Неточные совпадения
Вообще все эти
дни он был на той счастливой высоте духовного зрения, с которой отчетливо замечались им все намеки и подсказы действительности; услыша заглушаемые ездой экипажей звуки, он вошел
в центр важнейших впечатлений и мыслей, вызванных, сообразно его характеру, этой музыкой, уже чувствуя, почему и как выйдет хорошо то, что придумал.
Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных
центров России;
в городе крепость,
в крепости острог.
В остроге уже девять месяцев заключен ссыльнокаторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со
дня преступления его прошло почти полтора года.
Паратов. Но и здесь оставаться вам нельзя. Прокатиться с нами по Волге
днем — это еще можно допустить; но кутить всю ночь
в трактире,
в центре города, с людьми, известными дурным поведением! Какую пищу вы дадите для разговоров.
С восхода солнца и до полуночи на улицах суетились люди, но еще более были обеспокоены птицы, — весь
день над Москвой реяли стаи галок, голубей, тревожно перелетая из
центра города на окраины и обратно; казалось, что
в воздухе беспорядочно снуют тысячи черных челноков, ткется ими невидимая ткань.
— «Значит, остались и города для тех, кому нравится
в городах?» — «Не очень много таких людей; городов осталось меньше прежнего, — почти только для того, чтобы быть
центрами сношений и перевозки товаров, у лучших гаваней,
в других
центрах сообщений, но эти города больше и великолепнее прежних; все туда ездят на несколько
дней для разнообразия; большая часть их жителей беспрестанно сменяется, бывает там для труда, на недолгое время».
По-моему, служить связью,
центром целого круга людей — огромное
дело, особенно
в обществе разобщенном и скованном.
На другой
день около обеда Валентин Осипович перевез жену
в другие номера. Новые номера находились
в центре города, на Тверской, и были достаточно чисты; зато за две крохотных комнатки приходилось платить втрое дороже, чем у Сухаревой. Обед, по условию с хозяйкой, был готов.
Первый раз я был арестован
в 20 году
в связи с
делом так называемого Тактического
центра, к которому никакого прямого отношения не имел.
Итак, кто же я на самом
деле?.. Этот головоломный, пожалуй, даже неразрешимый вопрос стал
центром маленькой драмы
в моей неокрепшей душе…
Этот вопрос стал
центром в разыгравшемся столкновении. Прошло
дня два, о жалобе ничего не было слышно. Если бы она была, — Заруцкого прежде всего вызвал бы инспектор Рущевич для обычного громового внушения, а может быть, даже прямо приказал бы уходить домой до решения совета. Мы ждали… Прошел
день совета… Признаков жалобы не было.
В день торжества
в центре города на площади квадратом были расставлены войска.
В отчете эта форма описана так: «появлялась она преимущественно
в зимние месяцы, выражалась лихорадкою ремиттирующего типа, иногда с появлением roseola [сыпи (лат.)] и общим угнетением мозговых
центров, через короткий промежуток времени 5–7
дней лихорадка проходила, и наступало быстрое выздоровление».
С первых же шагов, когда лучи теплого
дня ударили ему
в лицо, согрели нежную кожу, он инстинктивно поворачивал к солнцу свои незрячие глаза, как будто чувствуя, к какому
центру тяготеет все окружающее.
Голиковский откладывал целых полгода свою поездку по другим заводам из-за необходимых реформ
в центре, а когда
дело было уже обставлено, он «позволил себе это удовольствие» и прежде всего отправился
в Ключевской завод.
На другой
день,
в понедельник, к десяти часам утра, почти все жильцы дома бывшего мадам Шайбес, а теперь Эммы Эдуардовны Тицнер, поехали на извозчиках
в центр города, к анатомическому театру, — все, кроме дальновидной, многоопытной Генриетты, трусливой и бесчувственной Нинки и слабоумной Пашки, которая вот уже два
дня как ни вставала с постели, молчала и на обращенные к ней вопросы отвечала блаженной, идиотской улыбкой и каким-то невнятным животным мычанием.
