Неточные совпадения
Ветер упорно, как бы настаивая на своем, останавливал Левина и, обрывая листья и цвет с лип и безобразно и странно оголяя белые сучья берез, нагибал всё
в одну
сторону: акации, цветы, лопухи, траву и макушки дерев.
Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление;
в ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих
сторон над нами; густолиственные кусты, растущие
в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании
ветра осыпали нас серебряным дождем.
Заговорил о превратностях судьбы; уподобил жизнь свою судну посреди морей, гонимому отовсюду
ветрами; упомянул о том, что должен был переменить много мест и должностей, что много потерпел за правду, что даже самая жизнь его была не раз
в опасности со
стороны врагов, и много еще рассказал он такого, из чего Тентетников мог видеть, что гость его был скорее практический человек.
На этот раз
ветер дунул с другой
стороны, и все слова были услышаны козаками. Но за такой совет достался ему тут же удар обухом по голове, который переворотил все
в глазах его.
Весла он не взял, и
в тот момент, когда, пошатнувшись, упустил схватиться за очередную сваю, сильный удар
ветра швырнул нос лодки от мостков
в сторону океана.
Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и
ветер пронес дым сквозь плетень
в куст, росший с внешней
стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его
в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
До деревни было сажен полтораста, она вытянулась по течению узенькой речки, с мохнатым кустарником на берегах; Самгин хорошо видел все, что творится
в ней, видел, но не понимал. Казалось ему, что толпа идет торжественно, как за крестным ходом, она даже сбита
в пеструю кучу теснее, чем вокруг икон и хоругвей.
Ветер лениво гнал шумок
в сторону Самгина, были слышны даже отдельные голоса, и особенно разрушал слитный гул чей-то пронзительный крик...
Дни и ночи по улице, по крышам рыкал не сильный, но неотвязный
ветер и воздвигал между домами и людьми стены отчуждения; стены были невидимы, но чувствовались
в том, как молчаливы стали обыватели, как подозрительно и сумрачно осматривали друг друга и как быстро, при встречах, отскакивали
в разные
стороны.
Так. Но ведь не планета же он
в самом деле — и мог бы уклониться далеко
в сторону. Стройно действующий механизм природных сил мог бы расстроиться — и от внешних притоков разных противных
ветров, толчков, остановок, и от дурной, избалованной воли.
— Мне все будто пить хочется, я воздуха хочу! — говорила она, оборачиваясь лицом
в ту
сторону, откуда был
ветер.
Он принимался чуть не сам рубить мачтовые деревья, следил прилежнее за работами на пильном заводе, сам, вместо приказчиков, вел книги
в конторе или садился на коня и упаривал его, скача верст по двадцати взад и вперед по лесу, заглушая свое горе и все эти вопросы, скача от них дальше, — но с ним неутомимо, как свистящий осенний
ветер, скакал вопрос: что делается на той
стороне Волги?
День был удивительно хорош: южное солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и лучей; улицы тянулись лениво, домы стояли задумчиво
в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы прошли мимо большой площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными
в противоположную от Столовой горы
сторону, по причине знаменитых
ветров, падающих с этой горы на город и залив.
9-го мы думали было войти
в Falsebay, но ночью проскользнули мимо и очутились миль за пятнадцать по ту
сторону мыса. Исполинские скалы, почти совсем черные от
ветра, как зубцы громадной крепости, ограждают южный берег Африки. Здесь вечная борьба титанов — моря,
ветров и гор, вечный прибой, почти вечные бури. Особенно хороша скала Hangklip. Вершина ее нагибается круто к средине, а основания выдается
в море. Вершины гор состоят из песчаника, а основания из гранита.
Фрегат повели, приделав фальшивый руль, осторожно, как носят раненого
в госпиталь,
в отысканную
в другом заливе, верстах
в 60 от Симодо, закрытую бухту Хеда, чтобы там повалить на отмель, чинить — и опять плавать. Но все надежды оказались тщетными. Дня два плаватели носимы были бурным
ветром по заливу и наконец должны были с неимоверными усилиями перебраться все (при морозе
в 4˚) сквозь буруны на шлюпках, по канату, на берег, у подошвы японского Монблана, горы Фудзи,
в противуположной
стороне от бухты Хеда.
