Неточные совпадения
Аммос Федорович (строит всех полукружием).Ради бога,
господа, скорее
в кружок, да побольше порядку! Бог с ним: и во дворец ездит, и государственный совет распекает! Стройтесь на военную ногу, непременно на военную ногу! Вы, Петр Иванович, забегите с этой
стороны, а вы, Петр Иванович, станьте вот тут.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу
господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все
стороны и которые приехали
в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него ходить за ним.
В заключение скажу, что, выходя за
господина Лужина, Авдотья Романовна те же самые деньги берет, только с другой
стороны…
И, однако ж,
в стороне, шагах
в пятнадцати, на краю бульвара, остановился один
господин, которому, по всему видно было, очень бы хотелось тоже подойти к девочке с какими-то целями.
Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать
в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «
Барин, не прикажешь ли воротиться?»
Петр глянул
в сторону, куда указывал
барин. Несколько телег, запряженных разнузданными лошадьми, шибко катились по узкому проселку.
В каждой телеге сидело по одному, много по два мужика
в тулупах нараспашку.
Туробоев отошел
в сторону, Лютов, вытянув шею, внимательно разглядывал мужика, широкоплечего,
в пышной шапке сивых волос,
в красной рубахе без пояса; полторы ноги его были одеты синими штанами.
В одной руке он держал нож,
в другой — деревянный ковшик и, говоря, застругивал ножом выщербленный край ковша, поглядывая на
господ снизу вверх светлыми глазами. Лицо у него было деловитое, даже мрачное, голос звучал безнадежно, а когда он перестал говорить, брови его угрюмо нахмурились.
— Чего вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова,
в знак неблаговоления, до того
стороной, что ему приходилось видеть
барина вполглаза, а
барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой так и ждешь, что вылетят две-три птицы.
Не наказывал
Господь той
стороны ни египетскими, ни простыми язвами. Никто из жителей не видал и не помнит никаких страшных небесных знамений, ни шаров огненных, ни внезапной темноты; не водится там ядовитых гадов; саранча не залетает туда; нет ни львов рыкающих, ни тигров ревущих, ни даже медведей и волков, потому что нет лесов. По полям и по деревне бродят только
в обилии коровы жующие, овцы блеющие и куры кудахтающие.
Опять тот же прыжок и ворчанье сильнее. Захар вошел, а Обломов опять погрузился
в задумчивость. Захар стоял минуты две, неблагосклонно, немного
стороной посматривая на
барина, и, наконец, пошел к дверям.
Захар, чувствуя неловкость от этого безмолвного созерцания его особы, делал вид, что не замечает
барина, и более, нежели когда-нибудь,
стороной стоял к нему и даже не кидал
в эту минуту своего одностороннего взгляда на Илью Ильича.
Если Захар, питая
в глубине души к
барину преданность, свойственную старинным слугам, разнился от них современными недостатками, то и Илья Ильич, с своей
стороны, ценя внутренне преданность его, не имел уже к нему того дружеского, почти родственного расположения, какое питали прежние
господа к слугам своим. Он позволял себе иногда крупно браниться с Захаром.
Ему весело, легко.
В природе так ясно. Люди всё добрые, все наслаждаются; у всех счастье на лице. Только Захар мрачен, все
стороной смотрит на
барина; зато Анисья усмехается так добродушно. «Собаку заведу, — решил Обломов, — или кота… лучше кота: коты ласковы, мурлычат».
Это было так называемое «заведение», у дверей которого всегда стояло двое-трое пустых дрожек, а извозчики сидели
в нижнем этаже, с блюдечками
в руках. Верхний этаж назначался для «
господ» Выборгской
стороны.
Он уж не видел, что делается на сцене, какие там выходят рыцари и женщины; оркестр гремит, а он и не слышит. Он озирается по
сторонам и считает, сколько знакомых
в театре: вон тут, там — везде сидят, все спрашивают: «Что это за
господин входил к Ольге
в ложу?..» — «Какой-то Обломов!» — говорят все.
