Неточные совпадения
Ритмический топот лошадей был едва слышен в пестром и гулком шуме голосов, в непрерывном смехе, иногда неожиданно и очень странно звучал свист, но все же казалось, что толпа пешеходов подчиняется
глухому ритму
ударов копыт о землю.
Летом отправлялись за город, в ильинскую пятницу — на Пороховые Заводы, и жизнь чередовалась обычными явлениями, не внося губительных перемен, можно было бы сказать, если б
удары жизни вовсе не достигали маленьких мирных уголков. Но, к несчастью, громовой
удар, потрясая основания гор и огромные воздушные пространства, раздается и в норке мыши, хотя слабее,
глуше, но для норки ощутительно.
Гроза приближалась величественно; издали доносился
глухой рокот грома, пыль неслась столбом. Вдруг блеснула молния, и над деревней раздался резкий
удар грома.
Всё шло как обыкновенно: пересчитывали, осматривали целость кандалов и соединяли пары, шедшие в наручнях. Но вдруг послышался начальственно гневный крик офицера,
удары по телу и плач ребенка. Всё затихло на мгновение, а потом по всей толпе пробежал
глухой ропот. Маслова и Марья Павловна подвинулись к месту шума.
Мы пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останавливался только изредка, и то для того, чтобы прислушиваться к стуку топора. «Вишь, — бормотал он сквозь зубы, — слышите? слышите?» — «Да где?» Бирюк пожимал плечами. Мы спустились в овраг, ветер затих на мгновенье — мерные
удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул головой. Мы пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве.
Глухой и продолжительный гул раздался…
В середине дня в светлом воздухе тяжеловато, отчетливо, ясно прокатился
глухой короткий
удар, точно в уши толкнулся плотный круглый комок…
Я никогда не мог равнодушно видеть не только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие
удары топора производят только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится сильнее с каждым
ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся
глуше, больнее… еще
удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного ветра, рухнет на землю!..
По коридору бродили люди, собирались в группы, возбужденно и вдумчиво разговаривая
глухими голосами. Почти никто не стоял одиноко — на всех лицах было ясно видно желание говорить, спрашивать, слушать. В узкой белой трубе между двух стен люди мотались взад и вперед, точно под
ударами сильного ветра, и, казалось, все искали возможности стать на чем-то твердо и крепко.
В этом крике было что-то суровое, внушительное. Печальная песня оборвалась, говор стал тише, и только твердые
удары ног о камни наполняли улицу
глухим, ровным звуком. Он поднимался над головами людей, уплывая в прозрачное небо, и сотрясал воздух подобно отзвуку первого грома еще далекой грозы. Холодный ветер, все усиливаясь, враждебно нес встречу людям пыль и сор городских улиц, раздувал платье и волосы, слепил глаза, бил в грудь, путался в ногах…
Под докучный и фальшивый мотив польки, сопровождаемый
глухими дребезжащими
ударами, Олизар и Арчаковский стали плясать канкан.
Всё больше и больше покрывалась рубцами и кровоподтеками спина, ягодицы, ляжки и даже бока истязуемого, и за каждым
ударом раздавались
глухие звуки, которых не мог сдержать истязуемый.
Тысячи звуков смешивались здесь в длинный скачущий гул: тонкие, чистые и твердые звуки каменщичьих зубил, звонкие
удары клепальщиков, чеканящих заклепы на котлах, тяжелый грохот паровых молотов, могучие вздохи и свист паровых труб и изредка
глухие подземные взрывы, заставлявшие дрожать землю.
На третьи сутки после их прихода, в самую полночь, послышался неожиданно страшный треск, сопровождаемый
ударами, как будто тысячи исполинских молотов заколотили разом в берега и ледяную поверхность реки; треск этот, весьма похожий на то, как будто разрушилось вдруг несколько сотен изб, мгновенно сменился
глухим, постепенно возвышающимся гулом, который заходил посреди ночи, подобно освирепелому ветру, ломающему на пути своем столетние дубы, срывающему кровли.
