Бюро заказных убийств

Джек Лондон, 1963

Единственный роман криминального жанра в творческом наследии Джека Лондона. Роман, идею которого подсказал писателю его друг Синклер Льюис, а закончил его по наброскам Лондона, уже много лет спустя после его смерти, лауреат премии Эдгара По знаменитый американский мастер иронического детектива Роберт Фиш. Иван Драгомилов – порядочный предприниматель с жестким кодексом чести. Его бюро принимает заказы на убийства любых лиц: от частных граждан до видных политиков, президентов, диктаторов и монархов – и гарантирует качественное исполнение работы. Одно условие: от заказчика требуется железное обоснование, что намеченная жертва в самом деле достойна смерти. А поскольку профессиональный убийца, несомненно, гибели заслуживает, Драгомилов невозмутимо принимает заказ… на самого себя. Впрочем, принципы принципами, а своя рубашка ближе к телу, так что честный убийца вовсе не собирается покорно ждать исполнения приговора…

Глава 3

Спустя несколько минут явился Уинтер Холл. Груня его встретила, с самым серьезным видом напоила чаем и завела светскую беседу — если можно так назвать разговор о последнем произведении Горького и свежих новостях русской революции, о благотворительном учреждении под названием «Дом Халла» и забастовке белошвеек.

В ответ на изложенные Груней планы усовершенствования социальной помощи Уинтер Холл возразил, покачав головой:

— В трущобах Чикаго Дом Халла служил местом просвещения и ничем другим. Трущобы значительно разрослись, а вместе с ними — порок и злодейство. Дом Халла как идеалистический проект развалился. Невозможно спасти дырявую лодку, если только вычерпывать воду: нужны кардинальные меры.

— Понимаю, понимаю, — была вынуждена согласиться Груня.

— Или возьмем бараки, — увлеченно продолжил Холл. — К концу Гражданской войны в Нью-Йорке их насчитывалось шестьдесят тысяч. С тех пор против них постоянно ведутся чуть ли не крестовые походы: многие непримиримые противники посвятили этой борьбе всю жизнь. Тысячи, десятки тысяч активных граждан поддерживали движение не только морально, но и материально, жертвуя на это огромные суммы. Неугодные здания сносились, а на их месте возникали скверы и детские площадки. Шла упорная, а порой и жестокая война. И что же в итоге? Сейчас, в тысяча девятьсот одиннадцатом году, в Нью-Йорке насчитывается триста тысяч бараков.

Он пожал плечами и отпил чаю.

— Рядом с тобой я все яснее и яснее понимаю, — призналась Груня, — что свобода, не ограниченная созданными людьми законами, может быть достигнута только путем эволюции, включая стадию чрезмерных правил, которые способны приравнять нас почти к автоматам. Иными словами, социалистическую стадию. Но лично я не захотела бы жить в социалистическом государстве: это было бы равносильно безумству.

— Значит, предпочитаешь дикость и жестокость нынешнего коммерческого индивидуализма скрыть за блестящей красивой оболочкой? — жестко уточнил Уинтер.

— Возможно… Однако стадия социализма неизбежно должна наступить: я в этом не сомневаюсь, — из-за неспособности людей усовершенствовать окружающий мир.

Груня внезапно умолкла, одарила гостя ослепительной улыбкой и заявила:

— Но с какой стати нам сидеть в четырех стенах и вести скучные заумные разговоры, когда на улице такая прекрасная погода? Почему ты не уезжаешь из города, чтобы подышать свежим воздухом?

— А ты сама? — в свою очередь спросил Уинтер Холл.

— Слишком занята.

— Вот и я тоже. — Он замолчал, явно о чем-то раздумывая, отчего лицо его приняло угрюмое, мрачное выражение, потом добавил: — По правде говоря, я еще ни разу в жизни не был так занят и не приближался к завершению столь масштабного дела.

— Но ведь не откажешься приехать на выходные к нам в Эдж-Мур и познакомиться с моим дядюшкой? — с надеждой спросила Груня. — Он был у меня сегодня: ушел всего несколько минут назад, — и предложил нам провести неделю за городом.

