Неточные совпадения
Сдерживая улыбку удовольствия, он пожал плечами, закрыв
глаза, как бы говоря, что это не может радовать его.
Графиня Лидия Ивановна знала хорошо, что это одна из его главных радостей, хотя он никогда и не признается в этом.
Как ни казенна была эта фраза, Каренина, видимо, от души поверила и порадовалась этому. Она покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо губам
графини, опять выпрямилась и с тою же улыбкой, волновавшеюся между губами и
глазами, подала руку Вронскому. Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию, с которым она крепко и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело.
Увидав воздымающиеся из корсета желтые плечи
графини Лидии Ивановны, вышедшей в дверь, и зовущие к себе прекрасные задумчивые
глаза ее, Алексей Александрович улыбнулся, открыв неувядающие белые зубы, и подошел к ней.
Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про
графиню Лидию Ивановну.
Графиня Лидия Ивановна была высокая полная женщина с нездорово-желтым цветом лица и прекрасными задумчивыми черными
глазами. Анна любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее недостатками.
— Друг мой! — повторила
графиня Лидия Ивановна, не спуская с него
глаз, и вдруг брови ее поднялись внутренними сторонами, образуя треугольник на лбу; некрасивое желтое лицо ее стало еще некрасивее; но Алексей Александрович почувствовал, что она жалеет его и готова плакать. И на него нашло умиление: он схватил ее пухлую руку и стал целовать ее.
Слушая
графиню Лидию Ивановну и чувствуя устремленные на себя красивые, наивные или плутовские — он сам не знал —
глаза Landau, Степан Аркадьич начинал испытывать какую-то особенную тяжесть в голове.
— Не вы совершили тот высокий поступок прощения, которым я восхищаюсь и все, но Он, обитая в вашем сердце, — сказала
графиня Лидия Ивановна, восторженно поднимая
глаза, — и потому вы не можете стыдиться своего поступка.
У круглого стола под лампой сидели
графиня и Алексей Александрович, о чем-то тихо разговаривая. Невысокий, худощавый человек с женским тазом, с вогнутыми в коленках ногами, очень бледный, красивый, с блестящими, прекрасными
глазами и длинными волосами, лежавшими на воротнике его сюртука, стоял на другом конце, оглядывая стену с портретами. Поздоровавшись с хозяйкой и с Алексеем Александровичем, Степан Аркадьич невольно взглянул еще раз на незнакомого человека.
Графиня Лидия Ивановна посмотрела на него восторженно, и слезы восхищения пред величием его души выступили на ее
глаза.
Вронский посмотрел с удивлением на князя своими твердыми
глазами и, чуть-улыбнувшись, тотчас же заговорил с
графиней Нордстон о предстоящем на будущей неделе большом бале.
— Шведская королева Ульрика-Элеонора скончалась в загородном своем замке и лежала во гробе. В полдень из Стокгольма приехала подруга ее,
графиня Стенбок-Фермор и была начальником стражи проведена ко гробу. Так как она слишком долго не возвращалась оттуда, начальник стражи и офицеры открыли дверь, и — что же представилось
глазам их?
Уверенный, что он сказал нечто едкое, остроумное, Клим захохотал, прикрыв
глаза, а когда открыл их — в комнате никого не было, кроме брата, наливавшего воду из
графина в стакан.
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные
глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал
графин, или кто-нибудь вскакивает с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
Нехлюдов отдал письмо
графини Катерины Ивановны и, достав карточку, подошел к столику, на котором лежала книга для записи посетителей, и начал писать, что очень жалеет, что не застал, как лакей подвинулся к лестнице, швейцар вышел на подъезд, крикнув: «подавай!», а вестовой, вытянувшись, руки по швам, замер, встречая и провожая
глазами сходившую с лестницы быстрой, не соответственной ее важности походкой невысокую тоненькую барыню.
— Оно не подтвердило, потому что не входило и не может входить в рассмотрение самого дела, — сказал Селенин, щуря
глаза. — Ты, верно, у тетушки остановился, — прибавил он, очевидно желая переменить разговор. — Я вчера узнал от нее, что ты здесь.
Графиня приглашала меня вместе с тобой присутствовать на собрании приезжего проповедника, — улыбаясь губами, сказал Селенин.
Mariette в шляпе, но уже не в черном, а в каком-то светлом, разных цветов платье сидела с чашкой в руке подле кресла
графини и что-то щебетала, блестя своими красивыми смеющимися
глазами.
— Да, бывает. В Казани, я вам доложу, была одна, — Эммой звали. Родом венгерка, а
глаза настоящие персидские, — продолжал он, не в силах сдержать улыбку при этом воспоминании. — Шику было столько, что хоть
графине…
У него горела голова, жгло веки
глаз, сохли губы. Он нервно курил папиросу за папиросой и часто приподымался с дивана, чтобы взять со стола
графин с водой и жадно, прямо из горлышка, выпить несколько больших глотков. Потом каким-то случайным усилием воли ему удалось оторвать свои мысли от прошедшей ночи, и сразу тяжелый сон, без всяких видений и образов, точно обволок его черной ватой.
