Неточные совпадения
Русские
люди вообще широкие
люди, Авдотья Романовна, широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особенной
гениальности.
— Некий итальянец утверждает, что
гениальность — одна из форм безумия. Возможно. Вообще
людей с преувеличенными способностями трудно признать нормальными
людьми. Возьмем обжор, сладострастников и… мыслителей. Да, и мыслителей. Вполне допустимо, что чрезмерно развитый мозг есть такое же уродство, как расширенный желудок или непомерно большой фаллос. Тогда мы увидим нечто общее между Гаргантюа, Дон-Жуаном и философом Иммануилом Кантом.
Александр Блок, самый большой русский поэт начала века, Андрей Белый, у которого были проблески
гениальности, Вячеслав Иванов,
человек универсальный, главный теоретик символизма, и многие поэты и эссеисты меньшего размера — все были символистами.
Гениальность его темы, порождающей все противоречия, была в том, что
человек берется как бы выпавшим из миропорядка.
Прав Вейнингер, когда говорит, что в каждом
человеке заложено начало
гениальности и каждый может быть в иные минуты жизни гениальным.
Элементы
гениальности существуют у
людей, которых нельзя назвать гениями.]
Он винился вслух, не объясняя, однако же, в чем дело, и приставал к Нине Александровне, уверяя ее поминутно, что «это он, он сам причиной, и никто как он… единственно из приятного любопытства… и что „усопший“ (так он почему-то упорно называл еще живого генерала) был даже гениальнейший
человек!» Он особенно серьезно настаивал на
гениальности, точно от этого могла произойти в эту минуту какая-нибудь необыкновенная польза.
И новыми предстали
люди, по-новому милыми и прелестными показались они его просветленному взору. Паря над временем, он увидел ясно, как молодо человечество, еще вчера только зверем завывавшее в лесах; и то, что казалось ужасным в
людях, непростительным и гадким, вдруг стало милым, — как мило в ребенке его неумение ходить походкою взрослого, его бессвязный лепет, блистающий искрами
гениальности, его смешные промахи, ошибки и жестокие ушибы.
Гениальностью и ничтожеством отмечена природа
человека.
Человек знает в себе свое высшее я, как
гениальность, которою наделяется каждый, ибо всякому принадлежит свое особое место в Плероме [Термин «плерома» (полнота) в христианстве означает либо некоторую сущность в ее неизменном объеме, либо множественное единство духовных сущностей, образующих некоторую упорядоченную, внутренне завершенную целостность.
И та, и другая стихия духа, — и
гениальность, и талантливость, — потенциально присущи каждому
человеку, образуют духовный его состав, однако с разной степенью явности и активности (ведь и для того, чтобы понимать гениальные творения, надо находить в себе для них отзвук и как бы сопутствовать гению в его восхождении).
Две бездны в душе
человека: глухое ничто, адское подполье, и Божье небо, запечатлевшее образ Господен. Ведома ему боль бессилия, бездарности: стыдясь нищеты своей, брезгливо изнемогает он в завистливом и душном подполье. Но любовь спасающая дает крылья
гениальности, она научает стать бедняком Божьим, забыть свое я, зато постигнуть безмерную одаренность травки, воробья, каждого творения Божия. Она научает всему радоваться как дитя, благодарить как сын.
Образ Божий в
человеке гениален, но эта
гениальность может быть закрыта, задавлена, затемнена.
Гениальность есть целостная природа
человека, её интуитивно-творческое отношение к жизни.
Сила, величие,
гениальность творчества совсем непропорциональны степени совершенства, достигнутого
человеком.
Ложно всякое сравнение
людей по их
гениальности и даровитости, ибо это есть отрицание индивидуальности.
Гениальность не означает, что
человек имеет огромный дар писать художественные произведения или философские книги, управлять государством или делать открытия и изобретения.
Гениальность есть целостное качество человеческой личности, а не специальный дар, и она свидетельствует о том, что
человек прорывается к первоисточнику, что творческий процесс в нем первороден, а не определен социальными наслоениями.
Гениальность есть особая напряженность целостного духа
человека, а не специальный дар.
Тут с необычайной
гениальностью обнаруживается, что свобода как своеволие и человеческое самоутверждение должна прийти к отрицанию не только Бога, не только мира и
человека, но также и самой свободы.
Творец предназначал
человека к
гениальности.
Гениальность есть положительное раскрытие образа и подобия Божьего в
человеке, раскрытие творческой природы
человека, природы не от «мира сего».
Человек создан Творцом гениальным (не непременно гением) и
гениальность должен раскрыть в себе творческой активностью, победить все лично-эгоистическое и лично-самолюбивое, всякий страх собственной гибели, всякую оглядку на других.
«В мгновении
гениальность увидит как раз то, что никогда не увидят
люди, обладающие терпением, на протяжении столетий.
В этих потрясающих по
гениальности, по остроте ума мыслях нужно искать первоисточник всех открытий, которые Достоевский делает о
человеке на протяжении всего своего творческого пути.
Гениальность есть «мир иной» в
человеке, нездешняя природа
человека.
Потенция
гениальности заложена в творческой природе
человека, и всякий универсальный творческий порыв гениален [У Вейнингера есть гениальные мысли о
гениальности.
Вейнингер утверждает универсальную природу
гениальности в противоположность специфической природе таланта и видит потенциальную
гениальность в каждом
человеке.
Гениальность и есть раскрытие творческой природы
человека, его творческого назначения.
Природа
гениальности — религиозная, ибо в ней есть противление цельного духа
человека «миру сему», есть универсальное восприятие «мира иного» и универсальный порыв к иному.
Я верю глубоко, что
гениальность Пушкина, перед
людьми как бы губившая его душу, перед Богом равна святости Серафима, спасавшей его душу.
Гениальность всегда есть качество
человека, а не только художника, ученого, мыслителя, общественного деятеля и т. п.
Стòит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют общую сущность этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и
гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же
людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих
людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Случайность и
гениальность дают ему победу под Аустерлицом, и случайно все
люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все
люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем-то прекрасным и разумным.
Власть эта не может быть тою непосредственною властью физического преобладания сильного существа над слабым, преобладания, основанного на приложении или угрозе приложения физической силы, — как власть Геркулеса; она не может быть тоже основана на преобладании нравственной силы, как то, в простоте душевной, думают некоторые историки, говоря, что исторические деятели суть герои, т. е.
люди, одаренные особенною силой души и ума и называемою
гениальностью.
Поклоняться можно великому в
человеке, ценному в нем, его святости и
гениальности, его высоте, а не просто
человеку, не всякому
человеку и не механическому сложению
людей.
— Но что̀ за необычайная
гениальность! — вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. — И что̀ за счастие этому
человеку!
Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов, и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой
гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и
люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам, думали иначе.