— Убийство, конечно, вещь обыкновенная, это, можно сказать, каждый
день случиться может… а голова! Нет, ты пойми меня, ты вникни
в мои усилия! Голова, братец, это, так сказать,
центр, седалище…
Говорят, будто и умственный интерес может служить связующим
центром дружества; но, вероятно, это водится где-нибудь инде, на"теплых водах". Там существует общее
дело, а стало быть, есть и присущий ему общий умственный интерес. У нас все это
в зачаточном виде. У нас умственный интерес, лишенный интереса бакалейного, представляется символом угрюмости, беспокойного нрава и отчужденности. Понятно, что и дружелюбие наше не может иметь иного характера, кроме бакалейного.
— А какое отношение с общим
делом, — закипел Липутин, — имеют интрижки господина Ставрогина? Пусть он там принадлежит каким-то таинственным образом к
центру, если только
в самом
деле существует этот фантастический
центр, да мы-то этого знать не хотим-с. А между тем совершилось убийство, возбуждена полиция; по нитке и до клубка дойдут.
Налево овраг выходит к арестантским ротам,
в него сваливают мусор со дворов, и на
дне его стоит лужа густой, темно-зеленой грязи; направо,
в конце оврага, киснет илистый Звездин пруд, а
центр оврага — как раз против дома; половина засыпана сором, заросла крапивой, лопухами, конским щавелем,
в другой половине священник Доримедонт Покровский развел сад;
в саду — беседка из тонких дранок, окрашенных зеленою краской.
Если было время, когда люди были так разобщены между собою, так мало были выработаны средства сближения и передачи мыслей, что они не могли сговориться и согласиться ни
в каком общем ни торговом, ни экономическом, ни образовательном
деле без государственного
центра, то теперь уже нет этой разобщенности.
Дело в том, что, вследствие всего этого,
центр деятельности современников перемещается из сферы положительной, из сферы совершенствования
в сферу пустомыслия и повторения задов,
в сферу бесплодной борьбы, постыдных оправданий, лицемерных самозащит…
Мой внутренний взгляд
в эти
дни был прикован к тому серому пятну, которое стало
центром моих настроений.
В грязные улицы, прикрытые густыми тенями старых, облезлых домов, осторожно, точно боясь испачкаться, заглядывало мартовское солнце; мы, с утра до вечера запертые
в сумрачном подвале
центра города, чувствовали приближение весны по сырости, все более обильной с каждым
днем.
В последние
дни, после неспешной, но удачной подготовки, образовался
центр подцентральный, который репрезентует себя
в одной только особе некоего учителя, имеющего непосредственные и исключительные сношения с главою, но не знающего о содействии рук.
На такое
дело он ни на минуту не призадумался бы ухлопать все свое состояньишко. Но Фрумкин, хотя и очень сочувствовал такой идее, однако же находил, что сначала практичнее было бы устроить
дело книжной торговли с общественной читальней, которая могла служить общим
центром для людей своего кружка, а при книжной торговле можно сперва,
в виде подготовительного опыта, заняться изданием отдельных хороших книжек, преимущественно по части переводов, а потом уже приступить и к журналу.
Действительно,
дело не более как пробный шар, как барометр общественного настроения, — это так; но зло истории, по-моему,
в том, что теперь огромная масса молодежи лишена своего естественного и легально-гарантированного
центра, каким был университет.
— Вот
в чем
дело, — медленно начал Лесницкий, как бы обдумывая каждое свое слово. — На
днях в Центре было совещание… Решено, по возможности, осторожно и с обдуманным, тщательным выбором притягивать к
делу и русских, то есть собственно к нашему
делу, — пояснил он.
Но что из вечного, из единого
центра жизни, то существует и остается вечно: и все слова и
дела, как рожденные из вечного, остаются
в фигуре».
Несомненно, во всяком случае, одно: хор играет
в трагедии огромную роль; именно
в нем —
центр тяжести трагедии,
в хоре, песни которого нам, современным читателям, так часто кажутся не идущими к
делу и только замедляющими развитие «действия».
— Ну, теперь мне все совершенно ясно!.. О да! Удобнее всего, конечно, поместиться
в центре вашей альтернативы. Дескать, ни герой, ни подлец. Заполучить тепленькое местечко
в надежном учреждении и делать «посильное
дело» — ну там, жертвовать
в народную библиотеку старые журналы… — Сергей поднял на Токарева тяжелый взгляд. — Но неужели вы, Владимир Николаевич, не замечаете, что вы полный банкрот?
