Неточные совпадения
Сидел
в мое время один смиреннейший арестант целый год
в остроге, на
печи по ночам все Библию читал, ну и зачитался, да зачитался, знаете, совсем, да так, что ни с того ни с сего сгреб кирпич и кинул
в начальника, безо всякой обиды с его
стороны.
Он невольно мечтает о Милитрисе Кирбитьевне; его все тянет
в ту
сторону, где только и знают, что гуляют, где нет забот и печалей; у него навсегда остается расположение полежать на
печи, походить
в готовом, незаработанном платье и поесть на счет доброй волшебницы.
Внутри фанзы, по обе
стороны двери, находятся низенькие печки, сложенные из камня с вмазанными
в них железными котлами. Дымовые ходы от этих
печей идут вдоль стен под канами и согревают их. Каны сложены из плитнякового камня и служат для спанья. Они шириной около 2 м и покрыты соломенными циновками. Ходы выведены наружу
в длинную трубу, тоже сложенную из камня, которая стоит немного
в стороне от фанзы и не превышает конька крыши. Спят китайцы всегда голыми, головой внутрь фанзы и ногами к стене.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились
печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов свет выходил на улицу и освещал сугробы.
В другой
стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
В Ново-Михайловке телеграфная станция, школа, казарма для богадельщиков и остов недостроенной деревянной церкви. Есть пекарня, где
пекут хлеб для каторжных, занятых дорожными работами
в районе Ново-Михайловки;
пекут, должно быть, без всякого контроля со
стороны начальства, так как хлеб здесь отвратительный.
Толстая и румяная стряпка Домнушка, гремевшая у
печи ухватами, время от времени взглядывала
в его
сторону и думала про себя: «Настоящий медведь…
Но с"полною чашей"приходит и старость. Мало-помалу силы слабеют; он не может уже идти сорок вёрст за возом
в город и не выносит тяжелой работы. Старческое недомогание обступает со всех
сторон; он долго перемогает себя, но наконец влезает на
печь и замолкает.
Ищи его теперь, этого счастья,
в этом
пекле, где люди летят куда-то, как бешеные, по земле и под землей и даже, — прости им, господи, — по воздуху… где все кажется не таким, как наше, где не различишь человека, какого он может быть звания, где не схватишь ни слова
в человеческой речи, где за крещеным человеком бегают мальчишки так, как
в нашей
стороне бегали бы разве за турком…
Целые снопы блестящих крупных звезд летели во все
стороны из отверстия
печи, громко треща и исчезая
в воздухе.
— Батюшка, отец ты наш, послушай-ка, что я скажу тебе, — подхватывала старушка, отодвигаясь, однако ж,
в сторону и опуская руку на закраину
печи, чтобы
в случае надобности успешнее скрыться с глаз мужа, — послушай нас… добро затрудил себя!.. Шуточное дело, с утра до вечера маешься; что мудреного… не я одна говорю…
Эту
сторону площади изменили эти два дома. Зато другая — с Малым и Большим театром и дом Бронникова остались такими же, как и были прежде. Только владелец Шелапутин почти незаметно сделал
в доме переделки по требованию М.
В. Лентовского, снявшего под свой театр помещение закрывшегося Артистического кружка. Да вырос на месте старинной Александровской галереи универсальный магазин «Мюр и Мерилиз» — огненная
печь из стекла и железа…
У первого окна, ближе к авансцене, высокое кресло и столик, на нем раскрытая старинная книга и колокольчик;
в глубине,
в правом углу, двустворчатая дверь
в большую переднюю;
в левом — дверь
в комнату Мурзавецкого; между дверями
печь; на левой
стороне,
в углу, дверь
в коридор, ведущий во внутренние комнаты; ближе к авансцене двери
в гостиную; между дверями придвинут к стене большой обеденный стол.
Весьма скромная зала, она же и кабинет; по
сторонам окна, на задней стене, направо от зрителей, дверь
в переднюю, налево — во внутренние комнаты, между дверей изразцовая
печь; меблировка бедная: письменный стол, старое фортепьяно.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает
в глубокой яме, как уж
в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине
в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя
в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому,
в разные
стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и
в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает
в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет
в стенах своих четыре впадины
в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо
печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться
в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением,
в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь
в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
На кожаной подушке тележки, ближе ко мне, сидел мужчина лет тридцати, замечательно красивой и благообразной наружности,
в опрятном черном армяке и низко на лоб надетом черном картузе; он степенно правил откормленным, как
печь широким конем; а рядом с мужчиной, по ту
сторону тележки, сидела женщина высокого роста, прямая как стрела.
Из нее, не подвергая себя резкой перемене воздуха, можно было прямо пройти
в уборную, выстланную также ковром, но обшитую
в нижней ее части клеенкой: с одной
стороны находился большой умывальный мраморный стол, уставленный крупным английским фаянсом; дальше блистали белизною две ванны с медными кранами, изображавшими лебединые головки; подле возвышалась голландская
печь с изразцовым шкапом, постоянно наполненным согревающимися полотенцами.
В глубине корпуса, около ряда низеньких
печей с маленькими отверстиями, испускавшими ослепительный белый свет, каким светит только добела накаленное железо, двигались какие-то человеческие фигуры, мешавшие
в печах длинными железными клюками; где-то капала вода, сквозной ветер тянул со
стороны водяного ларя, с подавленным визгом где-то вертелось колесо, заставляя дрожать даже чугунные плиты, которыми был вымощен весь пол.
