Неточные совпадения
— А я думаю: я вот лежу здесь под стогом… Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно
в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и
часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не было и не будет… А
в этом атоме,
в этой математической точке кровь обращается,
мозг работает, чего-то хочет тоже… Что за безобразие! Что за пустяки!
В мозге Самгина образовалась некая неподвижная точка, маленькое зеркало, которое всегда, когда он желал этого, показывало ему все, о чем он думает, как думает и
в чем его мысли противоречат одна другой. Иногда это свойство разума очень утомляло его, мешало жить, но все
чаще он любовался работой этого цензора и привыкал считать эту работу оригинальнейшим свойством психики своей.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная
в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд
в улицу,
в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее
частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей
в год две трети жизни, кровь,
мозг, нервы.
И они позвали его к себе. «Мы у тебя были, теперь ты приди к нам», — сказали они и угощали его обедом, но
в своем вкусе, и потому он не ел.
В грязном горшке чукчанка сварила оленины, вынимала ее и делила на
части руками — какими — Боже мой! Когда он отказался от этого блюда, ему предложили другое, самое лакомое: сырые оленьи
мозги. «Мы ели у тебя, так уж и ты, как хочешь, а ешь у нас», — говорили они.
Наступают, берут
в полон, рвут на
части сердце, прожигают
мозг — точь-в-точь как
в России.
Рана на голове была огромная,
часть мозга вымыло из нее, но я помню серые, с красными жилками, кусочки
в ране, точно мрамор или пена с кровью.
Но стрелять не смел:
в приговоренных к казни, если не было настоящего бунта, никогда не стреляли. А Цыганок скрипел зубами, бранился и плевал — его человеческий
мозг, поставленный на чудовищно острую грань между жизнью и смертью, распадался на
части, как комок сухой и выветрившейся глины.
Он ничего не думал, он даже не считал часов, а просто стоял
в немом ужасе перед этим противоречием, разорвавшим его
мозг на две
части; и стал он ровно бледный, ни белее, ни краснее, и по виду казался спокойным.
И ведь недавно еще читал. И еще подчеркивал, внимательно вдумываясь
в каждое слово, мысленно представляя себе соотношение
частей и все приемы. И при чтении казалось, что весь текст отпечатывается навеки
в мозгу.
Это письмо — первая вещь, которая привела ее немного
в себя и к сознанию той пустоты, которая окружила ее так внезапно; я усадил ее на диван, принес холодной воды, просил успокоиться, но какое значение имеют слова утешения, когда сердце разрывается на
части. Я отлично сознавал полную бесполезность моих утешений, но продолжал высказывать их; Александра Васильевна прислушивалась только к звуку моих слов, их содержание было недоступно ее подавленному
мозгу.
О том, как различается череп негров и других низших племён человечества — от черепа народов образованных, мы полагаем излишним распространяться. Кому не известно странное развитие верхней
части черепа у этих племён, доходящее до того, что у некоторых, напр., у новоголландцев, почти вовсе нет верхних
частей мозга? И кому, вместе с тем, неизвестно, что
в отношении к развитию умственных способностей эти племена стоят несравненно ниже народов кавказского племени?
Очевидно, что всякое изменение
в организме должно отражаться и на
мозге, если не
в мыслительной, то
в чувствительной его
части.
«К сожалению, говорит он, большая
часть родителей думает, что разум, т. е. способность
мозга чувствовать, мыслить и желать, является не
в младенческом возрасте, а гораздо позже; поэтому им и
в голову не приходит, что грудной ребёнок нуждается уже
в правильном воспитании».
Причина находится по большей
части в различии первоначальных впечатлений, воспринятых нашим
мозгом.
Количество
мозга, конечно, разумеется здесь относительное, сравнительно со всей массою Тела, и кроме того — здесь не принимаются
в расчёт те
части мозга,
в которых заключаются центральные органы движения и чувствования.
В организме человека нет ни одной
части, которая существовала бы сама по себе, без всякой связи с другими
частями; но ни одна из
частей нашего тела не связана так существенно со всеми остальными, как головной
мозг.
«Великое учение о непрерывности, — говорит он, — не позволяет нам предположить, чтобы что-нибудь могло явиться
в природе неожиданно и без предшественников, без постепенного перехода; неоспоримо, что низшие позвоночные животные обладают, хотя и
в менее развитом виде, тою
частью мозга, которую мы имеем все основания считать у себя самих органом сознания.
И вот представьте себе этот
мозг на 26 году жизни, не дрессированный, совершенно свободный от постоя, не обремененный никакою кладью, а только слегка запылившийся кое-какими знаниями по инженерной
части; он молод и физиологически алчет работы, ищет ее, и вдруг совершенно случайным путем западает
в него извне красивая, сочная мысль о бесцельной жизни и загробных потемках.
— Послушай, Лидочка, ведь это,
в сущности, ужасно! — говорит Сомов, вдруг останавливаясь перед женой и с ужасом глядя на ее лицо. — Ведь ты мать… понимаешь? мать! Как же ты будешь детей учить, если сама ничего не знаешь?
Мозг у тебя хороший, но что толку
в нем, если он не усвоил себе даже элементарных знаний? Ну, плевать на знания… знания дети и
в школе получат, но ведь ты и по
части морали хромаешь! Ты ведь иногда такое ляпнешь, что уши вянут!
— Да-с — околоточный и хожалый. Доктор уехал, из
части взяли… Что же ему за сухота теперь? И крови-то ничего почти не вышло…
В мозг, значит, прямо… Страсти! — Старичок вздрогнул и перекрестился. — Пожалуйте!.. — показал он рукой вверх.
С любящим беспокойством она стала замечать, что Ведерников глубоко болен. Однажды,
в задушевную минуту, он сознался ей: странное какое-то душевное состояние, — как будто разные
части мозга думают отдельно, независимо друг от друга, и независимо друг от друга толкают на самые неожиданные действия. Иногда бывают глубокие обмороки. И нельзя было этому дивиться: при той чудовищной работе, какую нес Ведерников, иначе не могло и быть.
— Почему неизлечимо? Напротив, очень и очень излечимо, и С. теперь поправляется. У него происходит всасывание
в поражённой
части мозга… Левого глаза он, действительно, лишится…
Он ранен
в левый глаз с повреждением передней
части мозга.
Он гнал от себя эту мысль, гнал всем усилием своего рассудка, но она, как бы вследствие этого, все
чаще и
чаще возвращалась
в его голову и неотступным гвоздем сидела
в его разгоряченном
мозгу.
— Шрапнелью он ранен
в голову, причём произошло поранение левого глаза и передней
части левой лобной доли
мозга, где залегает, как прежде думали, характер человека, а теперь дознано, что
в этой
части мозга сосредоточена вся психика человека и двигательные центры речи…