Неточные совпадения
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору не того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй, не шути с огнем!»
—
Гони его, родимая,
По шее! — «А не хочешь ты
Солдаткой быть?» Я к дедушке:
«Что делать? Научи...
Во время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной сестрой. В начале 1766 года он угадал голод и стал заблаговременно скупать хлеб.
По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав полицейских, которые останавливали возы с хлебом и
гнали их прямо на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что платит за хлеб"
по такции", и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
Между тем Амалия Штокфиш распоряжалась: назначила с мещан
по алтыну с каждого двора, с купцов же
по фунту чаю да
по голове сахару
по большой. Потом поехала в казармы и из собственных рук поднесла солдатам
по чарке водки и
по куску пирога. Возвращаясь домой, она встретила на дороге помощника градоначальника и стряпчего, которые
гнали хворостиной гусей с луга.
Воротилась она — ее откуда-то, кажется,
выгнали, может, и прибили…
по крайней мере так кажется…
Раздался топот конских ног
по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он
гнал двух спутанных лошадей перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на него как-то странно, не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «Вот этот тоже рано встал, — подумал Базаров, — да,
по крайней мере, за делом, а мы?»
До деревни было сажен полтораста, она вытянулась
по течению узенькой речки, с мохнатым кустарником на берегах; Самгин хорошо видел все, что творится в ней, видел, но не понимал. Казалось ему, что толпа идет торжественно, как за крестным ходом, она даже сбита в пеструю кучу теснее, чем вокруг икон и хоругвей. Ветер лениво
гнал шумок в сторону Самгина, были слышны даже отдельные голоса, и особенно разрушал слитный гул чей-то пронзительный крик...
Он понял, что это нужно ей, и ему хотелось еще послушать Корвина. На улице было неприятно; со дворов, из переулков вырывался ветер,
гнал поперек мостовой осенний лист, листья прижимались к заборам, убегали в подворотни, а некоторые, подпрыгивая, вползали невысоко
по заборам, точно испуганные мыши, падали, кружились, бросались под ноги. В этом было что-то напоминавшее Самгину о каменщиках и плотниках, падавших со стены.
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались в его руках, как мыльные пузыри; на секунду Самгин видел себя победителем, а в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и
гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось на землю плотной, темно-синей массой облаков, а в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее на жерло печи, — на этом солнце прыгали черненькие шарики.
Ночь была теплая, но в садах тихо шумел свежий ветер,
гоня по улице волны сложных запахов.
— Вы — дура! — заявил Самгин. — Я вас
выгоню, — крикнул он и тотчас устыдился своего гнева, а женщина, следуя за ним
по пятам, говорила однотонно и убийственно скучно...
— Я его мало знаю. И не люблю. Когда меня
выгнали из гимназии, я думал, что это
по милости Дронова, он донес на меня. Даже спросил недавно: «Ты донес?» — «Нет», — говорит. — «Ну, ладно. Не ты, так — не ты. Я спрашивал из любопытства».
Серебряная струя воды
выгоняла из-под крыши густейшие облака бархатного дыма, все было необыкновенно оживлено, весело, и Самгин почувствовал себя отлично. Когда подошел к нему Безбедов, облитый водою с головы до ног, голый
по пояс, он спросил его...
— Для самого труда, больше ни для чего. Труд — образ, содержание, стихия и цель жизни,
по крайней мере моей. Вон ты
выгнал труд из жизни: на что она похожа? Я попробую приподнять тебя, может быть, в последний раз. Если ты и после этого будешь сидеть вот тут с Тарантьевыми и Алексеевыми, то совсем пропадешь, станешь в тягость даже себе. Теперь или никогда! — заключил он.
— Понимаю. То есть ничего не понимаю. Хорошо;
гоните монету и знайте, что завтра же
по сообщенному мною адресу Джон Ив будет освещать окно лампой!
Вон Алексея Петровича три губернатора
гнали, именье было в опеке, дошло до того, что никто взаймы не давал, хоть
по миру ступай: а теперь выждал, вытерпел, раскаялся — какие были грехи — и вышел в люди.
— Что ж, по-вашему, посоветовать хозяйке их
выгнать?
Возопила мать со птенцами,
выгнал сирот из дому, и не
по злобе токмо, а и сам не знает иной раз человек,
по какому побуждению стоит на своем.