Дама бросилась
в сторону,
господин тоже хотел убежать и говорил, что он теперь не
в претензии; но полиция подскочила и вмешалась: «Этого, говорит, нельзя: это
в публичном месте», — и сербского воителя арестовали, и побитого тоже.
— Ну, девки, покажу я вам диковинку! — сказал он, плюнув сквозь зубы
в сторону, — пойдемте, Пелагея Петровна, к
барину, к Борису Павловичу,
в щелку посмотреть;
в тиатр не надо ходить: как он там «девствует»!..
Шагов сотню поручик очень горячился, бодрился и храбрился; он уверял, что «так нельзя», что тут «из пятелтышки», и проч., и проч. Но наконец начал что-то шептать городовому. Городовой, человек рассудительный и видимо враг уличных нервностей, кажется, был на его
стороне, но лишь
в известном смысле. Он бормотал ему вполголоса на его вопросы, что «теперь уж нельзя», что «дело вышло» и что «если б, например, вы извинились, а
господин согласился принять извинение, то тогда разве…»
А
барин, стало быть, живет
в себя, «
в свое брюхо», как говорят
в той
стороне?
Вот что,
господин смотритель: я рассудил, что если я теперь поеду на ту
сторону, мне все-таки раньше полночи
в город не попасть.
Лука, шепча молитвы, помог
барину надеть сюртук и потихоньку несколько раз перекрестился про себя. «Уж только бы
барину ноги, а тут все будет по-нашему», — соображал старик,
в последний раз оглядывая его со всех
сторон.
Со
стороны этот люд мог показаться тем сбродом, какой питается от крох, падающих со стола
господ, но староверческие предания придавали этим людям совсем особенный тон: они являлись чем-то вроде хозяев
в бахаревском доме, и сама Марья Степановна перед каждым кануном отвешивала им земной поклон и покорным тоном говорила: «Отцы и братия, простите меня, многогрешную!» Надежде Васильевне не нравилось это заказное смирение, которым прикрывались те же недостатки и пороки, как и у никониан, хотя по наружному виду от этих выдохшихся обрядов веяло патриархальной простотой нравов.
Отступив немного
в сторону, лакей почтительно наблюдал, как
барин сам раскупоривает бутылки; а
в это время дядюшка, одержимый своим «любопытством», подробно осмотрел мебель, пощупал тисненые обои цвета кофейной гущи и внимательно перебрал все вещицы, которыми был завален письменный стол.
— Видите,
господа, шутки
в сторону, — вскинулся глазами Митя и твердо посмотрел на них обоих.
—
Господа, — начал он громко, почти крича, но заикаясь на каждом слове, — я… я ничего! Не бойтесь, — воскликнул он, — я ведь ничего, ничего, — повернулся он вдруг к Грушеньке, которая отклонилась на кресле
в сторону Калганова и крепко уцепилась за его руку. — Я… Я тоже еду. Я до утра.
Господа, проезжему путешественнику… можно с вами до утра? Только до утра,
в последний раз,
в этой самой комнате?
Но, может быть, это было вовсе не активное сообщество со
стороны Смердякова, а, так сказать, пассивное и страдальческое: может быть, запуганный Смердяков согласился лишь не сопротивляться убийству и, предчувствуя, что его же ведь обвинят, что он дал убить
барина, не кричал, не сопротивлялся, — заранее выговорил себе у Дмитрия Карамазова позволение пролежать это время как бы
в падучей, «а ты там убивай себе как угодно, моя изба с краю».
— Шутки
в сторону, — проговорил он мрачно, — слушайте: с самого начала, вот почти еще тогда, когда я выбежал к вам давеча из-за этой занавески, у меня мелькнула уж эта мысль: «Смердяков!» Здесь я сидел за столом и кричал, что не повинен
в крови, а сам все думаю: «Смердяков!» И не отставал Смердяков от души. Наконец теперь подумал вдруг то же: «Смердяков», но лишь на секунду: тотчас же рядом подумал: «Нет, не Смердяков!» Не его это дело,
господа!