А с утра по Невскому, по Морским, по другим улицам и
в центре, и на окраинах разъезжали патрули жандармов. Этим только и отличалось масленичное воскресенье от последних
дней той же кутильной недели. Те же балаганы, катанье на них, вейки-чухонцы, снованье праздного подвыпившего люда. Ничего похожего на особые группы молодежи, на какую-нибудь процессию.
Дело художественного образования привилось
в Мюнхене более, чем где-либо
в Германии, и к концу XIX века Мюнхен сделался
центром новейшего немецкого модернизма. И вообще теперешний Мюнхен (я попадал
в него и позднее, и последний раз не дальше как летом 1908 ji 1910 годов) стал гораздо богаче творческими силами, выработал
в себе очень своеобразную жизнь не только немецкой, но и международной молодежи, стекающейся туда для работы и учения.
— Вы первый, Иван Алексеевич, не станете ничего писать, подлаживаясь к кому бы то ни было. И это ваша великая заслуга, Подлаживание не будет художественно ценным, и мы его все равно не примем, а если
в противовес «Шиповникам» и «Землям» мы создадим
центр, куда потянется все живое
в литературе, все любящие жизнь и верящие
в будущее, то этим мы сделаем большое и важное
дело.
В руки ее перешло все
дело партии, перед нею встала задача создать новый
центр.
Уже и то хорошо, что
в таком
центре, как Париж, куда приливают все больше и больше разные выходцы из русских углов и сфер, живет такой даровитый, гуманный и вдумчивый человек, способный вбирать
в себя, как центральный приемник, и
дело и безделье, и смех и горе, и надежды и отчаяние русских людей.
Палинпу мы не нашли и заночевали
в встречной деревне, битком набитой войсками. Офицеры рассказывали, что
дела наши очень хороши, что
центр вовсе не прорван; обходная армия Ноги с огромными потерями отброшена назад; почта, контроль и казначейство переводятся обратно
в Хуньхепу.
Утром на заре мы двинулись. Весь наш корпус переводился с правого фланга
в центр. По дорогам сплошными массами тянулись пехотные колонны, обозы, батареи и парки. То и
дело происходили остановки…
«Адам был мужчиною, равно как и женщиной, но и не тем, и не другим, а
девою, исполненною целомудрия, чистоты и непорочности, как образ Божий; он имел
в себе и тинктуру огня и тинктуру света,
в слиянии которых покоилась любовь к себе как некий девственный
центр, как прекрасный райский розарий, сад услад,
в котором он сам себя любил; чему и мы уподобимся по воскресении мертвых, ибо, по слову Христа, там не женятся и не выходят замуж, а живут подобно ангелам Божиим» [T. V. «Mysterium magnum», с. 94.].
В этом появившемся лишь года за два до описываемого нами времени
центре старушки-Москвы уголке Петербурга господствовало
день и ночь необычайное для Белокаменной оживление, благодаря открытому
в тех же Петровских линиях фешенебельному Татарскому ресторану, также по петербургскому образцу.
Про батарею Тушина было забыто, и только
в самом конце
дела, продолжая слышать канонаду
в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб-офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее.
Дело же очевидно было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был
в Шевардине, правый около селения Нового и
центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Войны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
В практических
делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был
центр тяжести, которого не было прежде.
Но
дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и
в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне
в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой
в сердце.
— Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом
в центре оставлены два орудия? — спросил он, ища кого-то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там
в самом начале
дела были брошены все пушки.) — Я вас, кажется, просил, — обратился он к дежурному штаб-офицеру.
Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда негодное оружие пьяному сброду, то поднимал образà, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие
в Москве, то на 136 подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял
в городе г-жу Обер-Шальме, составлявшую
центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти
в ссылку старого почтенного почт-директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтоб отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека, и сам уезжал
в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал
в альбомы по-французски стихи о своем участии
в этом
деле, [Je suis né Tartare. Je voulus être Romain. Les Français m’appelèrent barbare. Les Russes — Georges Dandin.