Неточные совпадения
Одет
в военного покроя сюртук, застегнутый на все пуговицы, и держит
в правой
руке сочиненный Бородавкиным"Устав о неуклонном сечении", но, по-видимому, не читает его, а как бы удивляется, что могут существовать на свете люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами.
Она вздохнула еще раз, чтобы надышаться, и уже вынула
руку из муфты, чтобы взяться за столбик и войти
в вагон, как еще человек
в военном пальто подле нее самой заслонил ей колеблющийся свет фонаря.
Губернский предводитель,
в руках которого по закону находилось столько важных общественных дел, — и опеки (те самые, от которых страдал теперь Левин), и дворянские огромные суммы, и гимназии женская, мужская и
военная, и народное образование по новому положению, и наконец земство, — губернский предводитель Снетков был человек старого дворянского склада, проживший огромное состояние, добрый человек, честный
в своем роде, но совершенно не понимавший потребностей нового времени.
Но так как все же он был человек
военный, стало быть, не знал всех тонкостей гражданских проделок, то чрез несколько времени, посредством правдивой наружности и уменья подделаться ко всему, втерлись к нему
в милость другие чиновники, и генерал скоро очутился
в руках еще больших мошенников, которых он вовсе не почитал такими; даже был доволен, что выбрал наконец людей как следует, и хвастался не
в шутку тонким уменьем различать способности.
Расспросивши подробно будочника, куда можно пройти ближе, если понадобится, к собору, к присутственным местам, к губернатору, он отправился взглянуть на реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик
в военной ливрее, с узелком
в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо
в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою.
Чичиков схватился со стула с ловкостью почти
военного человека, подлетел к хозяйке с мягким выраженьем
в улыбке деликатного штатского человека, коромыслом подставил ей
руку и повел ее парадно через две комнаты
в столовую, сохраняя во все время приятное наклоненье головы несколько набок. Служитель снял крышку с суповой чашки; все со стульями придвинулись ближе к столу, и началось хлебанье супа.
Заходило солнце, снег на памятнике царя сверкал рубинами, быстро шли гимназистки и гимназисты с коньками
в руках; проехали сани, запряженные парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой,
в санях сидел большой
военный человек, два полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
За большим столом
военные и штатские люди, мужчины и женщины, стоя, с бокалами
в руках, запели «Боже, царя храни» отчаянно громко и оглушая друг друга, должно быть, не слыша, что поют неверно, фальшиво. Неистовое пение оборвалось на словах «сильной державы» — кто-то пронзительно закричал...
Через час Самгин шагал рядом с ним по панели, а среди улицы за гробом шла Алина под
руку с Макаровым; за ними — усатый человек, похожий на
военного в отставке, небритый, точно
в плюшевой маске на сизых щеках, с толстой палкой
в руке, очень потертый; рядом с ним шагал, сунув
руки в карманы рваного пиджака, наклоня голову без шапки, рослый парень, кудрявый и весь
в каких-то театрально кудрявых лохмотьях; он все поплевывал сквозь зубы под ноги себе.
— «Война тянется, мы все пятимся и к чему придем — это непонятно. Однако поговаривают, что солдаты сами должны кончить войну.
В пленных есть такие, что говорят по-русски. Один фабричный работал
в Питере четыре года, он прямо доказывал, что другого средства кончить войну не имеется, ежели эту кончат, все едино другую начнут. Воевать выгодно,
военным чины идут, штатские деньги наживают. И надо все власти обезоружить, чтобы утверждать жизнь всем народом согласно и своею собственной
рукой».
Ему, видимо, не хотелось спуститься
в павильон Воронцова, он, отвернув лицо
в сторону и улыбаясь смущенно, говорил что-то
военному министру, одетому
в штатское и с палочкой
в руке.
Наконец, европеец старается склонить черного к добру мирными средствами: он протягивает ему
руку, дарит плуг, топор, гвоздь — все, что полезно тому; черный, истратив жизненные припасы и
военные снаряды, пожимает протянутую
руку, приносит за плуг и топор слоновых клыков, звериных шкур и ждет случая угнать скот, перерезать врагов своих, а после этой трагической развязки удаляется
в глубину страны — до новой комедии, то есть до заключения мира.
