Неточные совпадения
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже,
где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт
возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно»,
словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».
— Приехала домой, — продолжала Маслова, уже смелее глядя на одного председателя, — отдала хозяйке деньги и легла спать. Только заснула — наша девушка Берта будит меня. «Ступай, твой купец опять приехал». Я не хотела выходить, но мадам велела. Тут он, — она опять с явным ужасом выговорила это
слово: он, — он всё поил наших девушек, потом хотел послать еще за вином, а деньги у него все вышли. Хозяйка ему не поверила. Тогда он меня послал к себе в номер. И сказал,
где деньги и сколько
взять. Я и поехала.
На вопрос прокурора:
где же бы он
взял остальные две тысячи триста, чтоб отдать завтра пану, коли сам утверждает, что у него было всего только полторы тысячи, а между тем заверял пана своим честным
словом, Митя твердо ответил, что хотел предложить «полячишке» назавтра не деньги, а формальный акт на права свои по имению Чермашне, те самые права, которые предлагал Самсонову и Хохлаковой.
Убедившись из расспросов, что эта женщина расторопная, что она может понимать с первого
слова, да и сама за
словом в карман не полезет, матушка без дальних рассуждений
взяла ее в Малиновец,
где и поставила смотреть за женской прислугой и стеречь господское добро.
— Вот хоть бы
взять ваше сальное дело, Тарас Семеныч: его песенка тоже спета, то есть в настоящем его виде. Вот у вас горит керосиновая лампа — вот
где смерть салу. Теперь керосин все: из него будут добывать все смазочные масла; остатки пойдут на топливо. Одним
словом, громаднейшее дело. И все-таки есть выход… Нужно основать стеариновую фабрику с попутным производством разных химических продуктов, маргариновый завод. И всего-то будет стоить около миллиона. Хотите, я сейчас подсчитаю?
— Ну да, школьное
слово! Дрянное
слово! Вы намерены, кажется, говорить завтра всё такими
словами. Подыщите еще побольше дома в вашем лексиконе таких
слов: то-то эффект произведете! Жаль, что вы, кажется, умеете войти хорошо;
где это вы научились? Вы сумеете
взять и выпить прилично чашку чаю, когда на вас все будут нарочно смотреть?
Под
словом «всё знают» нужно разуметь, впрочем, область довольно ограниченную:
где служит такой-то? с кем он знаком, сколько у него состояния,
где был губернатором, на ком женат, сколько
взял за женой, кто ему двоюродным братом приходится, кто троюродным и т. д., и т. д., и все в этом роде.
— И это знаю!.. Только все это пустяки. Одной поденщины сколько мы должны теперь платить. Одним
словом, бросай все и заживо ложись в могилу… Вот француз все своею заграницей утешает, да только там свое, а у нас свое. Машины-то денег стоят, а мы должны миллион каждый год послать владельцам… И без того заводы плелись кое-как, концы с концами сводили, а теперь
где мы
возьмем миллион наш?
«А любовь-то, в самом деле, не на уважении держится… Так на чем же? Он свою жену любит. Вздор! Он ее… жалеет.
Где любить такую эгоистичную, бессердечную женщину. Он материалист, даже… черт его знает,
слова не придумаешь, чтό он такое… все отрицает… Впрочем, черт бы меня
взял совсем, если я что-нибудь понимаю… А скука-то, скука-то! Хоть бы и удавиться так в ту же пору».
Я проучу его, молокососа, — извини, повторяю его
слова, —
где, говорит, ему со мной бороться? он только клеветой
взял; надеюсь, что вы вразумите его…» — «Пожурю, — говорю я, — непременно пожурю; только, полно, правда ли это? чем он тебе надосадил?» Ты ей там цветы, что ли, дарил?..
Далее Аггей Никитич не в состоянии был подслушивать. Он, осторожно поднявшись с кресла, вышел из боскетной и нашел, наконец, залу,
где, поспешно подойдя к инвалидному поручику и проговорив ему: «Мне нужно сказать вам два
слова!», —
взял его под руку и повел в бильярдную, в которой на этот раз не было ни души.
Избранники сии пошли отыскивать труп и, по тайному предчувствию, вошли на одну гору,
где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю, то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и возвратились к прочим мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить
слово Иегова тем
словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там,
где предполагалось, и когда один из мастеров
взял труп за руку, то мясо сползло с костей, и он в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от костей».
— Слушай! — произнес он, глядя на князя, — я помиловал тебя сегодня за твое правдивое
слово и прощения моего назад не
возьму. Только знай, что, если будет на тебе какая новая вина, я взыщу с тебя и старую. Ты же тогда, ведая за собою свою неправду, не захоти уходить в Литву или к хану, как иные чинят, а дай мне теперь же клятву, что,
где бы ты ни был, ты везде будешь ожидать наказания, какое захочу положить на тебя.
— Нет, мужчины совсем наоборот…
Взять вот хоть вас. Вот сейчас сидим мы с вами, разговариваем, а где-нибудь растет девушка, которую вы полюбите, и женитесь, заведете деток… Я это к
слову говорю, а не из ревности. Я даже рада буду вашему счастью… Дай бог всего хорошего и вам и вашей девушке. А под окошечком у вас все-таки пройду…
— И я, мой друг, его люблю, — отозвался губернатор, — но не могу же я его способностям давать больше цены, чем они стоят. Не могу я ему ставить пять баллов, когда ему следует два… только два! Он прекрасный человек, mais il est borné… он ограничен, — перевел мне его превосходительство и добавил, что он велел Фортунатову пустить меня в канцелярию,
где мне «всё откроют», и просил меня быть с ним без чинов и за чем только нужно — идти прямо к нему, в чем даже
взял с меня и
слово.