Дорога пошла
в гору. Жарко. Мы сняли пальто: наши узкие костюмы, из сукна и других плотных материй, просто невозможны
в этих климатах. Каков жар должен быть летом! Хорошо еще, что
ветер с моря приносит со всех
сторон постоянно прохладу! А всего
в 26-м градусе широты лежат эти благословенные острова. Как не взять их под покровительство? Люди Соединенных Штатов совершенно правы, с своей
стороны.
Это очень хорошо выходит по-русски, так же как, например, выражение «остойчивый», «остойчивость», то есть прочное, надлежащее сиденье корабля
в воде; «наветренная» и «подветренная»
сторона или еще «отстояться на якоре», то есть воспротивиться напору
ветра и т. д.
Нельзя определить срок прибытию парусного судна, нельзя бороться с противным
ветром, нельзя сдвинуться назад, наткнувшись на мель, нельзя поворотить сразу
в противную
сторону, нельзя остановиться
в одно мгновение.
Ветер налетал порывами, рвал, потом убегал прочь и жалобно выл
в стороне.
Лесной великан хмурился и только солидно покачивался из
стороны в сторону. Я вспомнил пургу около озера Ханка и снежную бурю при переходе через Сихотэ-Алинь. Я слышал, как таза подкладывал дрова
в огонь и как шумело пламя костра, раздуваемое
ветром. Потом все перепуталось, и я задремал. Около полуночи я проснулся. Дерсу и Китенбу не спали и о чем-то говорили между собой. По интонации голосов я догадался, что они чем-то встревожены.
Порой сквозь туман было видно темное небо, покрытое тучами. Они шли совсем не
в ту
сторону, куда дул
ветер, а к юго-западу.
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со
стороны моря дул сильный
ветер. Волны с шумом бились о берег и с пеной разбегались по песку. От реки
в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг почувствовал тяжесть
в ногах. Хотел было я отступить назад, но, к ужасу своему, почувствовал, что не могу двинуться с места. Я медленно погружался
в воду.
В лесу мы не страдали от
ветра, но каждый раз, как только выходили на реку, начинали зябнуть.
В 5 часов пополудни мы дошли до четвертой зверовой фанзы. Она была построена на берегу небольшой протоки с левой
стороны реки. Перейдя реку вброд, мы стали устраиваться на ночь. Развьючив мулов, стрелки принялись таскать дрова и приводить фанзу
в жилой вид.
Место для бивака было выбрано нельзя сказать чтобы удачное. Это была плоская седловина, поросшая густым лесом.
В сторону от нее тянулся длинный отрог, оканчивающийся небольшой конической сопкой. По обеим
сторонам седловины были густые заросли кедровника и еще какого-то кустарника с неопавшей сухой листвой. Мы нарочно зашли
в самую чащу его, чтобы укрыться от
ветра, и расположились у подножия огромного кедра высотой, вероятно, 20 м.
С утра погода хмурилась. Воздух был наполнен снежной пылью. С восходом солнца поднялся
ветер, который к полудню сделался порывистым и сильным. По реке кружились снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали
в одну
сторону и так же неожиданно пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь из
стороны в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
Порывистый
ветер быстро мчался мне навстречу через желтое, высохшее жнивье; торопливо вздымаясь перед ним, стремились мимо, через дорогу, вдоль опушки, маленькие, покоробленные листья;
сторона рощи, обращенная стеною
в поле, вся дрожала и сверкала мелким сверканьем, четко, но не ярко; на красноватой траве, на былинках, на соломинках — всюду блестели и волновались бесчисленные нити осенних паутин.
Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров огня большого развести было нельзя, и потому все зябли и почти не спали. Как я ни старался завернуться
в бурку, но холодный
ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова были плохие, они трещали и бросали во все
стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал, как он ругал полено, называя его по-своему — «худой люди».