Дня через два вода
в реке начала спадать, и можно было попытаться переправиться на другую ее
сторону. Буреломный лес хотя и продолжал еще плыть, но не уносился
в море, а застревал на
баре.
В числе этих любителей преферанса было: два военных с благородными, но слегка изношенными лицами, несколько штатских особ,
в тесных, высоких галстухах и с висячими, крашеными усами, какие только бывают у людей решительных, но благонамеренных (эти благонамеренные люди с важностью подбирали карты и, не поворачивая головы, вскидывали сбоку глазами на подходивших); пять или шесть уездных чиновников, с круглыми брюшками, пухлыми и потными ручками и скромно неподвижными ножками (эти
господа говорили мягким голосом, кротко улыбались на все
стороны, держали свои игры у самой манишки и, козыряя, не стучали по столу, а, напротив, волнообразно роняли карты на зеленое сукно и, складывая взятки, производили легкий, весьма учтивый и приличный скрип).
— Подрядчика, батюшка. Стали мы ясень рубить, а он стоит да смотрит… Стоял, стоял, да и пойди за водой к колодцу: слышь, пить захотелось. Как вдруг ясень затрещит да прямо на него. Мы ему кричим: беги, беги, беги… Ему бы
в сторону броситься, а он возьми да прямо и побеги… заробел, знать. Ясень-то его верхними сучьями и накрыл. И отчего так скоро повалился, —
Господь его знает… Разве сердцевина гнила была.
Иди-ка ты,
барин,
в сторону, а я
в другую.
А уже, конечно, нельзя сказать об англичанах, чтоб они не любили своего отечества, или чтоб они были не национальны. Расплывающаяся во все
стороны Англия заселила полмира,
в то время как скудная соками Франция — одни колонии потеряла, а с другими не знает, что делать. Они ей и не нужны; Франция довольна собой и лепится все больше и больше к своему средоточию, а средоточие — к своему
господину. Какая же независимость может быть
в такой стране?
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со
стороны невесты и не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну,
господь с вами,
в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
Ночью человек тридцать крестьян (почти вся вотчина) оцепили господский дом, ворвались
в спальню и, повесив
барина за ноги, зажгли дом со всех
сторон.
Тюрьма стояла на самом перевале, и от нее уже был виден город, крыши домов, улицы, сады и широкие сверкающие пятна прудов… Грузная коляска покатилась быстрее и остановилась у полосатой заставы шлагбаума. Инвалидный солдат подошел к дверцам, взял у матери подорожную и унес ее
в маленький домик, стоявший на левой
стороне у самой дороги. Оттуда вышел тотчас же высокий
господин, «команду на заставе имеющий»,
в путейском мундире и с длинными офицерскими усами. Вежливо поклонившись матери, он сказал...
В этот день он явился
в класс с видом особенно величавым и надменным. С небрежностью, сквозь которую, однако, просвечивало самодовольство, он рассказал, что он с новым учителем уже «приятели». Знакомство произошло при особенных обстоятельствах. Вчера, лунным вечером, Доманевич возвращался от знакомых. На углу Тополевой улицы и шоссе он увидел какого-то
господина, который сидел на штабеле бревен, покачивался из
стороны в сторону, обменивался шутками с удивленными прохожими и запевал малорусские песни.
— Чего полно? Не удались дети-то, с коей
стороны ни взгляни на них. Куда сок-сила наша пошла? Мы с тобой думали, —
в лукошко кладем, а господь-от вложил
в руки нам худое решето…
Я, признаюсь, даже нарочно его от себя отпущу, как мы уже и условились по приезде тотчас же разойтись
в разные
стороны, чтоб удобнее изловить
господина Фердыщенка.
Компания Рогожина была почти
в том же самом составе, как и давеча утром; прибавился только какой-то беспутный старичишка,
в свое время бывший редактором какой-то забулдыжной обличительной газетки и про которого шел анекдот, что он заложил и пропил свои вставные на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный соперник и конкурент, по ремеслу и по назначению, утрешнему
господину с кулаками и совершенно никому из рогожинцев не известный, но подобранный на улице, на солнечной
стороне Невского проспекта, где он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил вспоможения, под коварным предлогом, что он сам «по пятнадцати целковых давал
в свое время просителям».
