Неточные совпадения
— Здесь столько блеска, что
глаза разбежались, — сказал он и пошел в беседку. Он улыбнулся жене, как должен улыбнуться муж, встречая жену, с которою он только что виделся, и поздоровался с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то есть пошутив с дамами и перекинувшись приветствиями с
мужчинами. Внизу подле беседки стоял уважаемый Алексей Александровичем, известный своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зaговорил с ним.
Дети с испуганным и радостным визгом бежали впереди. Дарья Александровна, с трудом борясь с своими облепившими ее ноги юбками, уже не шла, а бежала, не спуская с
глаз детей.
Мужчины, придерживая шляпы, шли большими шагами. Они были уже у самого крыльца, как большая капля ударилась и разбилась о край железного жолоба. Дети и за ними большие с веселым говором вбежали под защиту крыши.
Это были: очень высокий, сутуловатый
мужчина с огромными руками, в коротком, не по росту, и старом пальто, с черными, наивными и вместе страшными
глазами, и рябоватая миловидная женщина, очень дурно и безвкусно одетая.
Войдя в залу, я спрятался в толпе
мужчин и начал делать свои наблюдения. Грушницкий стоял возле княжны и что-то говорил с большим жаром; она его рассеянно слушала, смотрела по сторонам, приложив веер к губкам; на лице ее изображалось нетерпение,
глаза ее искали кругом кого-то; я тихонько подошел сзади, чтоб подслушать их разговор.
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек сам себя воспитать должен — ну хоть как я, например… А что касается до времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между
мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию
глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
— Совершенно согласен, — одобрил красавец
мужчина. Приятный баритон его звучал все самоуверенней, в пустоватых
глазах светилась легкая улыбочка, и казалось, что пышные усы растут, становятся еще пышней.
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными
глазами открывалась продолговатая, в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины
мужчин, таяли, как масло, голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.
«Макаров утверждает, что отношения с женщиной требуют неограниченной искренности со стороны
мужчины», — думал он, отвернувшись к стене, закрыв
глаза, и не мог представить себе, как это можно быть неограниченно искренним с Дуняшей, Варварой. Единственная женщина, с которой он был более откровенным, чем с другими, это — Никонова, но это потому, что она никогда, ни о чем не выспрашивала.
Да, публика весьма бесцеремонно рассматривала ее, привставая с мест, перешептываясь. Самгин находил, что
глаза женщин светятся завистливо или пренебрежительно,
мужчины корчат слащавые гримасы, а какой-то смуглолицый, курчавый, полуседой красавец с пышными усами вытаращил черные
глаза так напряженно, как будто он когда-то уже видел Марину, а теперь вспоминал: когда и где?
Напротив — рыжеватый
мужчина с растрепанной бородкой на лице, изъеденном оспой, с веселым взглядом темных
глаз, —
глаза как будто чужие на его сухом и грязноватом лице; рядом с ним, очевидно, жена его, большая, беременная, в бархатной черной кофте, с длинной золотой цепочкой на шее и на груди; лицо у нее широкое, доброе,
глаза серые, ласковые.
«Интересно: как она встретится с Макаровым? И — поймет ли, что я уже изведал тайну отношений
мужчины и женщины? А если догадается — повысит ли это меня в ее
глазах? Дронов говорил, что девушки и женщины безошибочно по каким-то признакам отличают юношу, потерявшего невинность. Мать сказала о Макарове: по
глазам видно — это юноша развратный. Мать все чаще начинает свои сухие фразы именем бога, хотя богомольна только из приличия».
Самгин смотрел на нее с удовольствием и аппетитом, улыбаясь так добродушно, как только мог. Она — в бархатном платье цвета пепла, кругленькая, мягкая. Ее рыжие, гладко причесанные волосы блестели, точно красноватое, червонное золото; нарумяненные морозом щеки, маленькие розовые уши, яркие, подкрашенные
глаза и ловкие, легкие движения — все это делало ее задорной девчонкой, которая очень нравится сама себе, искренно рада встрече с
мужчиной.
— Ах, если б можно было написать про вас,
мужчин, все, что я знаю, — говорила она, щелкая вальцами, и в ее
глазах вспыхивали зеленоватые искры. Бойкая, настроенная всегда оживленно, окутав свое тело подростка в яркий китайский шелк, она, мягким шариком, бесшумно каталась из комнаты в комнату, напевая французские песенки, переставляя с места на место медные и бронзовые позолоченные вещи, и стрекотала, как сорока, — страсть к блестящему у нее была тоже сорочья, да и сама она вся пестро блестела.
Самгину показалось, что
глаза Марины смеются. Он заметил, что многие
мужчины и женщины смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением.
Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Несколько секунд
мужчина и женщина молчали, переглядываясь, потом мать указала Климу
глазами на дверь; Клим ушел к себе смущенный, не понимая, как отнестись к этой сцене.
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска!
