библиотеке моего соседа по каюте, тоже
о Японии или
о Японе, как
говорит заглавие, и
о вине гонения на христиан, сочинения Карона и Гагенара, переведенные чрез Степана Коровина, Синбиринина и Iвана Горлiцкого.
Ведь вы тоже пробыли долго в море, хотите развлечься, однако ж никто из вас не выпил даже бутылки
вина: это просто удивительно!» Такой отзыв нас удивил немного: никто не станет так
говорить о своих соотечественниках, да еще с иностранцами.
Александр Привалов, потерявший голову в этой бесконечной оргии, совсем изменился и, как
говорили о нем, — задурил. Вконец притупившиеся нервы и расслабленные развратом чувства не могли уже возбуждаться
вином и удовольствиями: нужны были человеческие страдания, стоны, вопли, человеческая кровь.
Комната, в которой нас принимали, была, конечно, самая просторная в доме; ее заранее мыли и чистили и перед образами затепляли лампады. Стол, накрытый пестрою ярославскою скатертью, был уставлен тарелками с заедочками. Так назывались лавочные лакомства,
о которых я
говорил выше. Затем подавалось белое
вино в рюмках, иногда даже водка, и чай. Беспрестанно слышалось...
О, она поминутно в исступлении кричит, что не признаёт за собой
вины, что она жертва людей, жертва развратника и злодея; но что бы она вам ни
говорила, знайте, что она сама, первая, не верит себе и что она всею совестью своею верит, напротив, что она… сама виновна.
[На следствии растерявшийся Кюхельбекер
говорил о Пущине в духе, отягчавшем
вину его товарища и друга (см. «Дела» Кюхельбекера и Пущина — «Восстание декабристов», т. II, 1926).
Пожалуйста, не смущайтесь вопросами — на это нечего обращать внимания. Все это такой вздор — хоть именно досадно, что Ивана Дмитриевича преследовали эти пустяки. Я тоже уверен, что cela a mis de l'eau dans son vin. [Этим подмешали воды в его
вино (то есть ухудшили его положение) (франц.).] Самая жизнь в деревне Толстого верно отозвалась на его расстроенном организме, не
говоря уже
о нравственном страдании при разлуке с семьею Евгения. Обнимаю вас.
Но пока это ходило в предположениях, к которым к тому же никто, кроме Рогнеды Романовны, не изъявлял горячего сочувствия, маркиза столкнулась у Богатыревой с Ольгою Сергеевной Бахаревой, наслушалась от той, как несчастная женщина бегала просить
о защите, додумала три короба собственных слов сильного значения, и над Розановым грянул суд, ошельмовавший его заочно до степеней самых невозможных. Даже самый его либерализм ставился ему в
вину. Маркиза сопела,
говоря...
Затем тотчас же, точно привидение из люка, появился ее сердечный друг, молодой полячок, с высоко закрученными усами, хозяин кафешантана. Выпили
вина,
поговорили о ярмарке,
о выставке, немножко пожаловались на плохие дела. Затем Горизонт телефонировал к себе в гостиницу, вызвал жену. Познакомил ее с теткой и с двоюродным братом тетки и сказал, что таинственные политические дела вызывают его из города. Нежно обнял Сару, прослезился и уехал.
«Кому от этого вред! ну, скажите, кому? — восклицает остервенившийся идеолог-чиновник, который великим постом в жизнь никогда скоромного не едал, ни одной взятки не перекрестясь не бирал, а
о любви к отечеству отродясь без слез не
говаривал, — кому вред от того, что
вино в казну не по сорока, а по сорока пяти копеек за ведро ставится!»
— А оттого, —
говорит, — что у меня голова не чайная, а у меня голова отчаянная: вели мне лучше еще рюмку
вина подать!.. — И этак он и раз, и два, и три у меня
вина выпросил и стал уже очень мне этим докучать. А еще больше противно мне стало, что он очень мало правды сказывает, а все-то куражится и невесть что
о себе соплетет, а то вдруг беднится, плачет и все
о суете.
От обедов a la carte в курзале перешли к табльдоту в кургаузе, перестали
говорить о шампанском и обратились к местному кислому
вину, приговаривая: вот так винцо! бросили погоню за молодыми бесшабашными советниками и начали заигрывать с коллежскими и надворными советниками. По вечерам посещали друг друга в конурах, причем Дыба читал вслух"Ключ к таинствам природы"Эккартсгаузена и рассказывал анекдоты из жизни графа Михаила Николаевича, сопровождая эти рассказы приличным экспекторированием.
