Неточные совпадения
Не нравилась ему игла Петропавловской крепости и
ангел, пронзенный ею; не нравилась потому, что
об этой крепости
говорили с почтительной ненавистью к ней, но порою в ненависти звучало что-то похожее на зависть: студент Попов с восторгом называл крепость...
Но она любила мечтать о том, как завидна судьба мисс Найтингель, этой тихой, скромной девушки, о которой никто не знает ничего, о которой нечего знать, кроме того, за что она любимица всей Англии: молода ли она? богата ли она, или бедна? счастлива ли она сама, или несчастна?
об этом никто не
говорит, этом никто не думает, все только благословляют девушку, которая была
ангелом — утешителем в английских гошпиталях Крыма и Скутари, и по окончании войны, вернувшись на родину с сотнями спасенных ею, продолжает заботиться о больных…
Он мысленно пробежал свое детство и юношество до поездки в Петербург; вспомнил, как, будучи ребенком, он повторял за матерью молитвы, как она твердила ему
об ангеле-хранителе, который стоит на страже души человеческой и вечно враждует с нечистым; как она, указывая ему на звезды,
говорила, что это очи божиих
ангелов, которые смотрят на мир и считают добрые и злые дела людей; как небожители плачут, когда в итоге окажется больше злых, нежели добрых дел, и как радуются, когда добрые дела превышают злые.
— Можно ли-де
об этом
говорить? Что там от наших глаз спрятано, того не увидишь, да и не нужно: пока я в этом мире человеком живу, мне дана заповедь, как жить, а что после будет, то никому не известно. Одно полагаю, кто, человеком бывши, своего достоинства не сбережет, того хоть и
ангелом сделай, он и ангельское потеряет.
Лыняев. А она
говорила: «Зачем вам стреляться или топиться? Женитесь, вот и не
об чем вам больше беспокоиться». Нет,
говорю, мой
ангел, это для меня хуже, чем утопиться. «Ну, так,
говорит, утопитесь, потому что я огорчать мамашу и родных своих не хочу».
— Не беспокойся
об этом, мой
ангел, я знаю, что я
говорю. Но — позволь мне продолжать. Я уже сказала первое, теперь второе: я понимаю, дитя мое, с каким отвращением ты отдала бы руку этому Мозглякову…
— А вы знаете, как они
об Александре Иваныче выражаются, — от вас, конечно, они скрывают, а при мне не стесняются. Трудно без слез слушать: он,
говорят, как
ангел чистый, он нам Богом за нашу худобу послан, за ним ходи чисто… Барашек он беленький…
А ты бы, —
говорю, — лучше бы вот так
об этом сообразила, что ты, женщиной бымши, себя не очень-то строго соблюла, а ему, —
говорю, — ничего это и в суд не поставится, — потому что ведь и в самом-то деле, хоть и ты сам,
ангел мой, сообрази: мужчина что сокол: он схватил, встрепенулся, отряхнулся, да и опять лети, куда око глянет; а нашей сестре вся и дорога, что от печи до порога.
Не дай ей Бог познать третью любовь. Бывает, что женщина на переходе от зрелого возраста к старости полюбит молодого. Тогда закипает в ней страсть безумная, нет на свете ничего мучительней, ничего неистовей страсти той… Не сердечная тоска идет с ней
об руку, а лютая ненависть, черная злоба ко всему на свете, особливо к красивым и молодым женщинам…
Говорят: первая любовь óт Бога, другая от людей, а третья от
ангела, что с рожками да с хвостиками пишут.
И
об этом
говорил он мне в ту голгофскую ночь: «Неси меня, папа, кверху, — пойдем с тобою кверху!» О, пойдем, пойдем, дитя мое, мой вождь, учитель, ангел-хранитель мой!
По-видимому, нельзя
говорить об истории
ангелов, по крайней мере в человеческом смысле «времен и сроков»; скорее здесь уместно думать о молниеносном свершении, последствия которого осуществляются во времени.
Вообще виды «откровения», как и предметы его, могут быть различны: и природные, и божественные, и демонические (так наз. у отцов церковных «прелесть»); оно может исходить из разных миров и иерархий, и само по себе «откровение» с выражающим его мифом, понимаемое в смысле формально-гносеологическом, может иметь различное содержание: и доброе и злое, и истинное и обманное (ибо ведь и сатана принимает вид
ангела света), поэтому сам по себе «откровенный» или мистический характер данного учения
говорит только
об интуитивном способе его получения, но ничего еще не
говорит об его качестве.
Вообще вопрос собственно о творении духов —
ангелов и человека — остается наименее разъясненным в системе Беме, и это делает ее двусмысленной и даже многосмысленной, ибо, с одной стороны, разъясняя Fiat в смысле божественного детерминизма, он отвергает индетерминистический акт нового творения, но в то же время порой он
говорит об этом совершенно иначе [«Воля к этому изображению (
ангелов) изошла из Отца, из свойства Отца возникла в слове или сердце Божием от века, как вожделеющая воля к твари и к откровению Божества.
— Небесная, мой друг, святая, чистая, непорочная… От Бога она идет,
ангелами к нам на землю приносится, — восторженно
говорила Марья Ивановна. — В той любви высочайшее блаженство, то самое блаженство, каким чистые души в раю наслаждаются. То любовь таинственная, любовь бесстрастная… Ни описать ее, ни рассказать
об ней невозможно словами человеческими… Счастлив тот, кому она в удел достается.
Ничего не зная, не подозревая ничего, Анастасия думала только о восторгах любви. Самая память
об отце посещала ее душу, как сладкое видение. Не в гробу мертвецом представлялся он ей, а живой, с улыбкою, с благословением, как бы
говорил: «Видишь, Настя, я отгадал, что ты любишь Антона; живите счастливо, буди над вами благословение божье!» Добрый отец, он веселится теперь между
ангелами и любуется благополучием детей своих.