Уинтер Холл покачал головой.

— Очень хочу с ним познакомиться и готов приехать на выходные, но остаться на целую неделю никак не могу. Предстоящее дело действительно очень важно. Только сегодня нашел то, что искал в течение нескольких месяцев.

Пока Холл говорил, Груня смотрела на него так, как способна только влюбленная женщина, которая знает каждую линию и каждую черточку: от изогнутой арки сросшихся бровей до четко определенных уголков губ; от мужественного подбородка до жесткой линии скул. А вот Холл — пусть даже влюбленный — не знал лицо девушки столь же хорошо. Да, он любил ее, но чувство не рождало внимания к микроскопическим подробностям облика. Если бы его попросили описать возлюбленную, то он смог бы передать ее внешность лишь в общих чертах: живые мягкие изящные линии, невысокий гладкий лоб, всегда идеально причесанные светло-каштановые, с легким рыжеватым отливом волосы, улыбчивые ярко-синие глаза, румянец на щеках, очаровательные пухлые губы и неописуемо чудесный голос. Точно так же не стиралось впечатление чистоты, здоровья, благородной серьезности, легкой насмешливости и блестящего ума.

Груня же видела перед собой хорошо сложенного мужчину тридцати двух лет со лбом мыслителя и всеми характерными признаками общественного деятеля. Голубоглазый и светловолосый, он отличался особым, чисто американским бронзовым цветом лица, характерным для всех, кто много времени проводит вне помещения. Уинтер Холл часто улыбался, а уж если смеялся, то от всей души. И все же в минуты молчания лицо его нередко замыкалось и принимало суровое, почти жесткое выражение. Ценившая силу, но не принимавшая жестокость, Груня порой пугалась мимолетных проявлений тайной стороны твердого характера.

Уинтер Холл представлял собой достаточно необычный продукт эпохи. Несмотря на благополучное счастливое детство и оставшееся от отца и двух незамужних тетушек щедрое наследство, он очень рано посвятил себя делу общественного блага. В колледже изучал политэкономию и социологию, и в среде менее серьезных однокурсников заслужил репутацию зубрилы и зануды. Получив диплом, поначалу присоединился к Риису в работе социальных центров, причем поддерживал предприятия не только собственными усилиями, но и деньгами, однако, потратив на эту деятельность колоссальное количество энергии и времени, Холл разочаровался в самой идее и решил понять суть вещей, первоначальную причину всех причин, для чего занялся изучением политики, а затем переключился на разоблачение финансовых махинаций в пространстве от Нью-Йорка до Олбани, не забыв также о столице.

После нескольких лет бесплодных усилий Уинтер Холл обосновался в университетском городке — а по сути, центре радикального движения — и решил начать очередной этап обучения с постижения основ жизни. Целый год провел в скитаниях по Америке в качестве разнорабочего, а еще год посвятил бродяжничеству, добровольно разделяя невзгоды, лишения и редкие радости бездомных и воров. В течение двух лет трудился в благотворительном приюте в Чикаго, где за пятьдесят долларов в месяц выполнял самую тяжелую и грязную работу. И вот в результате накопленного жизненного опыта он превратился в социалиста — «социалиста-миллионера», как окрестила его пресса.

Уинтер Холл много путешествовал, не уставая изучать окружающий мир в конкретных проявлениях. Посещал все национальные и интернациональные учреждения организованного труда, а накануне надвигавшегося кризиса революции 1905 года провел целый год в России. Серьезные журналы напечатали множество его статей. Кроме того, из-под смелого пера вышло несколько прекрасно написанных, глубоких, вдумчивых книг — для социалиста почти консервативных.

Вот с таким человеком Груня Константин пила чай и беседовала, усевшись на подоконник своей уютной квартиры в Ист-Сайде, и пыталась уговорить отдохнуть за городом.

— Вовсе незачем сидеть в пыльном городе! Даже представить не могу, что заставляет тебя…

Она не договорила, заметив, что Уинтер больше ее не слушает, устремив взгляд на лежавшую рядом газету. Мгновенно забыв обо всем на свете, он схватил ее и принялся жадно читать.

