Неточные совпадения
Как все необычные люди, Безбедов вызывал у Самгина любопытство, —
в данном случае любопытство усиливалось еще каким-то неопределенным, но неприятным чувством. Обедал Самгин во флигеле у Безбедова,
в комнате, сплошь заставленной различными растениями и полками книг,
почти сплошь переводами с иностранного: 144 тома пантелеевского издания иностранных авторов, Майн-Рид, Брем, Густав Эмар, Купер, Диккенс и «Всемирная география»
Э. Реклю, — большинство книг без переплетов, растрепаны, торчат на полках кое-как.
—
Э, я их скоро пр-рогоню
в шею! Больше стоят, чем дают… Пойдем, Аркадий! Я опоздал. Там меня ждет один тоже… нужный человек… Скотина тоже… Это все — скоты! Шу-ше-хга, шу-шехга! — прокричал он вновь и
почти скрежетнул зубами; но вдруг окончательно опомнился. — Я рад, что ты хоть наконец пришел. Alphonsine, ни шагу из дому! Идем.
Э-эх, меня не было там, я бы рявкнул предложение учредить стипендию
в честь имени истязателя!..
—
Э, черт! Этого недоставало, — пробормотал он со злобой, быстро переложил из правой руки кредитки
в левую и судорожно выдернул из кармана платок. Но и платок оказался весь
в крови (этим самым платком он вытирал голову и лицо Григорию): ни одного
почти местечка не было белого, и не то что начал засыхать, а как-то заскоруз
в комке и не хотел развернуться. Митя злобно шваркнул его об пол.
Все-таки мы воздадим
честь севастопольским героям; они только своей нечеловеческой храбростью спасли наше отечество: там, начиная с матроса Кошки до Корнилова [Корнилов Владимир Алексеевич (1806—1854) — вице-адмирал русского Черноморского флота, один из организаторов Севастопольской обороны; 5 октября 1854 года был смертельно ранен при отражении штурма Малахова кургана.], все были Леониды при Фермопилах [Леониды при Фермопилах — Леонид — спартанский царь;
в 480 году до н.
э. защищал узкий проход Фермопилы с тремястами спартанцев, прикрывая от натиска персов отход греческих войск, пока все триста человек не пали смертью храбрых.], — ура великим севастопольцам!
—
Э, нет, нет, этого уж, пожалуйста, не надо, — заторопился Порфирий, заметив, что юнкер опускает руку
в карман за деньгами. — Это я за
честь считаю угостить александровского юнкера, а не так, чтобы с корыстью.
— Пальцем
в небе…
Э, ну их ко всем чертям! Куда уж нам лаптем щи хлебать!.. Я, брат, теперь всем корпусом сел на мель. Ни искры
в голове, — ни искорки! Всё про неё думаю… Работаю — паять начну — всё льются
в голову, подобно олову, мечты о ней… Вот тебе и стихи… ха-ха!.. Положим, — тому и
честь, кто во всём — весь… Н-да, тяжело ей…
— Круши! — взревел Фома, вскочив с дивана и хватая Ежова за плечи. Сверкающими глазами он заглядывал
в лицо Ежова, наклонясь к нему, и с тоской, с горестью
почти застонал: — Э-эх! Николка… Милый, жаль мне тебя до смерти! Так жаль — сказать не могу!
—
Э, сверхштатным! Старик же и давал на содержание, я говорю вам, он добрый; но мы все-таки не уступим. Конечно, двадцать пять рублей не обеспечение, но я вскорости надеюсь принять участие
в управлении расстроенными имениями графа Завилейского, тогда прямо на три тысячи; не то
в присяжные поверенные. Нынче людей ищут… Ба! какой гром, гроза будет, хорошо, что я до грозы успел; я ведь пешком оттуда,
почти все бежал.
И вот понемножку, вполголоса, Меркулов начинает напевать. Сначала
в его песне
почти нет слов. Выходит что-то заунывное, печальное и бестолковое, но размягчающее и приятно шевелящее душу: «Э-э-а-ах ты-ы, да э-э-ох го-о-орько-о…» Потом начинают подбираться и слова — все такие хорошие, трогательные слова...
Ананий Яковлев.
Э, полноте, пожалуйста, хороши уж и вы! Говорить-то только неохота, а, может, не менее ее имели
в голове своей фанаберию, что вот-де экая
честь выпала — барин дочку к себе приблизил, — то забываючи, что, коли на экой пакости и мерзости идет, так барин ли, холоп ли, все один и тот же черт — страм выходит!.. Али и
в самотка век станут ублажать и барыней сделают; может, какой-нибудь еще год дуру пообманывают, а там и прогонят, как овцу паршивую! Ходи по миру на людском поруганье и посмеянье.
Он говорил о том, как много приходится работать, когда хочешь стать образцовым сельским хозяином. А я думал: какой это тяжелый и ленивый малый! Он, когда говорил о чем-нибудь серьезно, то с напряжением тянул «э-э-э-э» и работал так же, как говорил, — медленно, всегда опаздывая, пропуская сроки.
В его деловитость я плохо верил уже потому, что письма, которые я поручал ему отправлять на
почту, он по целым неделям таскал у себя
в кармане.
— Да хоть бы ты, пропащая ты душа, говорю (зло меня такое взяло!), хоть бы ты портняжному-то искусству повыучился. Ишь у тебя шинель-то какая! Мало что
в дырьях, так ты лестницу ею метешь! взял бы хоть иголку да дырья-то свои законопатил, как
честь велит. Э-эх, пьяный ты человек!
Раздались, при звуке мечей, громкие «виваты», и пропет был охриплым голосом почетнейших жителей кант [Кант (от кантата) — музыкальное произведение, торжественное по своему характеру; исполнялось певцами-солистами, а также хором
в сопровождении оркестра.], сочиненный
в честь виновника общего их благополучия,
в котором сравнивали его с Ликургом [Ликург — легендарный законодатель Спарты, по преданию живший
в IX
в. до н.
э.], Солоном [Солон — знаменитый афинский мудрец, законодатель и поэт.] и многими другими законодателями.
—
Э,
почти всегда!.. С нянькою боюсь на ночь детей оставлять, самой приходится возиться. Встанешь ночью к ребенку, потом два часа не можешь заснуть. Утром с шести часов
в доме начинают подниматься, шуметь, — я уж не могу спать. Не помню даже, когда это было, чтоб я выспалась.