Неточные совпадения
И он от двери спальной поворачивался опять к
зале; но, как только он входил назад
в темную гостиную, ему какой-то голос говорил, что это не так и что если другие заметили это, то значит, что есть что-нибудь.
Они вступили
в коридор, узкий и
темный, который опять привел их
в такую же
залу с маленькими окошками вверху.
Николай Петрович с сыном и с Базаровым отправились через
темную и почти пустую
залу, из-за двери которой мелькнуло молодое женское лицо,
в гостиную, убранную уже
в новейшем вкусе.
Он тоже лег спать и во сне увидал себя сидящим на эстраде,
в темном и пустом
зале, но из
темной пустоты кто-то внушительно кричит ему...
В дом прошли через кухню, — у плиты суетилась маленькая, толстая старушка с быстрыми, очень светлыми глазами на
темном лице; вышли
в зал, сыроватый и сумрачный, хотя его освещали два огромных окна и дверь, открытая на террасу.
В зале было человек сорок, но тусклые зеркала
в простенках размножали людей; казалось, что цыганки, маркизы, клоуны выскакивают, вывертываются из
темных стен и
в следующую минуту наполнят
зал так тесно, что танцевать будет нельзя.
Да и
в самом Верхлёве стоит, хотя большую часть года пустой, запертой дом, но туда частенько забирается шаловливый мальчик, и там видит он длинные
залы и галереи,
темные портреты на стенах, не с грубой свежестью, не с жесткими большими руками, — видит томные голубые глаза, волосы под пудрой, белые, изнеженные лица, полные груди, нежные с синими жилками руки
в трепещущих манжетах, гордо положенные на эфес шпаги; видит ряд благородно-бесполезно
в неге протекших поколений,
в парче, бархате и кружевах.
Мы вошли по деревянной, чистой, лощеной лестнице
темного дерева прямо
в бесконечную галерею-залу, убранную очень хорошо, с прекрасными драпри, затейливою новейшею мебелью.
Из передней одна дверь вела прямо
в уютную небольшую
залу, другая —
в три совершенно отдельных комнаты и третья —
в темный коридор, служивший границей собственно между половиной, где жили Заплатины, и пансионом.
В глубине
зала вверху виднелась
темная ниша
в стене, вроде какой-то таинственной ложи, а рядом с ней были редкостные английские часы, огромный золоченый маятник которых казался неподвижным, часы шли бесшумно.
Но это не было так. Едва только вошли они чрез
темную и низенькую переднюю,
в узенькую
залу, обставленную полдюжиной плетеных стульев и двумя ломберными столиками, как хозяйка немедленно стала продолжать каким-то заученно-плачевным и обычным голосом...
В большой, довольно
темной и еще совсем не убранной
зале «Дома Согласия», сохранявшей все следы утрешнего переезда,
в восемь часов вечера кипел на круглом столе самовар, за которым сидели новые семьянки: Ступина, Каверина, Жимжикова, Бертольди и Лиза.
Тяжелый роковой топот раздался
в темной передней, и на порог
залы выползла небольшая круглая фигурка
в крытом сукном овчинном тулупе, воротник которого был завернут за уши.
Над дверью заднего хода послышался звонок, потом шушуканье
в девичьей, потом медленное шлепанье Абрамовниных башмаков, и, наконец,
в темную залу предстала сама старуха, осведомляясь, где доктор?
А на Малой Ямской, которую посещают солдаты, мелкие воришки, ремесленники и вообще народ серый и где берут за время пятьдесят копеек и меньше, совсем уж грязно и скудно: пол
в зале кривой, облупленный и занозистый, окна завешены красными кумачовыми кусками; спальни, точно стойла, разделены тонкими перегородками, не достающими до потолка, а на кроватях, сверх сбитых сенников, валяются скомканные кое-как, рваные,
темные от времени, пятнистые простыни и дырявые байковые одеяла; воздух кислый и чадный, с примесью алкогольных паров и запаха человеческих извержений; женщины, одетые
в цветное ситцевое тряпье или
в матросские костюмы, по большей части хриплы или гнусавы, с полупровалившимися носами, с лицами, хранящими следы вчерашних побоев и царапин и наивно раскрашенными при помощи послюненной красной коробочки от папирос.
