Неточные совпадения
Где он?» Он пошел к жене и, насупившись, не
глядя на нее, спросил у старшей девочки, где та
бумага, которую он дал им.
Никто не думал,
глядя на его белые с напухшими жилами руки, так нежно длинными пальцами ощупывавшие оба края лежавшего пред ним листа белой
бумаги, и
на его с выражением усталости
на бок склоненную голову, что сейчас из его уст выльются такие речи, которые произведут страшную бурю, заставят членов кричать, перебивая друг друга, и председателя требовать соблюдения порядка.
Он не узнавал своей комнаты,
глядя снизу
на выгнутые ножки стола,
на корзинку для
бумаг и тигровую шкуру.
Начал гаснуть я над писаньем
бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту,
глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, —
на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города
на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
На другой день он, с листом гербовой
бумаги, отправился в город, сначала в палату, и ехал нехотя, зевая и
глядя по сторонам. Он не знал хорошенько, где палата, и заехал к Ивану Герасимычу спросить, в каком департаменте нужно засвидетельствовать.
Илья Ильич ходит не так, как ходил ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын, мелкой, деловой прытью, не пишет беспрестанно
бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность, не
глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а
глядит он
на всех и
на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе.
На лбу у ней в эти минуты ложилась резкая линия — намек
на будущую морщину. Она грустно улыбалась,
глядя на себя в зеркало. Иногда подходила к столу, где лежало нераспечатанное письмо
на синей
бумаге, бралась за ключ и с ужасом отходила прочь.
Он убаюкивался этою тихой жизнью, по временам записывая кое-что в роман: черту, сцену, лицо, записал бабушку, Марфеньку, Леонтья с женой, Савелья и Марину, потом смотрел
на Волгу,
на ее течение, слушал тишину и
глядел на сон этих рассыпанных по прибрежью сел и деревень, ловил в этом океане молчания какие-то одному ему слышимые звуки и шел играть и петь их, и упивался, прислушиваясь к созданным им мотивам, бросал их
на бумагу и прятал в портфель, чтоб, «со временем», обработать — ведь времени много впереди, а дел у него нет.
— Бедная Наташа! — со вздохом отнесся он, наконец, к ее памяти,
глядя на эскиз. — Ты и живая была так же бледно окрашена в цвета жизни, как и
на полотне моей кистью, и
на бумаге пером! Надо переделать и то, и другое! — заключил он.
Он нарочно станет думать о своих петербургских связях, о приятелях, о художниках, об академии, о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет
бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее лоб, нос, губы. Хочет выглянуть из окна в сад, в поле, а
глядит на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
Действительно,
на столе, в шкафу и
на этажерках было много книг (которых в маминой квартире почти совсем не было); были исписанные
бумаги, были связанные пачки с письмами — одним словом, все
глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю, что Версилов и прежде (хотя и довольно редко) переселялся по временам
на эту квартиру совсем и оставался в ней даже по целым неделям.
«Что я покажу?» — ворчал я в отчаянии,
глядя на белую
бумагу. Среди этих терминов из живого слова только и остаются несколько глаголов и между ними еще вспомогательный: много помощи от него!
Глядя на эти коралловые заборы, вы подумаете, что за ними прячутся такие же крепкие каменные домы, — ничего не бывало: там скромно стоят игрушечные домики, крытые черепицей, или бедные хижины, вроде хлевов, крытые рисовой соломой, о трех стенках из тонкого дерева, заплетенного бамбуком; четвертой стены нет: одна сторона дома открыта; она задвигается, в случае нужды, рамой, заклеенной
бумагой, за неимением стекол; это у зажиточных домов, а у хижин вовсе не задвигается.
— Больше ничего не нужно? — спросила она,
глядя то
на Нехлюдова, то
на смотрителя и укладывая перо то
на чернильницу, то
на бумаги.
— Позвольте, — всё так же, не
глядя в глаза, сказал смотритель и, взяв длинными сухими белыми пальцами, из которых
на указательном было золотое кольцо, поданную Нехлюдовым
бумагу, он медленно прочел ее. — Пожалуйте в контору, — сказал он.
— Ваше имя? — со вздохом усталости обратился председатель ко второй подсудимой, не
глядя на нее и о чем-то справляясь в лежащей перед ним
бумаге. Дело было настолько привычное для председателя, что для убыстрения хода дел он мог делать два дела разом.
Видишь: засветилось,
глядит!» — то казалось, что под этими его жестами
на самой
бумаге начинают роиться живые формы, которые стоит только схватить…
— Правда, чиновник! — ответил Рогожин, — правда, пьяная душа! Эх, куда ни шло. Настасья Филипповна! — вскричал он,
глядя на нее как полоумный, робея и вдруг ободряясь до дерзости, — вот восемнадцать тысяч! — И он шаркнул пред ней
на столик пачку в белой
бумаге, обернутую накрест шнурками. — Вот! И… и еще будет!
Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил
на нее: голова, лицо бледное как
бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и
глядит, и — всё знает.
— Да вот четвертую сотню качаем.
Бумага паскудная такая, что мочи нет. Красная и желтая ничего еще, а эта синяя — черт ее знает — вся под вальком крутится. Или опять и зеленая; вот и
глядите, ни черта
на ней не выходит.
— А что будет, если эта
бумага пропадет? — спросила она,
глядя тревожными и восторженными глазами
на Розанова. — Отвечайте мне чистую правду.
Лиза молча
глядела на вспыхивающую и берущуюся черным пеплом
бумагу. В душе ее происходила ужасная мука. «Всех ты разогнала и растеряла», — шептало ей чувство, болезненно сжимавшее ее сердце.
Сидя в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с диваном, кроватью, столом,
на котором лежат
бумаги, стенными часами и образом, перед которым горит лампадка,
глядя на эти признаки жилья и
на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился
на себя, и ему хотелось опасности, чтобы снова испытать себя.
Александр вынул лист
бумаги и взял перо, а Петр Иваныч,
глядя на прочтенное им письмо, диктовал...
Дело происходило в распорядительной камере. Посредине комнаты стоял стол, покрытый зеленым сукном; в углу — другой стол поменьше, за которым, над кипой
бумаг, сидел секретарь, человек еще молодой, и тоже жалеючи
глядел на нас. Из-за стеклянной перегородки виднелась другая, более обширная комната, уставленная покрытыми черной клеенкой столами, за которыми занималось с десяток молодых канцеляристов. Лампы коптели; воздух насыщен был острыми миазмами дешевого керосина.
Секретарь, стоя за стулом Борноволокова,
глядел через его плечо в
бумагу и продолжал диктовать: «Подлец Термосесов непостижимым и гениальным образом достал мое собственноручное письмо к вам, в котором я, по неосторожности своей, написал то самое, что вы
на этом листке читаете выше, хотя это теперь написано рукой того же негодяя Термосесова».
Думаю — и кажется мне: вот посетили меня мысли счастливые, никому неведомые и всем нужные, а запишешь их, и
глядят они
на тебя с
бумаги, словно курносая мордва — все
на одно лицо, а глаза у всех подслеповатые, красные от болезни и слезятся».
— Экие дела, подумаешь! — вздохнул Пантелей, тоже
глядя на хутора и пожимаясь от утренней свежести. — Послал он человека
на хутор за какой-то
бумагой, а тот не едет… Степку послать бы!
Купец вынул из кармана клочок
бумаги, карандаш и принялся писать. Рославлев
глядел на него с удивлением. Он не мог сомневаться, что видит перед собою старинного своего знакомца, того молчаливого офицера, который дышал ненавистию к французам; но в то же самое время не постигал причины, побуждающей его изъясняться таким странным образом.
Как теперь
гляжу на его добродушное и приветливое лицо,
на его правую руку, подвязанную черной широкой лентой, потому что кисть руки была оторвана взрывом пушки и вместо нее привязывалась к руке черная перчатка, набитая хлопчатой
бумагой; впрочем, он очень четко и хорошо писал левою рукою.
Ни
на что не
глядя, не развлекаясь ничем, вникнул он в содержание лежавших перед ним
бумаг.
И он брал, посмотрев только
на бумагу, не
глядя, кто ему подложил и имел ли
на то право.
Он внушает к себе благоговейную любовь доброй вдовы Пшеницыной именно тем, что он барин, что он сияет и блещет, что он и ходит и говорит так вольно и независимо, что он «не пишет беспрестанно
бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность, не
глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а
глядит на всех и
на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе».
Кодлубцев, бегая пером по
бумаге и не
глядя на Рыбникова, бросил небрежно...
— Всё берите… — говорила она осипшим голосом. Выбросив
бумаги, она отошла от меня и, ухватившись обеими руками за голову, повалилась
на кушетку. Я подобрал деньги, положил их обратно в ящик и запер, чтобы не вводить в грех прислугу; потом взял в охапку все
бумаги и пошел к себе. Проходя мимо жены, я остановился и,
глядя на ее спину и вздрагивающие плечи, сказал...
— Вот что, Natalie, — сказал я, не
глядя на нее. — Позвольте мне взять все эти
бумаги и тетрадки к себе наверх. Я там посмотрю, ознакомлюсь и завтра скажу вам свое мнение. Нет ли у вас еще каких
бумаг? — спросил я, складывая тетради и листки в пачки.