Nicolas подхватил Привалова под
руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как
в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с
военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
Худой, желчевой, тиран по натуре, тиран потому, что всю жизнь служил
в военной службе, беспокойный исполнитель — он приводил все во фрунт и строй, объявлял maximum на цены, а обыкновенные дела оставлял
в руках разбойников.
Он сказал мне, что по приказанию
военного генерал-губернатора, которое было у него
в руках, он должен осмотреть мои бумаги. Принесли свечи. Полицмейстер взял мои ключи; квартальный и его поручик стали рыться
в книгах,
в белье. Полицмейстер занялся бумагами; ему все казалось подозрительным, он все откладывал и вдруг, обращаясь ко мне, сказал...
Ходил Полуянов всегда
в военной тужурке, заложив
руки в карманы.
Всё болело; голова у меня была мокрая, тело тяжелое, но не хотелось говорить об этом, — всё кругом было так странно: почти на всех стульях комнаты сидели чужие люди: священник
в лиловом, седой старичок
в очках и
военном платье и еще много; все они сидели неподвижно, как деревянные, застыв
в ожидании, и слушали плеск воды где-то близко. У косяка двери стоял дядя Яков, вытянувшись, спрятав
руки за спину. Дед сказал ему...
Но я не поступаю
в военную службу или выхожу из нее и, отказываясь таким образом от
военной формы и от надежды быть генералом, считаю себя свободным от обязательства — прикладывать
руку к козырьку при встрече со всяким офицером.
В это время вдруг отворилась дверь из кабинета, и какой-то
военный, с портфелем
в руке, громко говоря и откланиваясь, вышел оттуда.
Икона эта вида «грозного и престрашного» — святитель Мир-Ликийских изображен на ней «
в рост», весь одеян сребропозлащенной одеждой, а лицом темен и на одной
руке держит храм, а
в другой меч — «
военное одоление».
Его сердитое лицо с черноватою бородкой и черными, как угли, глазами производило неприятное впечатление; подстриженные
в скобку волосы и раскольничьего покроя кафтан говорили о его происхождении — это был закоснелый кержак, отрубивший себе палец на правой
руке, чтобы не идти под красную шапку. […чтобы не идти под красную шапку — то есть чтобы избавиться от
военной службы.]
«Всевышнего
рука три чуда совершила!» — пририсовал
руку с
военным обшлагом […один художник… совершил государственное преступление, состоящее
в том, что к известной эпиграмме: «Всевышнего
рука три чуда совершила!» — пририсовал
руку с
военным обшлагом «.
— Молодцы, ребята! — кричит он по-военному, — за веру! Помнить, ребята! За веру, за царя и отечество! С железом
в руке… С богом!
С картой театра
военных действий
в руках стратеги
в вицмундирах толковали по целым часам, каким образом могло случиться, что француз сперва взял Севастополь, а потом снова его уступил.
— Мигтов, — говорил он, пожимая
руку Алеши, — Диодог Мигтов. Очень гад, весьма гад. Чгезвычайно люблю общество
военных людей, а
в особенности молодых.
Из последних один очень молодой артиллерист, всего только на днях приехавший из одного учебного
военного заведения, мальчик молчаливый и еще не успевший составить знакомства, вдруг очутился теперь у Виргинского с карандашом
в руках и, почти не участвуя
в разговоре, поминутно отмечал что-то
в своей записной книжке.