А уж как рвались
по городу, чтоб повидать: всех
гнать велел.
И так однажды с марса закричал матрос: «Большая рыба идет!» К купальщикам тихо подкрадывалась акула; их всех
выгнали из воды, а акуле сначала бросили бараньи внутренности, которые она мгновенно проглотила, а потом кольнули ее острогой, и она ушла под киль, оставив следом
по себе кровавое пятно.
Волны вытолкнут его назад, а ветер заревет, закружится около, застонет, засвистит, обрызжет и обольет корабль облаком воды, вырвет парус и, торжествующий, понесется
по необозримому, мрачному пространству,
гоня воду, как прах.
Сегодня, 19-го, ветер крепкий
гнал нас назад узлов
по девяти.
Она шевелилась в жестяном ящике; ее хотели пересадить оттуда в большую стеклянную банку со спиртом; она долго упрямилась, но когда
выгнали, то и сами не рады были: она вдруг заскользила
по полу, и ее поймали с трудом.
— Ах, матушка,
по мне все равно… Не бывала я там никогда. Отчего же он в свой дом не проехал или к нам? Ведь не
выгнала бы…
— Это еще хуже, папа: сын бросит своего ребенка в чужую семью и этим подвергает его и его мать всей тяжести ответственности… Дочь,
по крайней мере, уже своим позором выкупает часть собственной виды; а сколько она должна перенести чисто физических страданий, сколько забот и трудов, пока ребенок подрастет!.. Почему родители
выгонят родную дочь из своего дома, а сына простят?
Меня
выгонят в шею,
по теперешнему лицу уже судить можно.
Сильный порывистый ветер клубами
гнал с моря туман. Точно гигантские волны, катился он
по земле и смешивался в горах с дождевыми тучами.
Чжум-тайза, Лянсингоу, Сантун и Фундасу — среднее место, башня; Лянь-синь-гоу ду-шуй — ветер
гонит воду (по-удэгейски Хундали).
В каждой палатке сидело
по одному человеку; все другие пошли в разные стороны и стали тихонько
гнать рыбу.
Ведь если бы светлейший князь Михайло Илларионович не
выгнал Бонапартишки, ведь тебя бы теперь какой-нибудь мусье палкой
по маковке колотил.
А осенний, ясный, немножко холодный, утром морозный день, когда береза, словно сказочное дерево, вся золотая, красиво рисуется на бледно-голубом небе, когда низкое солнце уж не греет, но блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко стоять голой, изморозь еще белеет на дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и
гонит упавшие покоробленные листья, — когда
по реке радостно мчатся синие волны, мерно вздымая рассеянных гусей и уток; вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и, пестрея в светлом воздухе, голуби быстро кружатся над ней…
Заключили они это
по тому, что последний постоянно кричал на них, ругался и
гнал из чистой половины в помещение для рабочих.
— Не губите меня, — повторяла бедная Маша, — за что
гоните меня от себя прочь и отдаете человеку нелюбимому? разве я вам надоела? я хочу остаться с вами по-прежнему. Папенька, вам без меня будет грустно, еще грустнее, когда подумаете, что я несчастлива, папенька: не принуждайте меня, я не хочу идти замуж…
Довольно сказать, что дело дошло до пушечной картечи и ружейных выстрелов. Мужики оставили домы, рассыпались
по лесам; казаки их
выгоняли из чащи, как диких зверей; тут их хватали, ковали в цепи и отправляли в военно-судную комиссию в Козьмодемьянск.
Зато он не имел старосты, сам вставал до свету, ходил
по деревне и
выгонял крестьян на работу.
Даже строгая Марья Андреевна (она продолжала жить у нас ради младшего брата, Николая) и та стояла сзади в выжидательном положении, совершенно позабыв, что ей,
по обязанности гувернантки, следовало бы
гнать нас.
— Ступай, голубчик, погуляй! — говорила она ласково, —
по палисадничку поброди,
по рощице. Если увидишь баб-грибниц —
гони!
Клюквина слегка коробит; он на своих боках испытал, что значит ревизор. Однажды его чуть со службы,
по милости ревизора, не
выгнали, да Бог спас.