— Ну, Ваня, таково-то житье мое! По этой причине непременно водочки! — решил Маслобоев, оправляя волосы и чуть не бегом направляясь к
графину. Но Александра Семеновна предупредила его: подскочила к столу, налила сама, подала и даже ласково потрепала его по щеке. Маслобоев с гордостью подмигнул мне
глазом, щелкнул языком и торжественно выпил свою рюмку.
Прозоров взглянул на Сарматова какими-то мутными осоловелыми
глазами и даже открыл искривившийся рот, чтобы что-то ответить, но в это время благодетельная рука Родиона Антоныча увлекла его к столику, где уже стоял
графин с водкой. Искушение было слишком сильно, и Прозоров, махнув рукой в сторону Сарматова, поместился за столом, рядом с Иудой.
Равные ей по происхождению женихи, в погоне за деньгами купеческих дочек за границей, малодушно рассеялись по свету, оставив родовые зáмки или продав их на слом евреям, а в городишке, расстилавшемся у подножия ее дворца, не было юноши, который бы осмелился поднять
глаза на красавицу-графиню.
Такого-то рода письмецо Егор Егорыч нес в настоящую минуту к отцу Василию, которого, к великому горю своему и досаде, застал заметно выпившим; кроме того, он увидел на столе
графин с водкой, какие-то зеленоватые груздя и безобразнейший, до половины уже съеденный пирог, на каковые предметы отец Василий, испуганный появлением Егора Егорыча, указывал жене
глазами; но та, не находя, по-видимому, в сих предметах ничего предосудительного, сначала не понимала его.
Он устал говорить, выпил водку и заглянул по-птичьи, одним
глазом, в пустой
графин, молча закурил еще папиросу, пуская дым в усы.
— Quelle horreur! [Какой ужас! (франц.)] — сказала
графиня, закрывая
глаза и покачивая головой.
Она тоже имела несколько десятков тысяч десятин, много овец, конский завод и много денег, но не «кружилась», а жила у себя в богатой усадьбе, про которую знакомые и Иван Иваныч, не раз бывавший у
графини по делам, рассказывали много чудесного; так, говорили, что в графининой гостиной, где висят портреты всех польских королей, находились большие столовые часы, имевшие форму утеса, на утесе стоял дыбом золотой конь с брильянтовыми
глазами, а на коне сидел золотой всадник, который всякий раз, когда часы били, взмахивал шашкой направо и налево.
Во дни покаяния он пил только воду и ел ржаной хлеб. Жена утром ставила к двери его комнаты большой
графин воды, фунта полтора хлеба и соль. Он отворял дверь, брал эту трапезу и снова запирался. Его не беспокоили в это время, даже избегали попадаться на
глаза ему… Через несколько дней он снова являлся на бирже, шутил, смеялся, принимал подряды на поставку хлеба, зоркий, как опытный хищник, тонкий знаток всего, что касалось дела.
Дело заключалось в том, что граф Николай Петрович Шереметев в 1801 году женился на своей крепостной девушке Прасковье Ивановне Кузнецовой, прозвище которой переделали в «Ковалевскую» и говорили, будто она происходила из польской шляхты и была записана в крепость Шереметевых незаконно. К этому обстоятельству от нечего делать не переставали возвращаться при каждом удобном случае и достойную уважения
графиню в
глаза чествовали, а за
глаза звали «Парашкою».
В проезд
графини Хотетовой через Белые берега она остановила свое внимание на чистых, будто снегом натертых
глазах Червева и прочла в них сокровенный дар пророчества.
Дня через два, выходя с
графиней садиться в карету, она опять его увидела. Он стоял у самого подъезда, закрыв лицо бобровым воротником: черные
глаза его сверкали из-под шляпы. Лизавета Ивановна испугалась, сама не зная чего, и села в карету с трепетом неизъяснимым.
Вдруг это мертвое лицо изменилось неизъяснимо. Губы перестали шевелиться,
глаза оживились: перед
графинею стоял незнакомый мужчина.
На столе у кровати стоял большой
графин кваса, почти пустой, квас был пролит на скатерть, пробка
графина лежала на полу. Строгие, светлые
глаза матери окружены синеватой тенью, но не опухли от слёз, как ожидала видеть это Наталья;
глаза как будто тоже потемнели, углубились, и взгляд их, всегда несколько надменный, сегодня казался незнакомым, смотрел издали, рассеянно.
Ничипоренко поскорее схватил с себя синие консервы, которые надел в дорогу для придания большей серьезности своему лицу, и едва он снял очки, как его простым, не заслоненным стеклами
глазам представился небольшой чистенький домик с дверями, украшенными изображением чайника,
графина, рюмок и чайных чашек. Вверху над карнизом домика была вывеска: «Белая харчевня».
«На всякий случай, если, например, завяжется публичная история (а публика-то тут суперфлю: [Суперфлю (франц. — superflu) — здесь: изысканная.]
