Неточные совпадения
Каменный ли казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых
окон, один-одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских обывательских домиков, круглый ли правильный купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, — ничто не ускользало от свежего тонкого вниманья, и, высунувши нос
из походной телеги своей, я
глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие
из дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект,
глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает
из какой губернии на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке [Сибирка — кафтан с перехватом и сборками.] на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их.
Бабы с толстыми лицами и перевязанными грудями смотрели
из верхних
окон;
из нижних
глядел теленок или высовывала слепую морду свою свинья.
Вот попробуй-ка пойти в кладовую, а я тем временем
из окна стану
глядеть.
Все невольно
глянули в
окно: кто-то, с усами, в полувоенном сюртуке, вылезал
из телеги.
Возле Бобелины, у самого
окна, висела клетка,
из которой
глядел дрозд темного цвета с белыми крапинками, очень похожий тоже на Собакевича.
Порфирий вышел, как-то согнувшись и как бы избегая
глядеть на Раскольникова. Раскольников подошел к
окну и с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, по расчету, тот выйдет на улицу и отойдет подальше. Затем поспешно вышел и сам
из комнаты.
Прежде всего хорошо было, что она тотчас же увела Клима
из комнаты отца;
глядя на его полумертвое лицо, Клим чувствовал себя угнетенно, и жутко было слышать, что скрипки и кларнеты, распевая за
окном медленный, чувствительный вальс, не могут заглушить храп и мычание умирающего.
Самгин посмотрел в
окно — в небе, проломленном колокольнями церквей, пылало зарево заката и неистово метались птицы, вышивая черным по красному запутанный узор. Самгин,
глядя на птиц, пытался составить
из их суеты слова неоспоримых фраз. Улицу перешла Варвара под руку с Брагиным, сзади шагал странный еврей.
Человек передвинулся в полосу света
из окна и пошел на Самгина,
глядя в лицо его так требовательно, что Самгин встал и назвал свою фамилию, сообразив...
— Анатомировал девицу, горничную, — начал он рассказывать,
глядя в стол. — Украшала дом, вывалилась
из окна. Замечательные переломы костей таза. Вдребезг.
Прошел в кабинет к себе, там тоже долго стоял у
окна, бездумно
глядя, как горит костер, а вокруг него и над ним сгущается вечерний сумрак, сливаясь с тяжелым, серым дымом, как из-под огня по мостовой плывут черные, точно деготь, ручьи.
Около полудня в конце улицы раздался тревожный свисток, и, как бы повинуясь ему, быстро проскользнул сияющий автомобиль, в нем сидел толстый человек с цилиндром на голове, против него — двое вызолоченных военных, третий — рядом с шофером. Часть охранников изобразила прохожих, часть — зевак, которые интересовались публикой в
окнах домов, а Клим Иванович Самгин,
глядя из-за косяка
окна, подумал, что толстому господину Пуанкаре следовало бы приехать на год раньше — на юбилей Романовых.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
И тихо, тихо всё кругом;
Но в замке шепот и смятенье.
В одной
из башен, под
окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей сидит
И мрачно на небо
глядит.
Он выбегал на крыльцо, ходил по двору в одном сюртуке,
глядел на
окна Веры и опять уходил в комнату, ожидая ее возвращения. Но в темноте видеть дальше десяти шагов ничего было нельзя, и он избрал для наблюдения беседку
из акаций, бесясь, что нельзя укрыться и в ней, потому что листья облетели.
Она не уставала от этого вечного сиденья, от этой одной и той же картины
из окна. Она даже неохотно расставалась со своим стулом и, подав барыне кофе, убравши ее платья в шкаф, спешила на стул, за свой чулок,
глядеть задумчиво в
окно на дрова, на кур и шептать.
Он нарочно станет думать о своих петербургских связях, о приятелях, о художниках, об академии, о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее лоб, нос, губы. Хочет выглянуть
из окна в сад, в поле, а
глядит на ее
окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
Вы сидите, а мимо вас идут и скачут; иные усмехнутся,
глядя, как вы уныло выглядываете
из окна кареты, другие посмотрят с любопытством, а большая часть очень равнодушно — и все обгоняют.
Из подъездов и ворот, призывая друг друга, выбегали и
из окон вывешивались люди и неподвижно и молча
глядели на страшное шествие.
Один
из играющих встал с картами в руках и стал
глядеть в
окно.
