Неточные совпадения
К дьячку с семинаристами
Пристали: «Пой „Веселую“!»
Запели молодцы.
(Ту песню — не народную —
Впервые спел сын Трифона,
Григорий, вахлакам,
И с «Положенья»
царского,
С народа крепи снявшего,
Она по пьяным праздникам
Как плясовая пелася
Попами и дворовыми, —
Вахлак ее не пел,
А, слушая, притопывал,
Присвистывал; «Веселою»
Не
в шутку называл...
Попа уж мы доведали,
Доведали помещика,
Да прямо мы к тебе!
Чем нам искать чиновника,
Купца, министра
царского,
Царя (еще допустит ли
Нас, мужичонков, царь?) —
Освободи нас, выручи!
Молва идет всесветная,
Что ты вольготно, счастливо
Живешь… Скажи по-божески
В чем счастие твое...
Гласит
Та грамота: «Татарину
Оболту Оболдуеву
Дано суконце доброе,
Ценою
в два рубля:
Волками и лисицами
Он тешил государыню,
В день
царских именин
Спускал медведя дикого
С своим, и Оболдуева
Медведь тот ободрал…»
Ну, поняли, любезные?»
— Как не понять!
А жизнь была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я денег прикопил,
По манифесту
царскомуПопал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
Покуда были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь
в глаза плюют!
Эх вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать…
А если и действительно
Свой долг мы ложно поняли
И наше назначение
Не
в том, чтоб имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью
И жить чужим трудом,
Так надо было ранее
Сказать… Чему учился я?
Что видел я вокруг?..
Коптил я небо Божие,
Носил ливрею
царскую.
Сорил казну народную
И думал век так жить…
И вдруг… Владыко праведный...
Каждая рота имеет шесть сажен ширины — не больше и не меньше; каждый дом имеет три окна, выдающиеся
в палисадник,
в котором растут: барская спесь,
царские кудри, бураки и татарское мыло.
Он не хотел видеть и не видел, что
в свете уже многие косо смотрят на его жену, не хотел понимать и не понимал, почему жена его особенно настаивала на том, чтобы переехать
в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко было до лагеря полка Вронского.
Она была влюблена во всех новых принцесс и принцев, вступавших
в родство с
Царскою фамилией, была влюблена
в одного митрополита, одного викарного и одного священника.
Мадера, точно, даже горела во рту, ибо купцы, зная уже вкус помещиков, любивших добрую мадеру, заправляли ее беспощадно ромом, а иной раз вливали туда и
царской водки,
в надежде, что всё вынесут русские желудки.
Он от купца
Царю представлен,
Им куплен,
в золоте оправлен,
И украшением стал
царского венца.
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром,
Когда полнощная царица
Дарует сына
в царский дом,
Или победу над врагом
Россия снова торжествует,
Или, взломав свой синий лед,
Нева к морям его несет
И, чуя вешни дни, ликует.
Пугачевцы резали косы солдатам
в знак освобождения от службы
в царской армии.]
Один из них, щедушный и сгорбленный старичок с седою бородкою, не имел
в себе ничего замечательного, кроме голубой ленты, [Пугачев выдавал своих приближенных за
царских вельмож.
—
В комендантском, — отвечал казак. — После обеда батюшка наш отправился
в баню, а теперь отдыхает. Ну, ваше благородие, по всему видно, что персона знатная: за обедом скушать изволил двух жареных поросят, а парится так жарко, что и Тарас Курочкин не вытерпел, отдал веник Фомке Бикбаеву да насилу холодной водой откачался. Нечего сказать: все приемы такие важные… А
в бане, слышно, показывал
царские свои знаки на грудях: на одной двуглавый орел величиною с пятак, а на другой персона его.
Марья Ивановна благополучно прибыла
в Софию и, узнав на почтовом дворе, что Двор находился
в то время
в Царском Селе, решилась тут остановиться.
Теперь у меня приказчик [Приказчик — здесь: управляющий хозяйством имения.] из мещан: [Мещане — одно из сословий
в царской России.] кажется, дельный малый.
— За который ты получил Владимира? [Владимир —
в данном случае: один из
царских орденов.] — подхватил Базаров. — Знаем, знаем… Кстати, отчего ты его не носишь?
— Правильно, правильно, — торопливо сказал человек
в каракулевой фуражке. — А то — вывалились на улицу да еще
в Кремль прут, а там —
царские короны, регалии и вообще сокровища…
Деревенски мужики —
Хамы, свиньи, дураки.