«Особенность раба
в том, что он
в руках своего хозяина есть вещь, орудие, а не человек. Таковы солдаты, офицеры, генералы, идущие на убиение и на убийство по произволу правителя или правителей. Рабство
военное существует, и это худшее из рабств, особенно теперь, когда оно посредством обязательной службы надевает цепи на шеи всех свободных и сильных людей нации, чтобы сделать из них орудия убийства, палачей, мясников человеческого мяса, потому что только для этого их набирают и вышколивают…
Часа через три он возвратился с сильной головной болью, приметно расстроенный и утомленный, спросил мятной воды и примочил голову одеколоном; одеколон и мятная вода привели немного
в порядок его мысли, и он один, лежа на диване, то морщился, то чуть не хохотал, — у него
в голове шла репетиция всего виденного, от передней начальника губернии, где он очень приятно провел несколько минут с жандармом, двумя купцами первой гильдии и двумя лакеями, которые здоровались и прощались со всеми входящими и выходящими весьма оригинальными приветствиями, говоря: «С прошедшим праздничком», причем они, как гордые британцы, протягивали
руку, ту
руку, которая имела счастие ежедневно подсаживать генерала
в карету, — до гостиной губернского предводителя,
в которой почтенный представитель блестящего NN-ского дворянства уверял, что нельзя нигде так научиться гражданской форме, как
в военной службе, что она дает человеку главное; конечно, имея главное, остальное приобрести ничего не значит; потом он признался Бельтову, что он истинный патриот, строит у себя
в деревне каменную церковь и терпеть не может эдаких дворян, которые, вместо того чтоб служить
в кавалерии и заниматься устройством имения, играют
в карты, держат француженок и ездят
в Париж, — все это вместе должно было представить нечто вроде колкости Бельтову.
Но дачник умер бы у себя на даче, а пение доносилось с улицы. Мы оделись и попали к месту действия одними из первых. Прямо на шоссе,
в пыли, лежал Васька, скрестив по-покойницки
руки на груди. Над ним стоял какой-то среднего роста господин
в военном мундире и хриплым басом читал...
На случай серьезных столкновений
в узкой улице вдоль стен домов стоит отряд карабинеров, [Карабинер — солдат или офицер
военной полиции, выполняющей функции жандармерии.] с коротенькими и легкими ружьями
в руках.
И, не придумав, что сказать, я раза два ударил его бумажным свертком по лицу. Ничего не понимая и даже не удивляясь, — до такой степени я ошеломил его, — он прислонился спиной к фонарю и заслонил
руками лицо.
В это время мимо проходил какой-то
военный доктор и видел, как я бил человека, но только с недоумением посмотрел на нас и пошел дальше.
№ 1.Директор, генерал-майор Перский (из воспитанников лучшего времени Первого же корпуса). Я определился
в корпус
в 1822 году вместе с моим старшим братом. Оба мы были еще маленькие. Отец привез нас на своих лошадях из Херсонской губернии, где у него было имение, жалованное «матушкою Екатериною». Аракчеев хотел отобрать у него это имение под
военное поселение, но наш старик поднял такой шум и упротивность, что на него махнули
рукой и подаренное ему «матушкою» имение оставили
в его владении.
Вместо Панкрата послышалось за дверью странное мерное скрипенье машины, кованое постукиванье
в пол, и
в кабинете появился необычайной толщины человек, одетый
в блузу и штаны, сшитые из одеяльного драпа. Левая его, механическая, нога щелкала и громыхала, а
в руках он держал портфель. Его бритое круглое лицо, налитое желтоватым студнем, являло приветливую улыбку. Он по-военному поклонился профессору и выпрямился, отчего его нога пружинно щелкнула. Персиков онемел.
Ну, попал, наконец; что же? с конюшни не выходит, все занимается, как бы лучше вычистить лошадей; с солдатами не расстается, ружья из
рук Не выпускает, все, чтобы усовершенствоваться ему
в военном ремесле.
В его
руках сосредоточивалась не только гражданская, но и
военная власть, а также судебная, по преступлениям горнозаводского населения.
Он был
в военной шинели,
рука лежала на перевязке, челюсть и ухо были подвязаны, сухие посиневшие губы и белая бледность свидетельствовали о лихорадке и потере крови.
Прохожий отскочил от меня
в испуге. Я сконфузился и крякнул. Но я уже подходил к городскому саду. Там играл
военный оркестр, по дорожкам, шаркая ногами, ходили тоненькие местные барышни
в розовом и голубом, без шляпок, а за ними увивались с непринужденным смехом, заложив
руку за борт кителя, с белыми фуражками набекрень, местные писцы, телеграфисты и акцизники.
Брат Ираклий с виноватым видом стоял у дверей, а Половецкий шагал по комнате, заложив по
военной привычке
руки за спину. Он старался подавить
в себе накипавшее бешенство, а брат Ираклий, видимо, не желал уходить.