Глаза,
глаза,
глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый
мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Не желая, чтоб она увидала по
глазам его, что он ей не верит, Клим закрыл
глаза. Из книг, из разговоров взрослых он уже знал, что
мужчина становится на колени перед женщиной только тогда, когда влюблен в нее. Вовсе не нужно вставать на колени для того, чтоб снять с юбки гусеницу.
— Еще бы вы не верили! Перед вами сумасшедший, зараженный страстью! В
глазах моих вы видите, я думаю, себя, как в зеркале. Притом вам двадцать лет: посмотрите на себя: может ли
мужчина, встретя вас, не заплатить вам дань удивления… хотя взглядом? А знать вас, слушать, глядеть на вас подолгу, любить — о, да тут с ума сойдешь! А вы так ровны, покойны; и если пройдут сутки, двое и я не услышу от вас «люблю…», здесь начинается тревога…
Между тем и ему долго, почти всю жизнь предстояла еще немалая забота поддерживать на одной высоте свое достоинство
мужчины в
глазах самолюбивой, гордой Ольги не из пошлой ревности, а для того, чтоб не помрачилась эта хрустальная жизнь; а это могло бы случиться, если б хоть немного поколебалась ее вера в него.
— Представь, что
мужчины, подходя к тебе, не опускали бы с робким уважением
глаз, а смотрели бы на тебя с смелой и лукавой улыбкой…
Иван Иванович Тушин был молодец собой. Высокий, плечистый, хорошо сложенный
мужчина, лет тридцати осьми, с темными густыми волосами, с крупными чертами лица, с большими серыми
глазами, простым и скромным, даже немного застенчивым взглядом и с густой темной бородой. У него были большие загорелые руки, пропорциональные росту, с широкими ногтями.
— Уж хороши здесь молодые люди! Вон у Бочкова три сына: всё собирают
мужчин к себе по вечерам, таких же, как сами, пьют да в карты играют. А наутро
глаза у всех красные. У Чеченина сын приехал в отпуск и с самого начала объявил, что ему надо приданое во сто тысяч, а сам хуже Мотьки: маленький, кривоногий и все курит! Нет, нет… Вот Николай Андреич — хорошенький, веселый и добрый, да…
— Вы у нас, — продолжал неумолимый Нил Андреич, — образец матерям и дочерям: в церкви стоите, с образа
глаз не отводите, по сторонам не взглянете, молодых
мужчин не замечаете…
— Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого
мужчину, кроме меня, и
глазом не повела… Ну, а вы у нас ведь пример…
Уродство в
мужчине — это экономия, сдержанность, порядок. Скупой в ее
глазах — изверг.
— Мне ничего не нужно: но ты сама должна знать, какими другими
глазами, как не жадными, влюбленными, может
мужчина смотреть на твою поразительную красоту…
Женщины, то есть тагалки, гораздо лучше
мужчин: лица у них правильнее,
глаза смотрят живее, в чертах больше смышлености, лукавства, игры, как оно и должно быть.
В одном месте на большом лугу мы видели группу
мужчин, женщин и детей в ярких, режущих
глаза, красных и синих костюмах: они собирали что-то с деревьев.
Как только она вошла,
глаза всех
мужчин, бывших в зале, обратились на нее и долго не отрывались от ее белого с черными глянцевито-блестящими
глазами лица и выступавшей под халатом высокой груди. Даже жандарм, мимо которого она проходила, не спуская
глаз, смотрел на нее, пока она проходила и усаживалась, и потом, когда она уселась, как будто сознавая себя виновным, поспешно отвернулся и, встряхнувшись, уперся
глазами в окно прямо перед собой.
В небольшой камере были все, за исключением двух
мужчин, заведывавших продовольствием и ушедших за кипятком и провизией. Тут была старая знакомая Нехлюдова, еще более похудевшая и пожелтевшая Вера Ефремовна с своими огромными испуганными
глазами и налившейся жилой на лбу, в серой кофте и с короткими волосами. Она сидела перед газетной бумагой с рассыпанным на ней табаком и набивала его порывистыми движениями в папиросные гильзы.
Войдя теперь в сени полуэтапа, где стояла огромная вонючая кадка, так называемая «параха», первое, что увидал Нехлюдов, была женщина, сидевшая на краю кадки. Напротив нее —
мужчина со сдвинутой на бок на бритой голове блинообразной шапкой. Они о чем-то разговаривали. Арестант, увидав Нехлюдова, подмигнул
глазом и проговорил...
Они спустились вниз по каменной лестнице, прошли мимо еще более, чем женские, вонючих и шумных камер
мужчин, из которых их везде провожали
глаза в форточках дверей, и вошли в контору, где уже стояли два конвойных солдата с ружьями.