Когда-то зеленая крыша давно проржавела, во многих местах листы совсем отстали, и из-под них, как ребра, выглядывали деревянные стропила; лепные карнизы и капители коринфских колонн давно обвалились, штукатурка отстала, резные балясины на балконе давно выпали, как гнилые зубы, стекол в рамах второго этажа и в мезонине не было, и амбразуры
окон глядели, как выколотые глаза.
Машинально ступил он в сад: может быть, ему что померещилось, может, услыхал какой-нибудь звук, но,
глянув налево, увидал отворенное
окно у барина, пустое уже окошко, никто уже
из него не выглядывал.
Весь тот день мало со мной говорил, совсем молчал даже, только заметил я:
глядит,
глядит на меня
из угла, а все больше к
окну припадает и делает вид, будто бы уроки учит, а я вижу, что не уроки у него на уме.
— Было уже со мной это — неужто не помнишь? Строго-настрого запретила я в ту пору, чтоб и не пахло в доме вином. Только пришло мое время, я кричу: вина! — а мне не дают. Так я
из окна ночью выпрыгнула, убежала к Троице, да целый день там в одной рубашке и чуделесила, покуда меня не связали да домой не привезли. Нет, видно, мне с тем и умереть. Того
гляди, сбегу опять ночью да где-нибудь либо в реке утоплюсь, либо в канаве закоченею.
Его отводят в одну
из камер, маленькие
окна которой прямо
глядят на генерал-губернаторский дом, но снаружи сквозь них ничего не видно: сверх железной решетки
окна затянуты частой проволочной сеткой, заросшей пылью.
Старый инвалид высоко поднял бревно шлагбаума,
из окон тюрьмы
глядели бледные лица арестантов, хорошо знавших этого человека, лежавшего в гробу с бледным лицом и в мундире…
В это время мы переехали уже
из центра города на окраину, и дом наш
окнами глядел на пустырь, по которому бегали стаями полуодичавшие собаки…
Когда мы поравнялись с ней,
из окон второго этажа на нас
глядели зеленовато — бледные, угрюмые лица арестантов, державшихся руками за железные решетки…
Поцеловав меня, она ушла, а мне стало нестерпимо грустно, я выскочил
из широкой, мягкой и жаркой кровати, подошел к
окну и,
глядя вниз на пустую улицу, окаменел в невыносимой тоске.
Ночь
глядела в черные отверстия
окон; кое-где
из сада заглядывали с любопытством зеленые группы листьев, освещенных светом лампы. Гости, подготовленные только что смолкшим смутным рокотом пианино, отчасти охваченные веянием странного вдохновения, витавшего над бледным лицом слепого, сидели в молчаливом ожидании.
Обычные сцены: на станциях ад —
Ругаются, спорят, толкутся.
«Ну, трогай!»
Из окон ребята
глядят,
Попы у харчевни дерутся;
У кузницы бьется лошадка в станке,
Выходит весь сажей покрытый
Кузнец с раскаленной подковой в руке:
«Эй, парень, держи ей копыты...
Десятки озер
глядели из зеленой рамы леса, как громадные
окна, связанные протоками и речками, как серебряными нитями.
У Пармена Семеновича был собственный двухэтажный дом у Введенья в Барашах. Когда Розанов с Лобачевским подъехали к этому дому,
из него во все
окна глядел теплый, веселый свет.
Я отвечал на их поклоны множеством поклонов, хотя карета тронулась уже с места, и, высунувшись
из окна, кричал: «Прощайте, прощайте!» Отец и мать улыбались,
глядя на меня, а я, весь в движении и волнении, принялся расспрашивать: отчего эти люди знают, как нас зовут?
— Monsieur Постен, а это мой друг, monsieur Поль! — проговорила m-me Фатеева скороговоркой, не
глядя ни на того, ни на другого
из рекомендуемых ею лиц, а потом сама сейчас же отошла и села к
окну.
Выходец
из провинции, в фуражке с красным околышком, с широким затылком, с трепещущим под кашне кадыком и с осовелыми глазами, уставился против елисеевских
окон и только что не вслух думал: «Хорошо бы тут родиться, тут получить воспитание, тут жениться и тут умереть, буде бессмертие не дано человеку!» Перед магазином эстампов остановилась целая толпа и
глядела на эстамп, изображавший девицу с поднятою до колен рубашкою; внизу эстампа было подписано: «L'oiseau envole».
Безучастным, скучающим взором
глядел генерал
из окон нового дома на воды Вопли и на изрытый, изуродованный берег ее, тот самый, где было когда-то предположено быть лугу и цветнику.
