Служанка позвала зачем-то Коковкину. Она вышла. Саша тоскливо посмотрел за нею. Его
глаза померкли, призакрылись ресницами — и казалось, что эти ресницы, слишком длинные, бросают тень на все его лицо, смуглое и вдруг побледневшее. Ему неловко было при этом угрюмом человеке. Передонов сел рядом с ним, неловко обнял его рукою и, не меняя неподвижного выражения на лице, спросил...
Неточные совпадения
Было нечистое что-то в позе Васеньки, в его взгляде, в его улыбке. Левин видел даже что-то нечистое и в позе и во взгляде Кити. И опять свет
померк в его
глазах. Опять, как вчера, вдруг, без малейшего перехода, он почувствовал себя сброшенным с высота счастья, спокойствия, достоинства в бездну отчаяния, злобы и унижения. Опять все и всё стали противны ему.
Травник оказался такой жгучей силы, что у Самгина перехватило дыхание и
померкло в
глазах. Оказалось, что травник этот необходимо закусывать маринованным стручковым перцем. Затем нужно было выпить «для осадки» рюмку простой водки с «рижским бальзамом» и закусить ее соловецкой селедкой.
— Ты молода и не знаешь всех опасностей, Ольга. Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в
глазах блещут молнии. Ясность ума
меркнет: уважение к чистоте, к невинности — все уносит вихрь; человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой — и тогда под ногами открывается бездна.
Все и рты разинут, и он стыдится своего восторга. Луч, который падал на «чудо», уже
померк, краски пропали, форма износилась, и он бросал — и искал жадными
глазами другого явления, другого чувства, зрелища, и если не было — скучал, был желчен, нетерпелив или задумчив.
И ведь она меня любила: сколько раз уверяла меня, что ничего более ей не остается желать, — тьфу, черт возьми! — а у самой
глаза так и
меркнут.
Орлиный
глаз его, как вечереющее солнце, начинал мало-помалу жмуриться и
меркнуть.
Сыгранный ею самою вальс звенел у ней в голове, волновал ее; где бы она ни находилась, стоило ей только представить себе огни, бальную залу, быстрое круженье под звуки музыки — и душа в ней так и загоралась,
глаза странно
меркли, улыбка блуждала на губах, что-то грациозно-вакхическое разливалось по всему телу.
Старуха как будто забылась.
Глаза ее
померкли; она опять принялась жевать губами, беспрерывно шатая головой.
До самой последней минуты он все смотрел на Зину, все искал ее
глазами, и когда уже свет начал
меркнуть в его
глазах, он все еще блуждающею, неверною рукою искал руку ее, чтоб сжать ее в своей.
Она молчит, горя от стыда и счастья.
Глаза ее светятся и
меркнут, они туманятся блаженной улыбкой. Царь слышит в своей руке бурное биение ее сердца.
— Николай-угодник! защити меня, твою вдову грешную, — взвыла голосом страшного отчаяния Марфа Андревна, устремив
глаза к висевшему в углу большому образу, перед которым
меркла задуваемая ветром лампада, и упованию Марфы Андревны на защиту отселе не было меры и пределов. Вера ее в защиту действительно могла двигать горами.
Свет немедленно
померк в коротковских
глазах, и пол легонечко качнулся под ногами.
Сверкающая красота ее
померкла;
глаза, вместо прежнего пламенного, обдающего жаром взгляда, смотрят только тревожно, остро и подозрительно; у углов губ пролегла тонкая морщинка; под
глазами заметны темноватые круги, и вся кожа, так недавно вызывавшая у старого Бодростина комплименты ее свежести и аромату, подцветилась желтоватым янтарным отливом.
— Нет, а ты не шути! — настойчиво сказал Горданов и, наклонясь к уху собеседника, прошептал: — я знаю, кто о тебе думает, и не самовольно обещаю тебе любовь такой женщины, пред которою у всякого зарябит в
глазах. Это вот какая женщина, пред которою и сестра твоя, и твоя генеральша —
померкнут как светляки при свете солнца, и которая… сумеет полюбить так… как сорок тысяч жен любить не могут! — заключил он, быстро кинув руку Висленева.
Странно успокоенная лежала Нина, когда я опять склонилась над нею. Ее дыхание со свистом вылетало из груди, и
глаза как бы
померкли. Увидя меня, она пыталась улыбнуться и не могла.
Зенон склонился и, к удивлению своему, увидал, что все лицо Нефоры быстро покрывалось страшною бледностью, а прекрасные
глаза ее
меркли.
Она делала все, что могла: плакала и молилась на коленях, но дети все-таки оставались «без предела», а у самой Зинаиды на заплаканных
глазах, которым, кажется, надо было
померкнуть и ввалиться, вместо того выскакивали ужасные ячмени, или, как она их называла, «жасмины».