Разговаривая таким образом, мы катаемся по озеру до тех пор, пока не начинает темнеть… При прощании Кэт фразой, брошенной вскользь, дает мне понять, что ежедневно утром и вечером она имеет обыкновение гулять по саду. Это все случилось вчера, но я не успел ничего вчера записать в дневник, потому что все остальное время до полуночи лежал
на кровати,
глядел в потолок и предавался тем несбыточным, невероятным мечтам, которые, несмотря
на их невинность, совестно передавать
на бумаге.
Теперь они шли по улице, озябшие и несчастные. Слезы текли из слепых глаз старухи и замерзали
на лице. Старик шел с какой-то горестной торжественностью и, постукивая палкой по мерзлой земле, поднимал лицо высоко, как будто
глядя в небо слепыми глазами. Оказалось, что они шли «делать
бумагу» в управе. В эту ночь из амбара якута, у которого они зимовали, украли их сокровища, стоившие нескольких лет тяжкого труда…
Mатрена. Ну, ягодка, я и открылась ему во всех делах. Первым делом, говорит, надо твоему сыночку в ту деревню приписаться.
На это денежки нужно, — стариков попоить. Они, значит, и руки приложат. Все, говорит, надо с умом делать. Глянь-ка сюда (достает из платка
бумагу). Вот и
бумагу отписал, почитай-ка, ведь ты дошлый. (Никита читает, Матрена слушает.)
Пропотей(встал, согнулся, достаёт
бумагу из-за онучи, развернул, читает нараспев и не
глядя на бумажку).
Как теперь
гляжу на его молодую, стройную, худощавую фигуру и свежее лицо, наклоненное над
бумагой; длинные волосы закрывали сбоку даже его большой нос, и красивые жемчужные строки выводила его рука.
Наконец явился Аким Петрович с какими-то
бумагами. При появлении его что-то как будто кольнуло Ивана Ильича в самое сердце, но только
на один миг. Он занялся с Аким Петровичем, толковал важно, указывал ему, как надо сделать, и разъяснял. Он заметил только, что он как будто избегает слишком долго
глядеть на Акима Петровича или, лучше сказать, что Аким Петрович боялся
глядеть на него. Но вот Аким Петрович кончил и стал собирать
бумаги.
Наконец все мужики были отпущены, но писарь все-таки не вдруг допустил до себя Алексея. Больно уж хотелось ему поломаться. Взял какие-то
бумаги,
глядит в них, перелистывает, дело, дескать, делаю, мешать мне теперь никто не моги, а ты, друг любезный, постой, подожди, переминайся с ноги
на ногу… И то у Морковкина
на уме было: не вышло б передряги за то, что накануне сманил он к себе Наталью с грибовной гулянки… Сидит, ломает голову — какая б нужда Алешку в приказ привела.
Урбенин всё еще продолжал стоять. Я взглянул
на него. Он был бледен и растерянно
глядел на мои
бумаги.
Не нужно было
глядеть на подпись, чтобы в крупном, некрасивом почерке узнать пьяную, редко пишущую руку моего друга, графа Алексея Карнеева. Краткость письма, претензия его
на некоторую игривость и бойкость свидетельствовали, что мой недалекий друг много изорвал почтовой
бумаги, прежде чем сумел сочинить это письмо.
Но тут подвертывался Свитка с каким-нибудь делом, с какими-нибудь наставлениями и инструкциями касательно будущих действий в Варшаве, то надо было брать из университета
бумаги, писать прошение об определении в военную службу и отвозить все это к Бейгушу, то вдруг Свитка тащил его за чем-нибудь к Лесницкому или
на «литературный вечер», в «кружок» Офицерской улицы, то вдруг графиня Цезарина присылала сказать, что нынче она ждет к себе Хвалынцева обедать, и вот таким образом,
глядишь, день и промелькнул, а к Стрешневым все-таки не съезжено.
Грохольский, розовый, возбужденный, двигая всеми членами, выложил пред Бугровым кучу пачек,
бумаг, пакетов. Куча была большая, разноцветная, пестрая. В жизнь свою никогда не видал Бугров такой кучи! Он растопырил свои жирные пальцы и, не
глядя на Грохольского, принялся перебирать пачки кредиток и бланки…
Он пошарил в
бумагах, нашел карточки и стал
глядеть на них. Я уснул.
Лениво цепляя фразу к фразе и подделываясь под детский язык, Быковский стал объяснять сыну, что значит собственность. Сережа
глядел ему в грудь и внимательно слушал (он любил по вечерам беседовать с отцом), потом облокотился о край стола и начал щурить свои близорукие глаза
на бумаги и чернильницу. Взгляд его поблуждал по столу и остановился
на флаконе с гуммиарабиком.
Перед самым обедом Ваня сидит в кабинете отца и мечтательно
глядит на стол. Около лампы
на гербовой
бумаге ворочается котенок. Ваня следит за его движениями и тычет ему в мордочку то карандашом, то спичкой… Вдруг, точно из земли выросши, около стола появляется отец.