Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я сына родила.
Как писаный был Демушка!
Краса взята у солнышка,
У снегу белизна,
У
маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У сокола
глаза!
Весь гнев с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет снег с полей…
Не стала я тревожиться,
Что ни велят — работаю,
Как ни бранят — молчу.
По вечерам к ней приходил со скрипкой краснолицый, лысый адвокат
Маков, невеселый человек в темных очках; затем приехал на трескучей пролетке Ксаверий Ржига с виолончелью, тощий, кривоногий, с
глазами совы на костлявом, бритом лице, над его желтыми висками возвышались, как рога, два серых вихра.
Дальше из окна видно, как золотится рожь, белеет гречиха,
маковый цвет да кашка, красными и розовыми пятнами, пестрят поля и отвлекают
глаза и мысль от тетрадей.
Подле сада, ближе к дому, лежали огороды. Там капуста, репа, морковь, петрушка, огурцы, потом громадные тыквы, а в парнике арбузы и дыни. Подсолнечники и
мак, в этой массе зелени, делали яркие, бросавшиеся в
глаза, пятна; около тычинок вились турецкие бобы.
Ко мне он относился ласково, говорил со мною добродушнее, чем с большими, и не прятал
глаз, но что-то не нравилось мне в нем. Угощая всех любимым вареньем, намазывал мой ломоть хлеба гуще, привозил мне из города солодовые пряники,
маковую сбоину и беседовал со мною всегда серьезно, тихонько.
Аграфене случалось пить чай всего раза три, и она не понимала в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую воду, чтобы не обидеть Таисью. Попав с мороза в теплую комнату, Аграфена вся разгорелась, как
маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой,
глаза с поволокой, шея как выточенная, грудь лебяжья, таких, кажется, и не бывало в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
Женни покраснела как
маков цвет, еще пристальнее потупила
глаза в работу, и игла быстро мелькала в ее ручке.
И вот они трое повернулись к Оксане. Один старый Богдан сел в углу на лавке, свесил чуприну, сидит, пока пан чего не прикажет. А Оксана в углу у печки стала,
глаза опустила, сама раскраснелась вся, как тот
мак середь ячменю. Ох, видно, чуяла небóга, что из-за нее лихо будет. Вот тоже скажу тебе, хлопче: уже если три человека на одну бабу смотрят, то от этого никогда добра не бывает — непременно до чуба дело дойдет, коли не хуже. Я ж это знаю, потому что сам видел.
Стоило только мне погрузиться в эти пуховые волны, как какое-то снотворное,
маковое покрывало тотчас надвигалось на мои
глаза и застилало от них весь Петербург с его веселящейся скукой и скучающей веселостью.
Помолился Алексей, поклонился хозяину, потом Насте и пошел из подклета. Отдавая поклон, Настя зарделась как
маков цвет. Идя в верхние горницы, она, перебирая передник и потупив
глаза, вполголоса спросила отца, что это за человек такой был у него?
*
И пушки бьют,
И колокола плачут.
Вы, конечно, понимаете,
Что это значит?
Много было роз,
Много было
маков.
Схоронили Петра,
Тяжело оплакав.
И с того ль, что там
Всякий сволок был,
Кто всерьез рыдал,
А кто
глаза слюнил.
Но с того вот дня
Да на двести лет
Дуракам-царям
Прямо счету нет.
И все двести лет
Шел подземный гуд:
«Мы придем, придем!
Мы возьмем свой труд.
Мы сгребем дворян
Да по плеши им,
На фонарных столбах
Перевешаем...
— А чем Ланцюговна ему не невеста? — вмешалась в разговор их третья перекупка. — Девчина как
маков цвет; поглядеть — так волей и неволей скажешь: красавица! Волосы как смоль, черная бровь, черный
глаз, и ростом, и статью взяла; одна усмешка ее с ума сводит всех парубков. Да и мать ее — женщина не бедная; скупа, правда, старая карга! Зато денег у нее столько, что хоть лопатой греби.
Взял он ее за белую руку, открыла она свои чудные
глаза и приподнялась, зардевшись, как
маков цвет. Наполнилось сердце его радостью неописанной — невредима она стоит перед ним, а кровью они оба обрызганы из пасти скрывшегося чудовища.
Княжна стояла, опустив в землю свои чудные
глаза, вся зардевшись, как
маков цвет. Ей в первый раз приходилось служить мишенью для взоров стольких незнакомых мужчин.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл
глаза, молча пропустил мимо себя
Мака и сам за собой затворил дверь.
Когда все слушали, что описывает Фебуфис,
Мак или лениво зевал, или следил
глазами по печатным строчкам газеты, ища встретить им-я Джузеппе Гарибальди, тогда еще известное очень немногим, в числе которых, впрочем, были Марчелла и
Мак (Пик звал их: «организмы из уксусного гнезда».