Всякий день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни
в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по
темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще ходить
в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
У нас
в доме была огромная
зала, из которой две двери вели
в две небольшие горницы, довольно
темные, потому что окна из них выходили
в длинные сени, служившие коридором;
в одной из них помещался буфет, а другая была заперта; она некогда служила рабочим кабинетом покойному отцу моей матери; там были собраны все его вещи: письменный стол, кресло, шкаф с книгами и проч.
Когда все было готово и все пошли прощаться с покойником, то
в зале поднялся вой, громко раздававшийся по всему дому; я чувствовал сильное волнение, но уже не от страха, а от
темного понимания важности события, жалости к бедному дедушке и грусти, что я никогда его не увижу.
Павел между тем глядел
в угол и
в воображении своем представлял, что, вероятно,
в их длинной
зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже лежит
в земле сырой, холодной,
темной!.. А что если он
в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил
в гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
Вихров пошел.
В передней их встретил заспанный лакей; затем они прошли
темную залу и
темную гостиную — и только уже
в наугольной, имеющей вид кабинета, увидели хозяина, фигура которого показалась Вихрову великолепнейшею. Петр Петрович, с одутловатым несколько лицом, с небольшими усиками и с эспаньолкой, с огромным животом,
в ермолке,
в плисовом малиновом халате нараспашку, с ногами, обутыми
в мягкие сапоги и, сверх того еще, лежавшими на подушке, сидел перед маленьким столиком и раскладывал гран-пасьянс.
Симонов сейчас засветил свечку, и все они сначала прошли по
темному каменному коридору, потом стали подниматься по каменной лестнице, приотворили затем какую-то таинственную маленькую дверцу и очутились
в огромной
зале. Мрак их обдал со всех сторон. Свечка едва освещала небольшое около них пространство, так что, когда все взглянули вверх, там вместо потолка виднелся только какой-то
темный простор.
Букин угрюмо опустился на скамью. Было огромное, важное
в его
темных словах, было что-то грустно укоряющее и наивное. Это почувствовалось всеми, и даже судьи прислушивались, как будто ожидая, не раздастся ли эхо, более ясное, чем эти слова. И на скамьях для публики все замерло, только тихий плач колебался
в воздухе. Потом прокурор, пожав плечами, усмехнулся, предводитель дворянства гулко кашлянул, и снова постепенно родились шепоты, возбужденно извиваясь по
залу.
Этот страх, подобный плесени, стеснявший дыхание тяжелой сыростью, разросся
в ее груди, и, когда настал день суда, она внесла с собою
в зал заседания тяжелый,
темный груз, согнувший ей спину и шею.
Я довольно долго оставался один
в этой
темной комнате,
в которой, кроме входа и коридора, была еще одна запертая дверь, и отчасти удивлялся этому мрачному характеру дома, отчасти полагал, что это так должно быть у людей, которые были за границей. Минут через пять дверь
в залу отперлась изнутри посредством того же мальчика и он провел меня
в опрятную, но небогатую гостиную,
в которую вслед за мною вошла Сонечка.
Рядом с А.П. Лукиным писал судебный отчет Н.
В. Юнгфер, с которым я не раз уже встречался
в зале суда на крупных процессах. Около него писал хроникер, дававший важнейшие известия по Москве и место которого занял я: редакция никак не могла ему простить, что он доставил подробное описание освящения храма Спасителя ровно за год раньше его освящения, которое было напечатано и возбудило насмешки над газетой. Прямо против двери на
темном фоне дорогих гладких обоев висел единственный большой портрет Н.С. Скворцова.