Груня очаровательно надула губки, однако Уинтер не заметил и этого, и ей пришлось сказать, чтобы привлечь внимание к собственной персоне:

— Очень мило с твоей стороны читать газету, когда я с тобой разговариваю.

Уинтер Холл повернул страницу так, чтобы она смогла увидеть заголовок статьи об убийстве шефа полиции Макдаффи, однако понимания не встретил.

— Прости, Груня, но, увидев это, забыл обо всем на свете. Это и есть причина моей вечной занятости, именно поэтому я должен безвылазно сидеть в Нью-Йорке и не могу позволить себе остаться с тобой за городом дольше, чем на выходные, хотя с радостью задержался бы на целую неделю.

— Не понимаю, — пробормотала Груня. — Какое отношение к тебе имеет то, что где-то в другом городе террористы взорвали какого-то шефа полиции?

— Сейчас объясню. Прошло уже почти два года с тех пор, как я заподозрил неладное, а потом подозрения переросли в уверенность. В результате вот уже нескольких месяцев я упорно занимаюсь поисками самой жестокой террористической организации не только Соединенных Штатов, но и, не сомневаюсь, всего мира.

Помнишь историю с Джоном Моссманом, который выбросился из окна седьмого этажа конторы фирмы «Фиделити»? Моссмана я знал с детства, он был другом моего отца. Причин покончить с собой у него не было. Корпорация «Фиделити» процветала, равно как и все другие начинания крупного бизнесмена. Семейная жизнь складывалась вполне счастливо, здоровье было отменным. Ничто на свете не могло сподвигнуть жизнерадостного Джона Моссмана на самоубийство. И все же, не дав себе труда вникнуть в суть дела, полиция не нашла в его поступке ничего странного, указав в заключении как причину невралгию — воспаление тройничного нерва — болезнь неизлечимую и невыносимую. Только никакой невралгии у Джона Моссмана не было и в помине. В день его гибели мы встречались за ленчем, и я точно знаю, что никакой боли он не испытывал. Для верности я все же проконсультировался у его лечащего врача, и он подтвердил, что это полная чушь. Джон Моссман не мог совершить самоубийство. В таком случае кто его убил? Почему? За что столкнули вниз этого преуспевающего человека? Кому это понадобилось?

Скорее всего история стерлась бы из моего сознания как неразрешимая тайна, если бы спустя три дня из пневматической винтовки не застрелили губернатора Нортгемптона. Помнишь? Прямо на оживленной улице кто-то выпустил несколько пуль из одного из тысяч обращенных на мостовую окон. Преступника так и не нашли. Время от времени я читал сообщения о подобных смертях и постепенно начал замечать некую закономерность в статистике несчастных случаев и самоубийств по стране.

Не стану перечислять весь длинный список, назову лишь некоторые имена. Например, Борф — профсоюзный деятель из Саннингтона, мошенник каких мало. Много лет он держал город в кулаке, ловко уходил от всевозможных ревизий. Когда же проверили его счета, то обнаружили на них полдюжины миллионов. Произошло это уже после того, как Борф завладел всей политической системой штата. А как только взобрался на вершину могущества и коррупции, его благополучно прикончили.

Были и другие жертвы: шеф полиции Литл; крупный предприниматель Велхорст; хлопковый король Бланкхерст; найденный в Ист-Ривер инспектор Сатчерли и так далее. Ни в одном из этих прискорбных случаев преступники так и не были установлены. Последовали также убийства светских лиц: на охоте погиб Чарли Атуотер; лишились жизни миссис Лангтон-Хейвардс, миссис Хастингс-Рейнолдс, старик Ван Остен… Список можно продолжать, он очень длинный.