Олентьев и Марченко не беспокоились о нас. Они думали, что около озера Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать. Я переобулся, напился чаю, лег у костра и крепко заснул. Мне грезилось, что я опять попал
в болото и кругом бушует снежная буря. Я вскрикнул и сбросил с себя одеяло. Был вечер. На небе горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный Путь. Поднявшийся ночью
ветер раздувал пламя костра и разносил искры по полю. По другую
сторону огня спал Дерсу.
За утренним чаем Г.И. Гранатман заспорил с Кожевниковым по вопросу, с какой
стороны ночью дул
ветер. Кожевников указывал на восток, Гранатман — на юг, а мне казалось, что
ветер дул с севера. Мы не могли столковаться и потому обратились к Дерсу. Гольд сказал, что направление
ветра ночью было с запада. При этом он указал на листья тростника. Утром с восходом солнца
ветер стих, а листья так и остались загнутыми
в ту
сторону, куда их направил
ветер.
Вдруг
ветер переменился, и дым отнесло
в сторону. Дерсу поднялся и растолкал меня. Я попробовал было еще идти по галечниковой отмели, но вскоре убедился, что это свыше моих сил: я мог только лежать и стонать.
День выпал томительный, жаркий. Истома чувствовалась во всем. Ни малейшего дуновения
ветра. Знойный воздух словно окаменел. Все живое замерло и притаилось.
В стороне от дороги сидела какая-то хищная птица, раскрыв рот. Видимо, и ей было жарко.
И точно
в ответ на его слова
в горах послышался шум, потом налетел сильный порыв
ветра с той
стороны, откуда мы его не ожидали. Дрова разгорелись ярким пламенем. Вслед за первым порывом налетел второй, потом третий, пятый, десятый, и каждый порыв был продолжительнее предыдущего. Хорошо, что палатки наши были крепко привязаны, иначе их сорвало бы
ветром.
К утру погода мало изменилась к лучшему.
Ветер был резкий и порывистый. На совете решено было попытаться перевалить через Сихотэ-Алинь,
в надежде, что на западной
стороне его будет тише. Решающее значение имел голос Дерсу.
Огонь быстро пошел по
ветру и
в стороны.
Кругом нас творилось что-то невероятное.
Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из
стороны в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не было видно. Все кружилось
в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение. Новый порыв
ветра — и туманная картина пропадала.
После полудня пурга разыгралась со всей силой. Хотя мы были и защищены утесами и палаткой, однако это была ненадежная защита. То становилось жарко и дымно, как на пожаре, когда
ветер дул нам
в лицо, то холодно, когда пламя отклонялось
в противоположную
сторону.
Наконец
в стороне что-то стало чернеть. Владимир поворотил туда. Приближаясь, увидел он рощу. Слава богу, подумал он, теперь близко. Он поехал около рощи, надеясь тотчас попасть на знакомую дорогу или объехать рощу кругом: Жадрино находилось тотчас за нею. Скоро нашел он дорогу и въехал во мрак дерев, обнаженных зимою.
Ветер не мог тут свирепствовать; дорога была гладкая; лошадь ободрилась, и Владимир успокоился.
Начал прищуривать глаза — место, кажись, не совсем незнакомое: сбоку лес, из-за леса торчал какой-то шест и виделся прочь далеко
в небе. Что за пропасть! да это голубятня, что у попа
в огороде! С другой
стороны тоже что-то сереет; вгляделся: гумно волостного писаря. Вот куда затащила нечистая сила! Поколесивши кругом, наткнулся он на дорожку. Месяца не было; белое пятно мелькало вместо него сквозь тучу. «Быть завтра большому
ветру!» — подумал дед. Глядь,
в стороне от дорожки на могилке вспыхнула свечка.