— Даже безбедное существование вы вряд ли там найдете. Чтоб жить в Петербурге семейному человеку, надобно… возьмем самый минимум, меньше чего я уже вообразить не могу… надо по крайней мере две тысячи рублей серебром, и то с величайшими лишениями, отказывая себе в какой-нибудь рюмке
вина за столом, не
говоря уж об экипаже,
о всяком развлечении; но все-таки помните — две тысячи, и будем теперь рассчитывать уж по цифрам: сколько вы получили за ваш первый и, надобно сказать, прекрасный роман?
— А
о чем вы с ним
говорите вполголоса? — продолжал Александр, не обращая внимания на ее слова, — посмотрите, вы бледнеете, вы сами чувствуете свою
вину.
Но Передонов поспешно унес бутылку, и слышно было, как звенел замок у шкапика, в котором он спрятал
вино. Вернувшись к гостям, он, чтобы переменить разговор, стал
говорить о княгине. Он угрюмо сказал...
Я не знаю в точности всех путей и средств, которыми достигла Александра Петровна своего торжества, и потому не стану
говорить о них; не стану также распространяться
о том, каким жестокостям и мучениям подвергалась несчастная сирота, одаренная от природы чувствительною, сильною и непокорною душою; тут не были забыты самые унизительные наказания, даже побои за небывалые
вины.
Я сдружился с Костыгой, более тридцати путин сделавшим в лямке по Волге.
О прошлом лично своем он
говорил урывками. Вообще разговоров
о себе в бурлачестве было мало — во время хода не заговоришь, а ночь спишь как убитый… Но вот нам пришлось близ Яковлевского оврага за ветром простоять двое суток. Добыли
вина, попили порядочно, и две ночи Костыга мне
о былом рассказывал…
Пепе не любит немцев, он живет идеями и настроениями улицы, площади и темных лавочек, где свои люди пьют
вино, играют в карты и, читая газеты,
говорят о политике.
Жевакин. Ни одного слова. Я не
говорю уже
о дворянах и прочих синьорах, то есть разных ихних офицерах; но возьмите нарочно простого тамошнего мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте скажите ему: «Дай, братец, хлеба», — не поймет, ей-богу не поймет; а скажи по-французски: «Dateci del pane» или «portate vino!» [Дайте хлеба… принесите
вина! (ит.)] — поймет, и побежит, и точно принесет.
Мы на цыпочках прошли в следующую комнату, где сидели два заводских управителя, доктор, становой и еще несколько мелких служащих. На одном столе помещалась батарея бутылок всевозможного
вина, а за другим шла игра в карты. Одним словом, по случаю сплава всем работы было по горло,
о чем красноречиво свидетельствовали раскрасневшиеся лица, блуждающие взгляды и не совсем связные разговоры. Из опасения разбудить «самого»
говорили почтительным полушепотом.
В течение обеда Лежнев и Рудин, как бы сговорившись, все толковали
о студенческом своем времени, припоминали многое и многих — мертвых и живых. Сперва Рудин
говорил неохотно, но он выпил несколько рюмок
вина, и кровь в нем разгорелась. Наконец лакей вынес последнее блюдо. Лежнев встал, запер дверь и, вернувшись к столу, сел прямо напротив Рудина и тихонько оперся подбородком на обе руки.
Г-н Устрялов
говорит, что Петр в Архангельске «охотно принимал приглашения иностранных купцов и корабельных капитанов на обеды и вечеринки и с особенным удовольствием проводил у них время за кубками
вина заморского, расспрашивая
о житье-бытье на их родине» (Устрялов, том II, стр. 158).
О нашей первой палате, состоявшей из 16-ти человек,
говорить нечего: нам отпускалось бутылок десять, и, расходившись, мы нередко тихонько посылали от себя за
вином.
Так,
говоря о Владимире, автор «Записок» рассказывает всю историю ссоры его с братьями так искусно, что все три князя остаются совершенно правыми, а
вина вся падает на Свенельда и Блуда (в «Записках» — Блюд), которые и не остаются без наказания.
Нечего и
говорить о том, как «травили» и «изводили» бедных мореплавателей товарищи. Каждый проходивший вечером около их кроватей считал своим долгом бросить по адресу рыбаков несколько обидных слов, а рыбаки только молчали, глубоко сознавая свою
вину перед обществом. Иногда кому-нибудь вдруг приходила в голову остроумная мысль — заняться лечением рыбаков. Почему-то существовало убеждение, что от этой болезни очень хорошо помогает, если пациента высечь ночью на пороге дверей сапожным голенищем.
