Загадка смерти, несомненно, остро интересует Толстого. «Какой в жизни смысл, если существует смерть?» В процессе своих исканий почти все
герои Толстого проходят через этот этапный пункт. Но никогда сам художник не застревает на этом пункте, как застряли Тургенев или Достоевский.
Неточные совпадения
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем
герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы господа такого рода, то есть не так чтобы
толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине.
Все эти
герои были с такими
толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу.
Патрон был мощный человек лет за пятьдесят, с большою, тяжелой головой в шапке густых, вихрастых волос сивого цвета, с
толстыми бровями; эти брови и яркие, точно у женщины, губы, поджатые брезгливо или скептически, очень украшали его бритое лицо актера на роли
героев.
Соседями аккомпаниатора сидели с левой руки — «последний классик» и комическая актриса, по правую — огромный
толстый поэт. Самгин вспомнил, что этот тяжелый парень еще до 905 года одобрил в сонете известный, но никем до него не одобряемый, поступок Иуды из Кариота. Память механически подсказала Иудино дело Азефа и другие акты политического предательства. И так же механически подумалось, что в XX веке Иуда весьма часто является
героем поэзии и прозы, —
героем, которого объясняют и оправдывают.
Этим мне близки были
герои Достоевского и Л.
Толстого, через которых я воспринял христианство.
У Л.Н.
Толстого в «Казаках» есть Ерошка. На самом деле это был удалец,
герой, старый казак Епифан Сехин, но его из почтения звали дядя Епишка.
Прибавив, что это все еще ничего,
герой наш попробовал было присесть на довольно
толстый деревянный обрубок, валявшийся возле кучи дров на дворе Олсуфья Ивановича.
Душевные страдания Фермора, говорят, послужили мотивами Герцену для его «Записок доктора Крупова», а еще позже — Феофилу
Толстому, который с него написал свой этюд «Болезни воли».
Толстой в точности воспроизвел своего
героя с Николая Фермора, а рассуждения взял из «Записок доктора Крупова», появившихся ранее.
Не смотря на все возражения моего рассудка, дерзкая мысль сделаться писателем поминутно приходила мне в голову. Наконец не будучи более в состоянии противиться влечению природы, я сшил себе
толстую тетрадь с твердым намерением наполнить ее чем бы то ни было. Все роды поэзии (ибо о смиренной прозе я еще и не помышлял) были мною разобраны, оценены, и я непременно решился на эпическую поэму, почерпнутую из Отечественной Истории. Не долго искал я себе
героя. Я выбрал Рюрика — и принялся за работу.
Но не один только Левин находит у
Толстого смысл жизни в добре. Большинство его
героев приходит к тому же. Поищем у них, что же это за смысл, который дается жизни добром?
— C'est la fille de Wlassovsky, heros de Plevna (дочь Влассовского,
героя Плевны), — пояснила она
толстому, увешанному орденами, с красной лентой через плечо господину.
Да, конец, и конец совершенно неожиданный. Я бы, несомненно, мог повенчать моих
героя и героиню и соединить таким образом два любящих сердца на долгую и счастливую жизнь. На них радовались бы отдохнувшие от многолетних треволнений Марья Петровна и Гладких. Я мог бы заставить умереть, испытав все мучения нечистой совести, Семена Порфирьевича
Толстых.