Офицер, не помня себя, бросился на нее; около Настасьи Филипповны уже не было ее свиты; приличный
господин средних лет уже успел стушеваться совершенно, а
господин навеселе стоял
в стороне и хохотал что было мочи.
— Дело
в следующем анекдоте из прошедших веков, ибо я
в необходимости рассказать анекдот из прошедших веков.
В наше время,
в нашем отечестве, которое, надеюсь, вы любите одинаково со мной,
господа, ибо я, с своей
стороны, готов излить из себя даже всю кровь мою…
Пока он с наслаждением засматривался на Аглаю, весело разговаривавшую с князем N. и Евгением Павловичем, вдруг пожилой барин-англоман, занимавший «сановника»
в другом углу и рассказывавший ему о чем-то с одушевлением, произнес имя Николая Андреевича Павлищева. Князь быстро повернулся
в их
сторону и стал слушать.
—
Господин Карачунский, вы не могли, следовательно, не знать, что принимаете приисковый инвентарь только по описи, не проверяя фактически, — тянул следователь, записывая что-то, — чем, с одной
стороны, вы прикрывали упущения и растраты казенного управления промыслами, а с другой — вводили
в заблуждение собственных доверителей,
в данном случае компанию.
Карачунский рассказывал подробно, как добывают золото
в Калифорнии,
в Африке,
в Австралии, какие громадные компании основываются, какие страшные капиталы затрачиваются, какие грандиозные работы ведутся и какие баснословные дивиденды получаются
в результате такой кипучей деятельности. Родион Потапыч только недоверчиво покачивал головой, а с другой
стороны, очень уж хорошо рассказывал
барин, так хорошо, что даже слушать его обидно.
Аристашка только замычал, с удивлением разглядывая новое начальство. Это был небольшого роста
господин, неопределенных лет, с солдатскою физиономией; тусклый глаз неопределенного цвета суетливо ерзал по
сторонам. Дорожный костюм был сменен горно-инженерским мундиром. Все движения отличались порывистостью.
В общем ничего запугивающего, как у крепостных управляющих, вроде Луки Назарыча, умевших наводить панику одним своим видом.
Правду говоря, однако, всех тяжеле
в этот день была роль самого добросердого
барина и всех приятнее роль Зины. Ей давно смерть хотелось возвратиться к мужу, и теперь она получила разом два удовольствия: надевала на себя венок страдалицы и возвращалась к мужу, якобы не по собственной воле, имея, однако,
в виду все приятные
стороны совместного житья с мужем, которыми весьма дорожила ее натура, не уважавшая капризов распущенного разума.
Тарантас поехал, стуча по мостовинам;
господа пошли сбоку его по левую
сторону, а Юстин Помада с неопределенным чувством одиночества, неумолчно вопиющим
в человеке при виде людского счастия, безотчетно перешел на другую
сторону моста и, крутя у себя перед носом сорванный стебелек подорожника, брел одиноко, смотря на мерную выступку усталой пристяжной.
— Юбка носить, ха-ха-ха. Вот,
господа, хорош он будет
в юбке! Пузаноста, поезжай, брат,
в своя
сторона. Пузаносто, ха-ха-ха!
— Князь говорит дело. Умение владеть инструментом во всяком случае повышает эстетический вкус, да и
в жизни иногда бывает подспорьем. Я же, с своей
стороны,
господа… я предлагаю читать с молодой особой «Капитал» Маркса и историю человеческой культуры. А кроме того. проходить с ней физику и химию.
Помутилися ее очи ясные, подкосилися ноги резвые, пала она на колени, обняла руками белыми голову своего
господина доброго, голову безобразную и противную, и завопила источным голосом: «Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я люблю тебя как жениха желанного…» И только таковы словеса она вымолвила, как заблестели молоньи со всех
сторон, затряслась земля от грома великого, ударила громова стрела каменная
в пригорок муравчатый, и упала без памяти молода дочь купецкая, красавица писаная.