Издали, как
удары огромного тамбурина, доносятся
глухие вздохи моря. Играют бабочки над цветами, — Пепе поднял голову и следит за ними, щурясь от солнца, улыбаясь немножко завистливой и грустной, но все-таки доброй улыбкой старшего на земле.
Проснулся он среди ночи от какого-то жуткого и странного звука, похожего на волчий вой. Ночь была светлая, телега стояла у опушки леса, около неё лошадь, фыркая, щипала траву, покрытую росой. Большая сосна выдвинулась далеко в поле и стояла одинокая, точно её выгнали из леса. Зоркие глаза мальчика беспокойно искали дядю, в тишине ночи отчётливо звучали
глухие и редкие
удары копыт лошади по земле, тяжёлыми вздохами разносилось её фырканье, и уныло плавал непонятный дрожащий звук, пугая Илью.
Свист флейты, резкое пение кларнетов, угрюмое рычание басов, дробь маленького барабана и гул
ударов в большой — все это падало на монотонный и
глухой звук колес, разбивающих воду, мятежно носилось в воздухе, поглощало шум людских голосов и неслось за пароходом, как ураган, заставляя людей кричать во весь голос.
Весь берег был залит народом, который толпился главным образом около караванной конторы и магазинов, где торопливо шла нагрузка барок; тысячи четыре бурлаков, как живой муравейник, облепили все кругом, и в воздухе висел
глухой гул человеческих голосов, резкий лязг нагружаемого железа,
удары топора, рубившего дерево, визг пил я
глухое постукивание рабочих, конопативших уже готовые барки, точно тысячи дятлов долбили сырое, крепкое дерево.
Сильный
удар грома потряс все окрестности, и проливной дождь, вместе с вихрем, заревел по лесу. Высокие сосны гнулись, как тростник, с треском ломались сучья;
глухой гул от падающего рекой дождя, пронзительный свист и вой ветра сливались с беспрерывными
ударами грома. Наши путешественники при блеске ежеминутной молнии, которая освещала им дорогу, продолжали медленно подвигаться вперед.
Во всех трех окнах ярко блеснула молния, и вслед за этим раздался оглушительный, раскатистый
удар грома, сначала
глухой, а потом грохочущий и с треском, и такой сильный, что зазвенели в окнах стекла. Лаевский встал, подошел к окну и припал лбом к стеклу. На дворе была сильная, красивая гроза. На горизонте молнии белыми лентами непрерывно бросались из туч в море и освещали на далекое пространство высокие черные волны. И справа, и слева, и, вероятно, также над домом сверкали молнии.
Точно огромный тысячесильный насос, выкачивающий воду из бездонной пропасти, качается и шумит, и слышатся
глухие раскаты падающей воды и
удары машины.
Раздалось двенадцать мерных и звонких
ударов в колокол. Когда последний медный звук замер, дикая музыка труда уже звучала тише. Через минуту еще она превратилась в
глухой недовольный ропот. Теперь голоса людей и плеск моря стали слышней. Это — наступило время обеда.
Каждый
удар волны в его бока родил в нем
глухое, гулкое эхо, похожее на тяжелый вздох.
Крик внезапно оборвался, окончившись
глухим стоном. «Они подушкой его… подушкой», — мелькнуло в голове Буланина, охваченного жалостью и ужасом. Потом послышался сдержанный шум молчаливой, ожесточенной возни, тяжелое дыхание, шлепанье босых ног и частые, как град, тупые
удары.
Он подымал весла, как воин подымает оружие, и отражал
удар всей силой своих мышц в тот момент, когда тьма грозила уничтожением, — ничего не видя, читая в
глухом стремительном водовороте стихий внутренними глазами души.