Все это убедило меня, что в подобных странных случаях дело не обходилось без участия крупной организации, а не просто какой-нибудь банды типа «Черной руки». Убийства не ограничивались рамками одной национальности или определенной социальной группы. Первой, конечно, пришла в голову мысль об анархистах. Прости, Груня… — Уинтер крепко сжал ее ладонь. — Слышал о тебе немало разговоров, в том числе сплетен насчет тесной связи с террористическими группами. Знал, что немало денег ты тратишь на поддержку идейных волюнтаристов, и серьезные подозрения были. Полагая, что с твоей помощью подберусь поближе к анархистам, я и познакомился с тобой. Да, признаюсь: я пришел к тебе с корыстными намерениями, а остался по любви. Тогда ты уже начала работать в колонии… и вовсе не производила впечатления убежденной террористки.

— И ты остался, чтобы разубедить меня в ценности этой работы, — рассмеялась Груня и прижала его руку к щеке. — Но продолжай: все это очень интересно.

— Чем ближе я знакомился с анархистами, чем лучше их узнавал, тем больше убеждался, что они не способны на подобное: слишком уж непрактичны для столь сложной и опасной деятельности, ограничиваются мечтами, идеалистическими теориями и претензиями к полиции, а в реальности ничего не добиваются. Устраивают шумиху и постоянно сами попадают в разнообразные неприятности. Конечно, речь идет о боевых группах. Что же касается последователей Толстого и Кропоткина, то те ограничиваются академическим философствованием: мухи не обидят.

Не сложно заметить, что убийства совершенно разные. Если бы прослеживались исключительно политические или социальные мотивы, то скорее всего исполнителем оказалось бы какое-нибудь тайное сообщество, но среди жертв есть как крупные коммерсанты, так и светские персонажи, поэтому я решил, что к преступлениям каким-то образом причастен более широкий круг лиц. Но как же именно? После долгих размышлений я пришел к выводу, что перед ними ставится задача уничтожить конкретного человека. Но на кого именно падает роковой выбор? Вот здесь возникла неразрешимая проблема. Найти фирму, готовую решить задачу за меня, не удалось. В этой точке проявилась ошибочность рассуждений, да и самой гипотезы. Беда в том, что мне отчаянно не хотелось никого убивать.

Но это несоответствие определилось позже — когда однажды в клубе мой приятель Кобурн рассказал полудюжине собравшихся завсегдатаев о том, что произошло с ним. Сам он воспринял событие всего лишь как любопытный случай, однако я заметил кое-что иное. Кобурн шел пешком по Пятой авеню в сторону центра, когда рядом с ним остановился мотоцикл, и одетый механиком мужчина сделал ему странное предложение: если господину угодно отправить кого-нибудь на тот свет, то сделать это можно тихо, легко и без хлопот — на что Кобурн ответил, что готов собственноручно размозжить ему голову. Незнакомец тут же вскочил на мотоцикл и умчался прочь.

А вот теперь самое главное. Дело в том, что Кобурн переживал тяжелый период. Некоторое время назад партнер Маттисон надул его на огромную сумму (если понимаешь, что означает это слово), после чего сбежал в Европу вместе с его женой. Видишь связь? Во-первых, Кобурн имел, или мог иметь, или должен был иметь острое желание отомстить Маттисону, а во-вторых, благодаря газетам история получила широкую огласку.

— Теперь ясно! — взволнованно воскликнула Груня. — Недостаток твоей гипотезы заключался в следующем: поскольку ты не мог огласить предполагаемое желание кого-то убить, организация не располагала информацией, позволяющей сделать тебе соответствующее предложение.

— Все верно. Вот только я нисколько не продвинулся в расследовании. Впрочем, в некотором отношении все-таки сделал шаг вперед: осознал, каким образом можно получить доступ к организации и ее услугам, затем, учитывая это обстоятельство, по-новому взглянул на таинственные, странные убийства и заметил, что в обществе им почти всегда предшествовал громкий, а порой и сенсационный скандал. Что же касается коммерческих убийств… По большей части темные дела крупных бизнесменов так или иначе получают известность, даже если не попадают в газеты. Когда Хоторна обнаружили мертвым на собственной яхте, во всех клубах несколько недель подряд обсуждались его махинации в борьбе с картелем. Скорее всего ты не помнишь, но в свое время газеты раздули громкие сенсации из скандалов между Этуотером и Джонсом, а также между Лангторном и Хейвордсом.