Дарьялов(
в бешенстве махая
руками и покраснев, как рак.) Это черт знает что! Это грабеж дневной! Там устроили какие-то шушуканья между собой, пришли, сами предложили мне денег под вексель! Я человек
военный: всех тонкостей
в этих делах не знаю!.. Просто как на большой дороге ограбили!
—
Военное дело считаю грехом — ружья
в руки не возьму!
Губернатор давно закончил прием, собирается ехать к себе на дачу и ждет чиновника особых поручений Козлова, который поехал кое за какими покупками для губернаторши. Он сидит
в кабинете за бумагами, но не работает и думает. Потом встает и, заложив
руки в карманы черных с красными лампасами штанов, закинув седую голову назад, ходит по комнате крупными, твердыми,
военными шагами. Останавливается у окна и, слегка растопырив большие, толстые пальцы, внушительно и громко говорит...
Иван Иванович. Попробуем. Диана божественная! (Целует ее
руку.) Помните, матушка, прошлый год? Ха-ха! Люблю таких особ, побей меня бог! Не люблю малодушия! Вот она где самая-то и есть эмансипация женская! Ее
в плечико нюхаешь, а от нее порохом, Ганнибалами да Гамилькарами пахнет! Воевода, совсем воевода! Дай ей эполеты, и погиб мир! Поедем! И Сашку с собой возьмем! Всех возьмем! Покажем им, что значит кровь
военная, Диана божественная, ваше превосходительство, Александра Македонская!
Щербук (целует
руку). Merci вас! (Платонову.) Как здоровье, Мишенька? Молодец-то какой вырос! (Садится.) Я знал тебя еще
в тот период, когда ты на свет божий с недоумением глядел… И всё растет, и всё растет… Тьфу! чтоб не сглазить! Молодчина! Красавец-то какой! Ну чего, купидон, по
военной не идешь?
«Я требую, — писал
в 1874 году известный немецкий хирург Лангенбек, — чтобы всякий врач, призванный на поле сражения, обладал оперативною техникою настолько же
в совершенстве, насколько боевые солдаты владеют
военным оружием…» Кому, действительно, может прийти
в голову послать
в битву солдат, которые никогда не держали
в руках ружья, а только видели, как стреляют другие? А между тем врачи повсюду идут не только на поле сражения, а и вообще
в жизнь неловкими рекрутами, не знающими, как взяться за оружие.
— Полноте-ка, Константин Семеныч! Оставьте все это! — с убеждением заговорила она, взяв его
руки и ласково глядя
в глаза. — Бросьте все эти пустяки!.. Ей-Богу!.. Ну, что вам?!. Давайте-ка лучше вот что: если вам здесь очень уж надоело, укатимте
в Славнобубенск, поезжайте
в имение, призаймитесь хозяйством, ей-Богу же, так-то лучше будет!.. А то что вдруг — служба, да еще
военная, да еще
в Варшаву… Нет, право, бросьте, голубчик!
Капитан между тем сказал уже приветствие его величеству, и король, крепко пожав
руку капитана, довольно правильным английским языком выразил удовольствие, что видит
в своих владениях
военное судно далекой могущественной державы, обещал на другой же день посетить вместе с королевой «Коршун» и пригласил вечером обедать к себе капитана и трех офицеров.
Надо отдать ему справедливость, маяк он содержал
в образцовом порядке: всюду была видна
рука заботливого хозяина и чистота такая, какую можно встретить только на
военном судне.
Филетер Иванович был точно тот же, каким мы его всегда привыкли видеть,
в своем вечном черном, полузастегнутом сюртуке,
в военной фуражке с кокардой и с толстою папиросой
в руке, но он держал больную левую
руку за бортом сюртука и немножко волок правою ногой.
Первый
военный ждал
в автомобиле, усевшись на сиденье рядом с шофером, впереди. Китаец вышел из ворот с Иваном Ильичом.
Руки Ивана Ильича были связаны позади веревкою. Он сильно оброс и шел, почему-то прихрамывая. Китаец сел рядом с ним.
Если за кого нужно было идти попросить какое-либо начальство, печерский Кесарь надевал свой
военный сюртук без эполет, брал
в руки толстую трость, которую носил на правах раненого, и шел «хлопотать».