графиня ходит, князь Д. ходит, вся литература ходит), нужно быть хорошо одетым; это внушает и прямо поставит нас некоторым образом на равную ногу в
глазах высшего общества».
Рассказывали при этом, что приезжавшая бабушка была его мать, которая затем нарочно и появилась из самой России, чтоб воспретить своему сыну брак с m-lle de Cominges, а за ослушание лишить его наследства, и так как он действительно не послушался, то
графиня, в его же
глазах, нарочно и проиграла все свои деньги на рулетке, чтоб так уже ему и не доставалось ничего. «Diese Russen!» [Уж эти русские! (нем.)] — повторял обер-кельнер с негодованием, качая головой.
Слова эти были произнесены тетей Соней — сестрой
графини Листомировой, девушкой лет тридцати пяти, сильной брюнеткой, с пробивающимися усиками, но прекрасными восточными
глазами, необыкновенной доброты и мягкости; она постоянно носила черное платье, думая этим хоть сколько-нибудь скрыть полноту, начинавшую ей надоедать. Тетя Соня жила у сестры и посвятила жизнь ее детям, которых любила всем запасом чувств, не имевших случая израсходоваться и накопившихся с избытком в ее сердце.
Действительно, в дверях показалась высокая бледная девушка, с черными волосами и большими серыми
глазами; она была одета в розовое ситцевое платье, а не в сарафан, как Фатевна и Феша. Поставив на стол железный поднос, на котором стоял
графин с водкой и какая-то закуска, девушка, опустив
глаза, неслышными шагами, как тень, вышла из комнаты; Мухоедов послал ей воздушный поцелуй, но девушка не обратила никакого внимания на эту любезность и только хлопнула дверью.
За ним, с
графином водки и стаканом в огромных лапах, двигается так же мертво пьяный Егор, — рябое лицо его все в красных и желтых крапинах, тупые
глаза полузакрыты, а рот — разинут, словно человек ожегся и не может вздохнуть.
Свидетельство мужа о красоте жены принимается во всех судах: итак, читатели — вдобавок к голубым
глазам, к нежной улыбке, стройному стану и длинным волосам каштанового цвета — могут вообразить полное собрание всего, что нас пленяет в женщинах, и сказать себе в мыслях: «Такова была
графиня Мирова!» Имею доверенность к их вкусу.
Перед обедом
графиня садилась за клавесин: играла, пела — и нежный ученик ее пленялся новостию сего райского удовольствия;
глаза его наполнялись слезами, сердце трепетало, и душа так сильно волновалась, что иногда, схватив Эмилию за руку, он говорил: «Полно, полно, маменька!», но через минуту хотел опять слушать то же…
Граф был холоден, но
графиня, недаром похожая на мать Леонову, утирала себе
глаза платком.
(Голоса стихают, видимо, перешли в гостиную. Идёт Пётр, бледный, на лице пьяная улыбка, садится в кресло, закрывает
глаза. Из маленькой двери выходит Софья; она наливает в стакан воды из
графина на столике у кровати Якова.)
— Не подобает, отче, — смиренно проговорил гостиник, а
глаза так и прыгают по
графинам.
Посредине комнаты стоял письменный стол, покрытый клеенкой. Медвежонок по ножке стола добрался до клеенки, ухватил ее зубами, уперся лапами в ножку и принялся тащить что было мочи. Тащил, тащил, пока не стащил всю клеенку, вместе с ней — лампу, две чернильницы,
графин с водой и вообще все, что было разложено на столе. В результате — разбитая лампа, разбитый
графин, разлитые по полу чернила, а виновник всего скандала забрался в самый дальний угол; оттуда сверкали только одни
глаза, как два уголька.
Артур промолчал. Эффект, на который он рассчитывал, не удался.
Графиня при виде карточки не побледнела и не покраснела…Она только вздохнула и — странно! — в ее
глазах засветилось доброе чувство при виде хорошенького, почти детского личика.
Графиня и белокурая головка впились друг в друга
глазами.
Графиня сделала большие
глаза и пожала плечами.
Графиня задумалась и впилась
глазами в темную даль.
— Дайте мне ваш хлыст! — сказала
графиня и, взяв у мужа хлыст, сильно дернула за повода и помчалась по просеке. Граф тоже изо всей силы дернул за повод. Лошадь побежала, и он бессильно заболтался на седле. Бедра его ослабели; он поморщился от боли и осадил лошадь. Она пошла тише. Граф проводил
глазами свою жену, опустил на грудь голову и задумался.
Илька была на балу. Она с высоко поднятой головой и гордой, надменной улыбкой уже прошла раз мимо
графини.
Графиня была занята торговлей и не заметила ее. Она прошла в другой раз, окруженная толпой любопытных, засматривавших ей прямо в хорошенькое лицо.
Графиня вскинула на нее
глаза и, по-видимому, не узнала ее. Когда она проходила третий раз,
глаза их встретились.
Графиня посмотрела в его
глаза и подумала: «Он лжет».