Белесова (с улыбкой мало скрытого неудовольствия). Очень вам благодарна. Я выслушала целую лекцию
о нравственности и обязанностях человека. Я узнала, что такое серьезные люди, что значит серьезный взгляд на жизнь. Все, что вы
говорили, вероятно, очень умно, все это очень полезно знать; и если я, к сожалению, мало поняла и мало воспользуюсь, — это уж моя
вина.
И стал я рассказывать
о себе, не скрывая ни одного тайного помысла, ни единой мысли, памятной мне; он же, полуприкрыв глаза, слушает меня так внимательно, что даже чай не пьёт. Сзади его в окно вечер смотрит, на красном небе чёрные сучья деревьев чертят свою повесть, а я свою
говорю. А когда я кончил — налил он мне рюмку тёмного и сладкого
вина.
— Но неужели?.. — с недоверием воскликнул Ипполит Сергеевич, вспоминая её письма, в которых она много
говорила о бесхарактерности мужа,
о его страсти к
вину, лени,
о всех пороках, кроме разврата.
Спиридоньевна.
О, мелево, мелево и есть человек! За хозяйским кушаньем сидит, хозяйское
вино пьет, а только обиды экие
говорит, — глупая башка этакая!
Он был женатый, и жена,
говорили, будто красавица, а
о нем
говорили, что он большой торгаш, — у него можно иметь все, только за деньги — и стол, и
вино.
За ужином Варя опять спорила, и на этот раз с отцом. Полянский солидно ел, пил красное
вино и рассказывал Никитину, как он раз зимою, будучи на войне, всю ночь простоял по колено в болоте; неприятель был близко, так что не позволялось ни
говорить, ни курить, ночь была холодная, темная, дул пронзительный ветер. Никитин слушал и косился на Манюсю. Она глядела на него неподвижно, не мигая, точно задумалась
о чем-то или забылась… Для него это было и приятно и мучительно.
На этом свете его ничто не интересовало, кроме буфетов, и умел он
говорить только
о кушаньях, сервировках,
винах.
Пока мы с г. доктором В — ским подымали вопрос
о трезвости и занимались писанием более или менее красноречивых статей, не отказываясь, однако же, ни от рюмки водки перед обедом и ни от одной из самых ничтожных наших привычек, народ, ничего не
говоря, порешил не пить хлебного
вина, так как оно стало по цене своей совершенно несообразно со средствами простолюдина…
О стараниях самого откупа соблазнить крестьян нечего и
говорить. В половине февраля писали, что откупщики в Виленской губернии ставили сначала восемь грошей за кварту
вина вместо прежних четырнадцати; потом
вино подешевело в шесть раз; наконец — перед корчмами выставляли иногда даже даровое
вино… Ничто не помогало («Русский дневник», № 35). В конце того же месяца сообщались вот какие сведения из Жмуди...
Миша. Он сказал-с, что всё будет прислано, как следует. Я особенно просил его
о красном вине-с. Вы,
говорит, будьте покойны-с. (Помолчав.) Позвольте узнать, Дарья Ивановна, вы кого-нибудь ожидаете?
А хоть в бреду, безгрешен этот бред!
Несчастию не я теперь
виною,
И
говорить о нем уже не след, —
Умру и тайны этой не открою.
Тут маменька виновница всех бед:
Распорядиться ей хотелось мною.
Я поддалась, всю жизнь свою сгубя. —
Я влюблена давно!» — «В кого?» — «В тебя...
Не
говоря уже
о Дуне, замиравшей от ужаса при одной мысли
о том, что должно было открыться сейчас же после молитвы, и
о неизбежных последствиях нового проступка ее взбалмошной подружки (Дуня трепетала от сознания своего участия в нем и своей
вины), и все другие девочки немало волновались в это злополучное утро.
Говорил и двигался он мало,
вино пил нехотя, без аппетита, счеты проверял машинально и всё время, казалось,
о чем-то думал.
Молодые люди все одинаковы. Приласкайте, приголубьте вы молодого человека, угостите его
вином, дайте ему понять, что он интересен, и он рассядется, забудет
о том, что ему пора уходить, и будет
говорить,
говорить,
говорить… У хозяев слипаются глаза, им пора уже спать, а он всё сидит и
говорит. Так и я. Раз нечаянно взглянул я на часы: было половина одиннадцатого. Я стал прощаться.
Трезвая речь моей доброй матери, каждое слово которой дышало такою возвышенною и разумною обо мне попечительностию и заботою, была силоамскою купелью, в которой я окунулся и стал здоров, и бодр, и чист, как будто только слетел в этот мир из горних миров, где не водят медведей и не
говорят ни
о хлебе, ни
о вине, ни
о палачах, ни
о дамах, для счастья которых нужен рахат-лукум, или «рогатый кум», как мы его называли в своем корпусе.