Эх, — ка́лина, эх, — ма́лина.
Пальцы режут, зубы рвут.
В службу
царскую нейдут.
Не хочут! Калина, ой — малина.
Сверкал и плавился на солнце двуглавый золотой орел на вышке
царского павильона, построенного
в стиле теремов, какие изображаются на картинках сказок.
— Он очень не любит студентов, повар. Доказывал мне, что их надо ссылать
в Сибирь, а не
в солдаты. «Солдатам, говорит, они мозги ломать станут:
в бога — не верьте,
царскую фамилию — не уважайте. У них, говорит,
в головах шум, а они думают — ум».
— Пушка — инструмент, кто его
в руки возьмет, тому он и служит, — поучительно сказал Яков, закусив губу и натягивая на ногу сапог; он встал и, выставив ногу вперед, критически посмотрел на нее. — Значит, против нас двинули
царскую гвардию, при-виле-ги-ро-ванное войско, — разломив длинное слово, он усмешливо взглянул на Клима. — Так что… — тут Яков какое-то слово проглотил, — так что, любезный хозяин, спасибо и не беспокойтесь: сегодня мы отсюда уйдем.
— Схоронили? Ну вот, — неопределенно проворчала она, исчезая
в спальне, и оттуда Самгин услыхал бесцветный голос старухи: — Не знаю, что делать с Егором: пьет и пьет.
Царскую фамилию жалеет, — выпустила вожжи из рук.
Он знал все, о чем говорят
в «кулуарах» Государственной думы, внутри фракций,
в министерствах,
в редакциях газет, знал множество анекдотических глупостей о жизни
царской семьи, он находил время читать текущую политическую литературу и, наскакивая на Самгина, спрашивал...
— А может быть, это — прислуга. Есть такое суеверие: когда женщина трудно родит — открывают
в церкви
царские врата. Это, пожалуй, не глупо, как символ, что ли. А когда человек трудно умирает — зажигают дрова
в печи, лучину на шестке, чтоб душа видела дорогу
в небо: «огонек на исход души».
— При входе
в царский павильон государя встретили гридни, знаете — эдакие русские лепообразные отроки
в белых кафтанах с серебром,
в белых, высоких шапках, с секирами
в руках; говорят, — это древний литератор Дмитрий Григорович придумал их.
— Весьма опасаюсь распущенного ума! — продолжал он, глядя
в окно, хотя какую-то частицу его взгляда Клим щекотно почувствовал на своем лице. — Очень верно сказано: «Уме недозрелый, плод недолгой науки». Ведь умишко наш — неблаговоспитанный кутенок, ему — извините! — все равно, где гадить — на кресле, на дорогом ковре и на престоле
царском,
в алтарь пустите — он и там напачкает. Он, играючи, мебель грызет, сапог, брюки рвет,
в цветочных клумбах ямки роет, губитель красоты по силе глупости своей.
Артиста этого он видел на сцене театра
в царских одеждах трагического царя Бориса, видел его безумным и страшным Олоферном, ужаснейшим царем Иваном Грозным при въезде его во Псков, — маленькой, кошмарной фигуркой с плетью
в руках, сидевшей криво на коне, над людями, которые кланялись
в ноги коню его; видел гибким Мефистофелем, пламенным сарказмом над людями, над жизнью; великолепно, поражающе изображал этот человек ужас безграничия власти.
— Да; ma tante уехала
в Царское Село; звала меня с собой. Мы будем обедать почти одни: Марья Семеновна только придет; иначе бы я не могла принять тебя. Сегодня ты не можешь объясниться. Как это все скучно! Зато завтра… — прибавила она и улыбнулась. — А что, если б я сегодня уехала
в Царское Село? — спросила она шутливо.
Пирует Петр. И горд и ясен
И славы полон взор его.
И
царский пир его прекрасен.
При кликах войска своего,
В шатре своем он угощает
Своих вождей, вождей чужих,
И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок подымает.
И с ними
царские дружины
Сошлись
в дыму среди равнины:
И грянул бой, Полтавский бой!
Мазепы враг, наездник пылкий,
Старик Палей из мрака ссылки
В Украйну едет
в царский стан.
— Он завтра рано уезжает
в Царское Село.