Занятый своими мыслями, я незаметно спустился по улице под гору и очутился пред самой фабрикой,
в недра которой меня не только без всяких препятствий, но и даже с поклоном впустил низенький старичок-караульщик; пройдя маленькую калитку, я очутился
в пределах громадной площади, с одной
стороны отделенной высокой плотиной, а с трех других — зданием заводской конторы, длинными амбарами, механической и дровосушными
печами.
Мужик расплатился, помолился перед образами и, поклонившись на все четыре
стороны, вышел из избы.
В то время толстоватый ярославец успел уже опорожнить дочиста чашку тертого гороху. Он немедленно приподнялся с лавки, снял с шеста кожух, развалил его подле спавшего уже товарища и улегся; почти
в ту ж минуту изба наполнилась его густым, протяжным храпеньем. Дворничиха полезла на
печь.
В избе остались бодрствующими рыженький, Антон и хозяин.
Бедная комната; направо дверь, у двери старинные часы; прямо
печь изразцовая, с одной
стороны ее шкаф, с другой — дверь
в кухню; налево комод, на нем туалетное зеркало; на первом плане окно, у окна стол.
Она помнит, как
в кузнечном отделении вытащили из
печи кусок раскаленного железа и как один старик с ремешком на голове, а другой — молодой,
в синей блузе, с цепочкой на груди и с сердитым лицом, должно быть, из старших, ударили молотками по куску железа, и как брызнули во все
стороны золотые искры, и как, немного погодя, гремели перед ней громадным куском листового железа; старик стоял навытяжку и улыбался, а молодой вытирал рукавом мокрое лицо и объяснял ей что-то.
Вечером гончар на обрыве жег горшки. Внизу на лугу девушки водили хоровод и пели. Играли на гармонике. И на заречной
стороне тоже горела одна
печь и пели девушки, и издали это пение казалось стройным и нежным.
В трактире и около шумели мужики; они пели пьяными голосами, все врозь, и бранились так, что Ольга только вздрагивала и говорила...
Миновала полночь, уже потухли
печи здесь и на той
стороне, а внизу на лугу и
в трактире всё еще гуляли. Старик и Кирьяк, пьяные, взявшись за руки, толкая друг друга плечами, подошли к сараю, где лежали Ольга и Марья.
Огонь
в камельке погас.
В юрте стало тепло, как
в нагретой
печи. Льдины на окнах начали таять, и из этого можно было заключить, что на дворе мороз стал меньше, так как
в сильные морозы льдина не тает и с внутренней
стороны, как бы ни было тепло
в юрте. Ввиду этого мы перестали подбавлять
в камелек дрова, и я вышел наружу, чтобы закрыть трубу.
Высокая, худая женщина, стоявшая у открытого устья
печи, слегка повернулась
в сторону Жмакина, сурово и безмолвно поклонилась, не глядя на него, и опять закопошилась у шестка.
На правой
стороне (от зрителей) две узкие однопольные двери: ближайшая
в комнату Людмилы, а следующая
в комнату Шабловой; между дверями изразчатое зеркало голландской
печи с топкой.
По селам бабы воют, по деревням голосят; по всем по дворам ребятишки ревут, ровно во всяком дому по покойнику. Каждой матери боязно, не отняли б у нее сынишка любимого
в ученье заглазное. Замучат там болезного, заморят на чужой
стороне, всего-то натерпится, со всяким-то горем спознается!.. Не ученье страшно — страшна чужедальняя
сторона непотачливая, житье-бытье под казенной кровлею, кусок хлеба, не матерью печенный, щи, не
в родительской
печи сваренные.
Те же стоны и кряхтенье стариков, не слезающих с остылых
печей; тот же дым и вонь, а часто и снег, пролезающий по углам с наружной
стороны изб во внутреннюю; те же слабые писки голых и еле живых ребят со вспухшими животами и красными от дыма глазами; но зимняя картина
в орловской деревне никогда и не была другою…
Она посмотрела на свою умершую девочку и на всех, которые ее укладывали «под святые», и молча, с совершенно бесчувственным лицом, пошла
в противуположную
сторону к
печи и стала греть возле нее руки.
Стоял
в ней столярный станок, возле него с одной
стороны стол со слесарными снарядами, с другой — столярный верстак;
в углу, у окна кожей обитый полок для чинки и сборки часов, к
печи приставлен небольшой горн с раздувальным мехом для плавки, литья, паянья и для полуды; у другого окна стоят на свету два пристолья для резьбы и золоченья, а по полкам расставлены заготовленные иконы и разная утварь, дожидавшая очереди для починки или переделки.
И потащил Федора
в ад, прямо
в пекло, и черти слетались со всех
сторон и кричали...
Небо ясно, солнце
печет. Во все
стороны тускнеет просторная степь, под теплым ветерком колышется сухая, порыжелая трава. Вдали отлогие холмы, по степи маячат одинокие всадники-буряты, виднеются стада овец и двугорбых верблюдов. Денщик смотрителя, башкир Мохамедка, жадно смотрит
в окно с улыбкою, расплывшеюся по плоскому лицу с приплюснутым носом.
Закружился бес, копытом
в печь вдарил, пол-угла отшиб. Вот тебе и попировал!.. Однако ж дела не поправишь. Душу из княжны скорым манером вынул да к окну, — решетку железную, будто платок носовой,
в клочки разорвал. Да не тут-то было. Навстречу ему с надворной
стороны княжны Тамары ангел-хранитель тут как тут. Так соколом и налетел...