Вот уборная, оклеенная дешевенькими обоями по дощатой перегородке с неизбежным трюмо и не менее неизбежным букетом от подпоручика Папкова 2-го; вот сцена с закопченными, захватанными и скользкими от сырости декорациями; вот и она сама вертится на сцене, именно только вертится, воображая, что играет; вот театральный
зал, со сцены кажущийся таким нарядным, почти блестящим, а
в действительности убогий,
темный, с сборною мебелью и с ложами, обитыми обшарканным малиновым плисом.
Он сказал только два слова Арине Васильевне: «Напрасно, матушка!» и поспешно ушел; но не вдруг воротился
в спальню, а несколько времени походил один по
зале, уже пустой,
темной, посмотрел
в отворенные семь окон на спящую во мраке грачовую рощу, на темневшую вдали урему, поприще его детских забав и охот, вслушался
в шум мельницы,
в соловьиные свисты,
в крики ночных птиц…
Уже не совсем ясно видел я, как быстро и легко она бежит прочь — совсем как девушка
в темной огромной
зале.
Но всеблагое Провидение, ведающее меру человеческого терпения, смилостивилось: зеленые суконные портьеры, закрывавшие дверь противоположного входу конца покоя, распахнулись, и вдоль
залы, быстро кося ножками, прожег маленький борзый паучок, таща под мышкой синюю папку с надписью «к докладу», и прежде, чем он скрылся,
в тех же самых
темных полотнищах сукна, откуда он выскочил, заколыхался огромный кит…
Зачем, дитя, ты? — мысли повторяли…
Зачем, дитя? — мне вторил соловей,
Когда
в безмолвной, мрачной,
темной залеПредстала тень Офелии моей…
И, бедный Гамлет, я был очарован,
Я ждал желанный, сладостный ответ.
Двадцатого февраля 1886 года — юбилей С. А. Юрьева, празднуется
в Колонном
зале «Эрмитажа». Глаголями стояли сверкающие серебром и цветами столы
в окружении
темной зелени лавров и пальм. Я был командирован редакцией «Русских ведомостей» дать отчет о юбилее, и когда явился, то уже все сидели за столом. По правую сторону юбиляра сидела Г. Н. Федотова, а по левую — М. Н. Ермолова. Обед был сервирован на сто пятьдесят персон. Здесь были все крупные представители ученой, литературной и артистической Москвы…
Он оробел немножко… но, увидав
в зеркале свою статную фигуру, обтянутую сюртуком, смуглое свое лицо
в рамке пушистой черной бородки, серьезное, с большими
темными глазами, — приподнял плечи и уверенно пошел вперед через
зал…
В дверях главной
залы появился новый субъект, красивый, щегольски одетый мужчина средних лет, с ловко расчесанной на обе стороны бородкой. На руках его горели дорогие бриллиантовые перстни, а из-под
темной визитки сбегала по жилету толстая, изящная золотая цепь, увешанная брелоками.
Огромную
залу Оглоблиных Жуквич сумел так равномерно осветить, что ни
в одном пункте ее не было на волос
темнее против другого.
Вместо того чтоб идти присмотреть за извергом Никиткой, Настасья Петровна проходит
в зал, оттуда коридором
в свою комнату, оттуда
в темную комнатку, вроде чуланчика, где стоят сундуки, развешана кой-какая одежда и сохраняется
в узлах черное белье всего дома.
Пешеход даже часто останавливается здесь, перед окнами Шульцевой
залы, и иногда
в темный вечер их столкнется здесь и двое и трое: тот — из Уфы, другой — из Киева, а третий — из дальней Тюмени, и каждый, стоя здесь, на этом тротуаре, переживает хотя одну из тех минут, когда собственная душа его была младенчески чиста и раскрывалась для восприятия благого слова, как чашечка ландыша раскрывается зарею для принятия капли питающей росы.