В итоге я сделал вывод, что это сборище убийц должно специализироваться на жертвах, занимающих высокое положение в политических, деловых или светских кругах. Стало ясно, что далеко не всегда потенциальные клиенты отвергают их предложения так же категорично, как это сделал Кобурн. Внимательно глядя вокруг, я стал искать ответ на вопрос, кто из людей, с которыми приходилось встречаться в клубах или на заседаниях советов директоров, мог оказывать покровительство преступной фирме. Я уже не сомневался в том, что знаком с ними. Но кто же конкретно замешан в сговоре? Согласись, попросить адресок умельцев, помогавших убирать с дороги врагов, было бы странно.

И вот наконец совсем недавно я получил ключ к разгадке. Все это время без устали следил за теми из друзей, кто занимал видное положение в какой-нибудь сфере жизни, а как только кто-то из них попадал в серьезную неприятность, старался держаться как можно ближе. Некоторое время тактика результатов не приносила, хотя один из знакомых почти наверняка воспользовался услугами организации: не прошло и полугода, как виновник его бед покончил с собой, — во всяком случае, по мнению полиции.

Но мой час все-таки настал. Тебе, конечно, известно, какой фурор несколько лет назад произвела свадьба Глэдис Ван Мартин и барона Портоса де Муэна. Один из несчастных международных браков. Дело в том, что барон проявил себя настоящим зверем: обобрал бедную Глэдис и бросил. Подробности этого происшествия всплыли совсем недавно и оказались не просто страшными, а поистине чудовищными. Он так жестоко избил жену, что поначалу доктора опасались за ее жизнь, а потом — за сохранность рассудка. При всем этом по французским законам при разводе двое сыновей оставались с отцом.

В колледже я учился с братом Глэдис, Перси Ван Мартином, а потому постарался не только возобновить знакомство, но и сблизиться. В течение последних нескольких недель мы часто виделись. И вот пару дней назад свершилось то событие, которого я ждал, причем Перси сам рассказал мне о нем. Организация предложила свои услуги. В отличие от Кобурна Ван Мартин не прогнал агента, а потрудился выслушать и выяснил, что если считает необходимым продолжить сотрудничество, то должен поместить в своей колонке в газете «Геральд» одно-единственное слово: «Месопотамия». Я убедил Перси доверить это мне, после чего встретился в качестве доверенного лица и поговорил с представителем организации, однако тот оказался всего лишь мелким агентом. Эти люди чрезвычайно осторожны и изворотливы, но сегодня предстоит встреча с их руководителем: время и место уже согласованы. И тогда…

— Да-да! — поторопила его Груня. — Что же тогда?

— Не знаю… — немного растерялся Холл. — Пока не думал.

— Но ведь это очень опасно!

Гость ободряюще улыбнулся.

— Не думаю, что существует значительный риск. Предстоит всего лишь договориться с фирмой о конкретном деле, а именно об устранении бывшего мужа Глэдис Ван Мартина. Вряд ли они практикуют убийство клиентов.

— А если они выяснят, что ты вовсе не клиент? — встревожилась Груня.

— В эту минуту меня рядом не будет. К тому же окажется, что сводить счеты уже слишком поздно, и причинить мне вред они не смогут.

— Будь осторожен. Пожалуйста, будь осторожен, — взмолилась Груня, когда спустя полчаса влюбленные прощались возле двери. — Приедешь на выходные?

— Обязательно.

— Встречу тебя на станции.

— А потом познакомишь со своим грозным дядюшкой. — Уинтер театрально вздрогнул. — Надеюсь, он все-таки не великан людоед.

— Уверена, что он тебе понравится! — рассмеялась Груня. — Лучший на свете дядя, добрее и нежнее многих отцов: никогда и ни в чем мне не отказывает. Даже в…

— В свиданиях со мной? — перебил Уинтер Холл.

Груня хотела ответить с равной смелостью и прямотой, однако не смогла: покраснела, потупилась — а уже в следующий момент едва не задохнулась в жарких объятиях.