Немного погодя девушка воротилась, несколько смущенная, и сказала, что Ульяны Андреевны нет, что она поехала
в Царское Село, к знакомым, а оттуда отправится прямо
в Москву.
«Она —
в Царское и, уж разумеется, к старому князю, а брат ее осматривает мою квартиру! Нет, этого не будет! — проскрежетал я, — а если тут и
в самом деле какая-нибудь мертвая петля, то я защищу „бедную женщину“!»
Было, я думаю, около половины одиннадцатого, когда я, возбужденный и, сколько помню, как-то странно рассеянный, но с окончательным решением
в сердце, добрел до своей квартиры. Я не торопился, я знал уже, как поступлю. И вдруг, едва только я вступил
в наш коридор, как точас же понял, что стряслась новая беда и произошло необыкновенное усложнение дела: старый князь, только что привезенный из
Царского Села, находился
в нашей квартире, а при нем была Анна Андреевна!
— Они
в Царском Селе-с. Захворали немного, а
в городе эти теперешние горячки пошли, все и посоветовали им переехать
в Царское,
в собственный ихний тамошний дом, для хорошего воздуху-с.
У ней именно как раз к тому времени сократили ее жениха и увезли под опеку
в Царское, да еще взяли и ее самое под опеку.
— Я вас призывала еще вчера. Вчера он был
в Царском, был и у меня. А теперь (она взглянула на часы), теперь семь часов… Значит, наверно у себя дома.
Хлопнув себя по лбу и даже не присев отдохнуть, я побежал к Анне Андреевне: ее не оказалось дома, а от швейцара получил ответ, что «поехали
в Царское; завтра только разве около этого времени будут».
Тоска его, говорят, дошла до болезни; нервы его и впрямь расстроились, и вместо поправки здоровья
в Царском он, как уверяли, готов уже был слечь
в постель.
— Непременно. Я знаю. И Анна Андреевна это полагает. Это я тебе серьезно и правду говорю, что Анна Андреевна полагает. И потом еще я расскажу тебе, когда придешь ко мне, одну вещь, и ты увидишь, что любит. Альфонсина была
в Царском; она там тоже узнавала…
— Ах, вот еще кто был, вас спрашивал — эта мамзель, француженка, мамзель Альфонсина де Вердень. Ах как поет хорошо и декламирует тоже прекрасно
в стихах! Потихоньку к князю Николаю Ивановичу тогда проезжала,
в Царское, собачку, говорит, ему продать редкую, черненькую, вся
в кулачок…
Хотя старый князь, под предлогом здоровья, и был тогда своевременно конфискован
в Царское Село, так что известие о его браке с Анной Андреевной не могло распространиться
в свете и было на время потушено, так сказать,
в самом зародыше, но, однако же, слабый старичок, с которым все можно было сделать, ни за что на свете не согласился бы отстать от своей идеи и изменить Анне Андреевне, сделавшей ему предложение.
Этак, пожалуй, и мы с вами кочующий народ, потому что летом перебираемся
в Парголово,
Царское Село, Ораниенбаум.
Нехлюдов знал Масленникова еще давно по полку. Масленников был тогда казначеем полка. Это был добродушнейший, исполнительнейший офицер, ничего не знавший и не хотевший знать
в мире, кроме полка и
царской фамилии. Теперь Нехлюдов застал его администратором, заменившим полк губернией и губернским правлением. Он был женат на богатой и бойкой женщине, которая и заставила его перейти из военной
в статскую службу.
Но когда к этому развращению вообще военной службы, с своей честью мундира, знамени, своим разрешением насилия и убийства, присоединяется еще и развращение богатства и близости общения с
царской фамилией, как это происходит
в среде избранных гвардейских полков,
в которых служат только богатые и знатные офицеры, то это развращение доходит у людей, подпавших ему, до состояния полного сумасшествия эгоизма.
Казалось, служа
в гвардейском, близком к
царской фамилии полку, Масленникову пора бы привыкнуть к общению с
царской фамилией, но, видно, подлость только усиливается повторением, и всякое такое внимание приводило Масленникова
в такой же восторг,
в который приходит ласковая собачка после того, как хозяин погладит, потреплет, почешет ее за ушами.
Гуляевский дом
в Узле был отделан с
царской роскошью.
Оно было встречено и отпраздновано с
царской роскошью: гремели пушки, рекой лилось шампанское, и целый месяц
в приваловском доме угощались званый и незваный.