Мне снилось, что я опять еду той же дорогой, и опять мне холодно, и опять кругом меня опушенный инеем лес, и косые лучи солнца, густые и желтые, уходят из этого леса, играя кое-где на стволах и мохнатых ветках… Только где-то за лесом что-то еще гудит
глухими, стонущими
ударами, как будто гонится за нашими санями.
Он начал припоминать ее слова. Все, что она говорила ему, еще звучало в ушах его, как музыка, и сердце любовно отдавалось
глухим, тяжелым
ударом на каждое воспоминание, на каждое набожно повторенное ее слово… На миг мелькнуло в уме его, что он видел все это во сне. Но в тот же миг весь состав его изныл в замирающей тоске, когда впечатление ее горячего дыхания, ее слов, ее поцелуя наклеймилось снова в его воображении. Он закрыл глаза и забылся. Где-то пробили часы; становилось поздно; падали сумерки.
Но, чу!.. Легкий шорох… В тайге мелькнула красноватая шерсть, на этот раз в освещенном месте, так близко!.. Макар ясно видел острые уши лисицы; ее пушистый хвост вилял из стороны в сторону, как будто заманивая Макара в чащу. Она исчезла между стволами, в направлении Макаровых ловушек, и вскоре по лесу пронесся
глухой, но сильный
удар. Он прозвучал сначала отрывисто, глухо, потом как будто отдался под навесом тайги и тихо замер в далеком овраге.
Но вот громовые
удары стали все реже и
глуше, и мерный шум дождя, все более слабея, почти прекратился.
Топор низом звучал
глуше и
глуше, сочные белые щепки летели на росистую траву, и легкий треск послышался из-за
ударов.
По едва слышному, но крепкому металлическому тону старой пружины, Синтянина сообразила, что это пробили часы внизу, в той большой комнате, куда в приснопамятный вечер провалился Водопьянов, и только что раздался последний
удар, как послышался какой-то
глухой шум.
Государыня! Как же это сразу не пришло в голову, когда вот уже целую неделю нас старательно готовили к приему Высочайшей Посетительницы. Каждое утро до классов мы заучивали всевозможные фразы и обращения, могущие встретиться в разговоре с императрицей. Мы знали, что приезду лиц царской фамилии всегда предшествует
глухой и громкий
удар колокола, висевшего у подъезда, и все-таки в последнюю минуту, ошеломленные и взволнованные, мы страшно растерялись.
Вы едете дальше, и до слуха вашего начинает долетать смесь самых разнообразных звуков; тут вы слышите разом шум и плеск падающей воды, грохот вертящихся под ее напором колес, какой-то отдаленный и
глухой гул, и все это заглушается страшными громовыми
ударами, раздающимися из одного из сараев, над которым высоко подымаются огненные столбы.
Седые густые брови воеводы нахмурились; лучи раскаленных глаз его устремились на врага и, казалось, проницали его насквозь; исполинскою, жилистою рукой сжал он судорожно меч, грудь его поднялась, как разъяренный вал, и, издав какой-то
глухой звук, опустилась. Боярина смирила мысль, что будет пролита кровь при дверях дочерниной комнаты. Он видел движение руки своего сына и, стиснув ее, предупредил роковой
удар.
— Бо-о-м! — откуда-то сверху падает первый тяжелый
удар колокола и разгоняет маленькие испуганные звуки. — Бо-о-м! — падает второй,
глухой, вязкий и разорванный, точно захватило ветром широкую пасть колокола, он задохнулся и стонет.
Молодая попадья, прибежавшая на берег с народом, навсегда запомнила простую и страшную картину человеческой смерти: и тягучие,
глухие стуки своего сердца, как будто каждый
удар его был последним; и необыкновенную прозрачность воздуха, в котором двигались знакомые, простые, но теперь обособленные и точно отодранные от земли фигуры людей; и оборванность смутных речей, когда каждое сказанное слово круглится в воздухе и медленно тает среди новых нарождающихся слов.