— А я все-таки знаю и желаю, чтобы Nicolas хорошенько подобрал к рукам и Привалова и опекунов… Да. Пусть Бахаревы останутся с носом и любуются на свою Nadine, а мы женим Привалова на Алле… Вот увидите. Это только нужно повести дело умненько: tete-a-tete, [свидание наедине (фр.).] маленький пикник, что-нибудь вроде нервного припадка… Ведь эти
мужчины все дураки: увидали женщину, — и сейчас
глаза за корсет. Вот мы…
Антонида Ивановна тихонько засмеялась при последних словах, но как-то странно, даже немного болезненно, что уж совсем не шло к ее цветущей здоровьем фигуре. Привалов с удивлением посмотрел на нее. Она тихо опустила
глаза и сделала серьезное лицо. Они прошли молча весь зал, расталкивая публику и кланяясь знакомым. Привалов чувствовал, что
мужчины с удивлением следили
глазами за его дамой и отпускали на ее счет разные пикантные замечания, какие делаются в таких случаях.
— Опять… — произносила Хиония Алексеевна таким тоном, как будто каждый шаг Привалова по направлению к бахаревскому дому был для нее кровной обидой. — И чего он туда повадился? Ведь в этой Nadine, право, даже интересного ничего нет… никакой женственности. Удивляюсь, где только у этих
мужчин глаза… Какой-нибудь синий чулок и… тьфу!..
И где только
глаза у этих
мужчин.
По лестнице в это время поднимались Половодовы. Привалов видел, как они остановились в дверях танцевальной залы, где их окружила целая толпа знакомых
мужчин и женщин; Антонида Ивановна улыбалась направо и налево, отыскивая
глазами Привалова. Когда оркестр заиграл вальс, Половодов сделал несколько туров с женой, потом сдал ее с рук на руки какому-то кавалеру, а сам, вытирая лицо платком, побрел в буфет. Заметив Привалова, он широко расставил свои длинные ноги и поднял в знак удивления плечи.
Подле него стоял
мужчина лет сорока, широкоплечий, широкоскулый, с низким лбом, узкими татарскими
глазами, коротким и плоским носом, четвероугольным подбородком и черными блестящими волосами, жесткими, как щетина.
Наш хозяин был
мужчина среднего роста, 45 лет. Карие
глаза его глядели умно. Он носил большую бороду и на голове длинные волосы, обрезанные в кружок. Одежда его состояла из широкой ситцевой рубахи, слабо подпоясанной тесемчатым пояском, плисовых штанов и сапог с низкими каблуками.
Рыхлая, с старообразным лицом, лишенным живых красок, с мягким, мясистым носом, словно смятый башмак, выступавшим вперед, и большими серыми
глазами, смотревшими неласково, она не могла производить впечатления на
мужчин.
Однако ж даже самая, что называется, гольтепа вытягивалась в струну, чтобы форснуть, и пуще
глаза хранила синие кафтаны для
мужчин и штофные телогреи для женщин.
Галактион был бледен и смотрел на нее остановившимися
глазами, тяжело переводя дух. «Ах, какой он милый! — восхищалась Прасковья Ивановна, сама деспот в душе. — Это какой-то тигр, а не
мужчина!»
— А не лезь на
глаза, не представляйся! — как-то по-змеиному шипела Анфуса Гавриловна. — Вон другие-то девушки прячутся от
мужчин, а ты все на выставку, все на выставку!
Харитина как-то сразу оживилась и бойко принялась собирать все необходимое. Она когда-то умела так мило хлопотать, когда была и молода, и красива, и счастлива. Прасковья Ивановна следила за ней улыбающимися
глазами и думала: вот отчаянная эта Харитина, как увидела посторонних
мужчин, так и запрыгала брынскою козой.
Дальше, в самой избе, человек пять
мужчин, которые называют себя кто — жильцом, кто — работником, а кто — сожителем; один стоит около печки и, надув щеки, выпучив
глаза, паяет что-то; другой, очевидно, шут, с деланно-глупою физиономией, бормочет что-то, остальные хохочут в кулаки.
В компании сидит, потупя
глаза, но во весь день от окошка не отходит и пялит
глаза на всякого
мужчину.
Это падение одинаково может постигнуть и
мужчину, как женщину; но в любящей женской натуре есть к нему путь, который каждую минуту может увлечь ее и по которому один шаг может уже сделать ее преступною и погибшею в
глазах общества.
— Чему? Невинный простофиля! Точно даже и не
мужчина! Ну, теперь я сама всё увижу, своими
глазами…
Большую сенсацию произвело появление в кабаке известного городского скупщика краденого золота Ястребова. Это был высокий, плечистый и осанистый
мужчина со свирепым лицом. Густые брови у него совсем срослись, а ястребиные
глаза засели глубоко в орбитах, как у настоящего хищника. Окладистая с проседью борода придавала ему степенный купеческий вид. Одет он был в енотовую шубу и бобровую шапку.
Следователь сидел в чистой горнице и пил водку с Ястребовым, который подробно объяснял приисковую терминологию — что такое россыпь, разрез, борта россыпи, ортовые работы, забои, шурфы и т. д. Следователь был пожилой лысый
мужчина с рыжеватой бородкой и темными умными
глазами. Он испытующе смотрел на массивную фигуру Ястребова и в такт его объяснений кивал своей лысой прежде времени головой.