Она нервно переходила
из одной комнаты в другую, осматривала в сотый раз, все ли готово, и с тупым выражением лица останавливалась у
окна, стараясь не
глядеть в дальний конец Студеной улицы.
Мать поднялась из-за стола и, задумчиво
глядя в
окна, проговорила...
Тогда я шел далее. Мне нравилось встречать пробуждение природы; я бывал рад, когда мне удавалось вспугнуть заспавшегося жаворонка или выгнать
из борозды трусливого зайца. Капли росы падали с верхушек трясунки, с головок луговых цветов, когда я пробирался полями к загородной роще. Деревья встречали меня шепотом ленивой дремоты.
Из окон тюрьмы не
глядели еще бледные, угрюмые лица арестантов, и только караул, громко звякая ружьями, обходил вокруг стены, сменяя усталых ночных часовых.
Ромашов стоял против нее и, болезненно щурясь сквозь очки,
глядел на ее большой, тонкий, увядший рот, искривленный от злости.
Из окна неслись оглушительные звуки музыки, с упорным постоянством кашлял ненавистный тромбон, а настойчивые удары турецкого барабана раздавались точно в самой голове Ромашова. Он слышал слова Раисы только урывками и не понимал их. Но ему казалось, что и они, как звуки барабана, бьют его прямо в голову и сотрясают ему мозг.
Одним утром, не зная, что с собой делать, он лежал в своем нумере, опершись грудью на
окно, и с каким-то тупым и бессмысленным любопытством
глядел на улицу, на которой происходили обыкновенные сцены: дворник противоположного дома, в ситцевой рубахе и в вязаной фуфайке, лениво мел мостовую;
из квартиры с красными занавесками, в нижнем этаже, выскочила, с кофейником в руках, растрепанная девка и пробежала в ближайший трактир за водой; прошли потом похороны с факельщиками, с попами впереди и с каретами назади, в которых мелькали черные чепцы и белые плерезы.
Олимпиада Самсоновна (
глядит в
окно). Никак, тятеньку
из ямы выпустили — посмотрите, Лазарь Елизарыч!
Она. Как же, как мне не помнить: я сама вот
из этого самого
окна глядела, как наши казачищи моих мужиков колотили и мои амбары грабили.
Мачеха целыми днями сидела под
окном,
глядя в палисадник, и жевала солодовые да мятные жамки, добывая их из-за пазухи нарядного сарафана, или грызла семечки и калёные орехи.
Мальчик тихонько подошёл к
окну и осторожно выглянул из-за косяка; на скамье под черёмухой сидела Власьевна, растрёпанная, с голыми плечами, и было видно, как они трясутся. Рядом с нею, согнувшись,
глядя в землю, сидел с трубкою в зубах Созонт, оба они были покрыты густой сетью теней, и тени шевелились, точно стараясь как можно туже опутать людей.
Зоя высунулась
из окна и
глядела на дорогу.
Дорога от дома жениха в церковь лежала мимо самых
окон гостиной, и Софья Николавна видела, как он проехал туда в английской мурзахановской карете на четверке славных доморощенных лошадей; она даже улыбнулась и ласково кивнула головой Алексею Степанычу, который, высунувшись
из кареты,
глядел в растворенные
окна дома.
Оленин, выйдя за ним на крыльцо, молча
глядел в темное звездное небо по тому направлению, где блеснули выстрелы. В доме у хозяев были огни, слышались голоса. На дворе девки толпились у крыльца и
окон, и перебегали
из избушки в сени. Несколько казаков выскочили
из сеней и не выдержали, загикали, вторя окончанию песни и выстрелам дяди Ерошки.
За этим пароксизмом последовал быстрый упадок сил. Пепко сел на пол и умолк. В единственное
окно моего гроба
глядело уже летнее утро. Какой-то нерешительный свет бродил по дешевеньким обоям, по расщелявшемуся деревянному полу, по гробовой крышке-потолку, точно чего-то искал и не находил. Пепко сидел, презрительно мотал головой и, взглядывая на меня, еще более презрительно фыркал. Потом он достал
из кармана несколько написанных листов и, бросив их мне в физиономию, проворчал...
Все эти события совершенно вышибли меня
из рабочей колеи, и я, вместо того чтобы дописывать свою седьмую главу,
глядел в
окно и прислушивался ко всему, что делалось на хозяйской половине, совсем не желая этого делать, как это иногда случается.