Дед, взявши за руку потихоньку, разбудил ее: «Здравствуй, жена! здорова ли ты?» Та долго смотрела, выпуча глаза, и, наконец, уже узнала деда и рассказала, как ей снилось, что печь ездила
по хате,
выгоняя вон лопатою горшки, лоханки, и черт знает что еще такое.
Тут почувствовал он, что сердце в нем сильно забилось, когда выглянула, махая крыльями, ветряная мельница и когда,
по мере того как жид
гнал своих кляч на гору, показывался внизу ряд верб.
Выли и «вечные ляпинцы». Были три художника — Л., Б. и X., которые
по десять — пятнадцать лет жили в «Ляпинке» и оставались в ней долгое время уже
по выходе из училища. Обжились тут, обленились. Существовали разными способами: писали картинки для Сухаревки, малярничали, когда трезвые… Ляпины это знали, но не
гнали: пускай живут, а то пропадут на Хитровке.
За ним встают в памяти различные, менее характерные фигуры того же среднего регистра. Общими усилиями, с большим или меньшим успехом они
гнали нас
по программам, давая умам, что полагалось
по штату. Дело, конечно, полезное. Только… это умственное питание производилось приблизительно так, как откармливают в клетках гусей, насильственно проталкивая постылую пищу, которую бедная птица отказывается принимать в требуемом количестве
по собственному побуждению.
Все это было так завлекательно, так ясно и просто, как только и бывает в мечтах или во сне. И видел я это все так живо, что… совершенно не заметил, как в классе стало необычайно тихо, как ученики с удивлением оборачиваются на меня; как на меня же смотрит с кафедры старый учитель русского языка, лысый, как колено, Белоконский, уже третий раз окликающий меня
по фамилии… Он заставил повторить что-то им сказанное, рассердился и
выгнал меня из класса, приказав стать у классной двери снаружи.
— Вы меня
гоните, Болеслав Брониславич, — ответила Устенька. — То есть я не так выразилась. Одним словом, я не желаю сама уходить из дома, где чувствую себя своей. По-моему, я именно сейчас могу быть полезной для Диди, как никто. Она только со мной одной не раздражается, а это самое главное, как говорит доктор. Я хочу хоть чем-нибудь отплатить вам за ваше постоянное внимание ко мне. Ведь я всем обязана вам.
Стоял уже конец весны. Выпадали совсем жаркие дни, какие бывают только летом.
По дороге из Заполья к Городищу шли три путника, которых издали можно было принять за богомолов. Впереди шла в коротком ситцевом платье Харитина, повязанная по-крестьянски простым бумажным платком. За ней шагали Полуянов и Михей Зотыч. Старик шел бодро, помахивая длинною черемуховою палкой, с какою
гонят стада пастухи.
Голодные, очевидно, плохо рассуждали и плелись на заводы в надежде найти какой-нибудь заработок. Большинство — мужики, за которыми
по деревням оставались голодавшие семьи.
По пословице, голод в мир
гнал.
Я вскочил на печь, забился в угол, а в доме снова началась суетня, как на пожаре; волною бился в потолок и стены размеренный, всё более громкий, надсадный вой. Ошалело бегали дед и дядя, кричала бабушка,
выгоняя их куда-то; Григорий грохотал дровами, набивая их в печь, наливал воду в чугуны и ходил
по кухне, качая головою, точно астраханский верблюд.
Эх ты, Марьюшка, кровь татарская,
Ой ты, зла-беда христианская!
А иди, ино,
по своем пути —
И стезя твоя и слеза твоя!
Да не тронь хоть народа-то русского,
По лесам ходи да мордву зори,
По степям ходи, калмыка
гони!..
Перестали занимать меня и речи деда, всё более сухие, ворчливые, охающие. Он начал часто ссориться с бабушкой,
выгонял ее из дома, она уходила то к дяде Якову, то — к Михаилу. Иногда она не возвращалась домой
по нескольку дней, дед сам стряпал, обжигал себе руки, выл, ругался, колотил посуду и заметно становился жаден.
Когда хлеба сожнут, перепелки продолжают кормиться
по жниве, забиваясь нередко в снопы, особенно под горсти еще не связанного проса, и мне часто случалось, взворачивать их ногой, чтобы
выгнать оттуда перепелок.