Издали еще увидели они старуху, сидевшую с внучком на завалинке. Петра и Василия не было дома: из
слов Анны оказалось, что они отправились — один в Озеро, другой — в Горы; оба пошли попытать счастья, не найдут ли рыбака, который откупил бы их место и
взял за себя избы. Далее сообщала она, что Петр и Василий после продажи дома и сдачи места отправятся на жительство в «рыбацкие слободы», к которым оба уже привыкли и
где, по
словам их, жизнь привольнее здешней. Старушка следовала за ними.
Гавриловна. Строгостью ничего не
возьмешь! Хоть скажи им, пожалуй, что вот, мол, за то-то и то-то вешать будут — все-таки будут делать.
Где больше строгости, там и греха больше. Надо судить по человечеству. Нужды нет, что у них разум-то купленый, а у нас свой дешевый, да и то мы так не рассуждаем. На словах-то ты прикажи строго-настрого, а на деле не всякого виноватого казни, а иного и помилуй. Иное дело бывает от баловства, а иной беде и сам не рад.
Долгов,
взяв тетрадь, начал читать громко; но впечатление от его чтения было странное: он напирал только на те
слова,
где была буква «р»: «Оружие, друзья, берите, поднимем весь народ!.. И в рьяный бой мы рьяно устремимся!» — кричал он на весь дом.
И выкрикивал сирота-мальчуган это «горе, горе крепким» над пустынным болотом, и мнилось ему, что ветер
возьмет и понесет
слова Исаии и отнесет туда,
где виденные Иезекиилем «сухие кости» лежат, не шевелятся; не нарастает на них живая плоть, и не оживает в груди истлевшее сердце.
Никита заторопился, сбросил рубашку и штаны и остался совершенно нагим. Нет ничего прекраснее человеческого тела, — множество раз было говорено кем-то, когда-то и где-то; но если бы тот, кто в первый раз произнес это изречение, жил в семидесятых годах текущего столетия и увидел голого Никиту, он, наверно,
взял бы свои
слова назад.
Он кубок
взял и осушил
И
слово молвил с жаром:
«Тот дом Сам Бог благословил,
Где это — скудным даром!..
Свою вам милость Он пошли
И вас утешь на сей земли,
Как я утешен вами...
Федор Иванович. Ну, вот еще — вечером! Валяй сейчас! А то уйду. Честное
слово, уйду.
Где оно у тебя стоит? Я сам пойду
возьму.
Где-то за церковью запели великолепную печальную песню. Нельзя было разобрать
слов и слышались одни только голоса: два тенора и бас. Оттого, что все прислушались, во дворе стало тихо-тихо… Два голоса вдруг оборвали песню раскатистым смехом, а третий, тенор, продолжал петь и
взял такую высокую ноту, что все невольно посмотрели вверх, как будто голос в высоте своей достигал самого неба. Варвара вышла из дому и, заслонив глаза рукою, как от солнца, поглядела на церковь.
—
Словами и комара не убьете!
Где нам
взять народа против сплошной московской рати? Разве из снега накопаем его? У московского князя больше людей, чем у нас стрел. На него нам идти все равно, что безногому лезть за гнездом орлиным. Лучше поклониться ему пониже.
Жвирждовский раскрыл пакет, прочел записку, в него вложенную,
взял со стола карточку, зажег свечу, приложил печать и, написав,
где нужно было,
слово, которое от него требовали, вручил карточку Леденцовой.
— Это-то все-таки… А вот вы говорите выбрать себе девушку по душе…
Где выбрать-то? Из кого?.. Девушки-то нынче пошли какие-то, и как назвать, не придумаешь… Ежели образованная, так в министры метит. Какая уж она жена? Если немножко лоску понабралась, шелк да бархат подавай, экипажи, развлечения, а совсем уж необразованную, простую, как бы только для кухни, тоже
взять зазорно…
Словом с ней не перекинешься… Никому не покажешь ее… Вот тут и задача…
Они были на Большом проспекте,
где жили Бахметьевы. Горничная
взяла ее под руку. Николай Павлович был так поражен, что не вымолвил ни
слова. Он машинально
взял протянутую ему на прощание руку Талечки…
Ее отец, внезапно и совершенно неожиданно для нее, решил
взять ее из пансиона,
где, по его мнению, ей было нечего делать, — доканчивать же свое светское воспитание она могла, по его
словам, и в Петербурге, под руководством своей замужней сестры. Сергей Сергеевич переговорил об этом с графиней Надеждой Сергеевной и ее мужем, и они охотно согласились принять к себе в дом молодую девушку и руководить ее начинающеюся светскою жизнью.
— Отдать дитя навсегда… ни за что!..
Слов нет, я сама виновата, — ну, все же я могу о нем и обдумать. В этом доме,
где я вчера угол
взяла и мы там ночевали, там бабы живут и ходят шить мешки. И я могу шить мешки, но его туда с собой нельзя брать.