Я перебежал впопыхах свою
залу, схватил
в передней с вешалки пальто, взял шляпу и выскочил за двери. Спускаясь с лестницы, слабо освещенной крошечною каминною лампою, я на одном повороте, нос к носу, столкнулся с какой-то маленькой фигурой, которая быстро посторонилась и, как летучая мышь, без всякого шума шмыгнула по ступеням выше. Когда эта фигурка пробегала под лампою, я узнал ее по
темному шерстяному платью, клетчатому фланелевому салопу и красному капору.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает
в глубокой яме, как уж
в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине
в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя
в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для
темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому,
в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и
в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает
в широкую круглую
залу, куда также примыкают две другие; эта
зала устлана камнями, имеет
в стенах своих четыре впадины
в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться
в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой
залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением,
в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь
в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Я прошел скорыми шагами через
темную лавку
в знакомый мне
зал, где горела всего одна свечка, и остановился
в недоумении: никого не было.
Коротков попал
в темную переднюю, а из нее
в пустынный
зал,
в котором был распростерт голубой вытертый ковер.
Катя сказала, что ни на что не похоже, как я остановилась на лучшем месте, и что я дурно играла; но он сказал, что, напротив, я никогда так хорошо не играла, как нынче, и стал ходить по комнатам, через
залу в темную гостиную и опять
в залу, всякий раз оглядываясь на меня и улыбаясь.
В громадном
темном зале на полу и на рояле зелеными пятнами лежал лунный свет.
Случалось, что такой добычей оказывался, по его собственному выражению, какой-нибудь «рыцарь из-под
темной звезды» — шулер, известный плагиатор, сводник, альфонс, графоман — ужас всех редакций, зарвавшийся кассир или артельщик, тратящий по ресторанам, скачкам и игорным
залам казенные деньги с безумием человека, несущегося
в пропасть; но бывали также предметами его спортивного увлечения знаменитости сезона — пианисты, певцы, литераторы, чрезмерно счастливые игроки, жокеи, атлеты, входящие
в моду кокотки.
Во всем верхнем этаже горела только одна лампа и
зале, и ее слабый свет через дверь проникал
в темную гостиную.
Два больших
зала, один — столовая, другой — общее помещение для спокойных больных, широкий коридор со стеклянною дверью, выходившей
в сад с цветником, и десятка два отдельных комнат, где жили больные, занимали нижний этаж; тут же были устроены две
темные комнаты, одна обитая тюфяками, другая досками,
в которые сажали буйных, и огромная мрачная комната со сводами — ванная.
В маленькой
темной передней встретил меня лакей и, проворно захлопнув дверь
в залу, стал передо мною, как бы желая загородить мне дорогу.
Потом он вошел
в высокую,
темную и пустынную
залу, крайне скучную, как еще бывает
в старинных, уцелевших от времени фамильных, барских домах, и увидел
в ней старичка, увешанного орденами и украшенного сединой, друга и сослуживца его отца и опекуна своего.
Вечером, когда уже при свечах мы все
в зале банк метали, — входит наш комиссионер и играть не стал, но говорит: «я болен еще», и прямо прошел на веранду, где
в сумраке небес, на плитах, сидела кукона — и вдруг оба с нею за густым хмелем скрылись и исчезли
в темной тени. Фоблаз не утерпел, выскочил, а они уже преавантажно вдвоем на плотике через заливчик плывут к островку… На его же глазах переплыли и скрылись…
Иосаф робко прошел по
темной зале с двумя просветами и
в гостиной, слабо освещенной столовой лампой, он увидел на стенах огромные, масляной краски, картины
в золотых рамках, на которых чернели надписи: Мурильо [Мурильо Бартоломе Эстебан (1618—1682) — выдающийся испанский художник...
(Из
зала сквозь толпу появляется Ольга Чугунова, древняя старуха,
в тёмных очках, её ведут под руки сын Софрон, лет за 50, и другой, Константин, приблизительно такого же возраста. Оба
в длинных, ниже колен, сюртуках,
в нагольных сапогах. На публику эти мрачные фигуры действуют подавляюще.)