С высокого берега смотрели вниз чахлые, больные деревья; здесь на открытом месте каждое из них
в одиночку ведет жестокую борьбу с морозами и холодными
ветрами, и каждому приходится осенью и зимой,
в длинные страшные ночи, качаться неугомонно из
стороны в сторону, гнуться до земли, жалобно скрипеть, — и никто не слышит этих жалоб.
Холодные течения, идущие от северных островов, где даже
в конце лета бывает ледоход, омывают Сахалин с обеих
сторон, причем восточному берегу, как более открытому течениям и холодным
ветрам, приходится принимать наибольшую долю страданий; природа его безусловно суровая, и флора его носит настоящий полярный характер.
Притом осечки у ружья с кремнем могут происходить и от других многих причин, кроме сырости: а)
ветер может отнесть искры
в сторону; б) кремень притупиться или отколоться;
в) огниво потерять твердость закалки и не дать крупных искр; г) наконец, когда все это
в исправности, осечка может случиться без всяких, по-видимому, причин: искры брызнут во все
стороны и расположатся так неудачно, что именно на полку с порохом не попадут.
Когда
ветер сносит их
в сторону, особенно если как-нибудь захватит сзади, то длинные шейные и спинные перья заворачиваются, и гаршнеп представляет странную фигуру, непохожую на птицу: точно летит хлопок льна или клочок шерсти.
Я никогда не мог равнодушно видеть не только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного дерева;
в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие удары топора производят только легкое сотрясение
в древесном стволе; оно становится сильнее с каждым ударом и переходит
в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну
сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного
ветра, рухнет на землю!..
Вся хитрость состоит
в том, чтоб уловить гаршнепа
в ту минуту, когда он, сделав уступку
ветру и будучи отнесен им
в сторону, начнет опять лететь прямо; тут выходят такие мгновения от противоборства
ветра и усилий птицы, что она стоит
в воздухе неподвижно; опытные стрелки знают это и редко дают промахи по гаршнепам.
Но сильный
ветер, безгранично властвуя степью, склоняет до пожелтевших корней слабые, гибкие кусты ковыля, треплет их, хлещет, рассыпает направо и налево, бьет об увядшую землю, несет по своему направлению, и взору представляется необозримое пространство, все волнующееся и все как будто текущее
в одну
сторону.
По звуку ли этого колокола, по тому ли, как тянул
ветер, или еще по каким-то, может быть и ему самому неизвестным, признакам Петр чувствовал, что где-то
в той
стороне, за монастырем, местность внезапно обрывается, быть может над берегом речки, за которой далеко раскинулась равнина, с неопределенными, трудноуловимыми звуками тихой жизни.
Какая-то птица билась
в воздухе. Она, видимо, старалась укрыться
в лесу, но ее
ветром относило
в сторону. При свете молнии я увидел, как она камнем падала на землю.
Как-то
в этот день маршрут затянулся, и на бивак мы встали совсем
в сумерки. Остановились мы с правой
стороны реки среди молодого ельника у подножья высокой скалы. Место мне показалось удобным: с одной
стороны от
ветра нас защищал берег, с другой — лес, с третьей — молодой ельник.
Все внимание их было сосредоточено на том, чтобы не допустить одновременного наклона лодки под давлением
ветра в парус и натиска большой волны с той же
стороны.
Волны подгоняли нашу утлую ладью, вздымали ее кверху и накреняли то на один, то на другой бок. Она то бросалась вперед, то грузно опускалась
в промежутки между волнами и зарывалась носом
в воду. Чем сильнее дул
ветер, тем быстрее бежала наша лодка, но вместе с тем труднее становилось плавание. Грозные валы, украшенные белыми гребнями, вздымались по
сторонам. Они словно бежали вперегонки, затем опрокидывались и превращались
в шипящую пену.
Ночь была черная и дождливая.
Ветер дул все время с северо-востока порывами, то усиливаясь, то ослабевая. Где-то
в стороне скрипело дерево. Оно точно жаловалось на непогоду, но никто не внимал его стонам. Все живое попряталось
в норы, только мы одни блуждали по лесу, стараясь выйти на реку Улике.