Неточные совпадения
Нет, не отделяет
в уме ни копейки, а отделит разве столько-то четвертей ржи, овса, гречихи, да того-сего, да с скотного двора телят, поросят, гусей, да меду с ульев, да гороху, моркови, грибов, да всего, чтоб к Рождеству послать столько-то четвертей
родне, «седьмой
воде на киселе», за сто верст, куда уж он посылает десять лет этот оброк, столько-то
в год какому-то бедному чиновнику, который женился на сиротке, оставшейся после погорелого соседа, взятой еще отцом
в дом и там воспитанной.
Прибавкой являлось только то, что ему порядочно надоело
в Петербурге, и он начинал порываться
в Узел,
в свою
родную стихию,
в которой плавал как рыба
в воде.
—
Воду на твоей Оксе возить — вот это
в самый раз, — ворчала старуха. —
В два-то дня она у меня всю посуду перебила… Да ты, Тарас, никак с ночевкой приехал? Ну нет, брат, ты эту моду оставь… Вон Петр Васильич поедом съел меня за твою-то Оксю. «Ее, — говорит, — корми, да еще родня-шаромыжники навяжутся…» Так напрямки и отрезал.
Мансуров и мой отец горячились больше всех; отец мой только распоряжался и беспрестанно кричал: «Выравнивай клячи! нижние подборы веди плотнее! смотри, чтоб мотня шла посередке!» Мансуров же не довольствовался одними словами: он влез по колени
в воду и, ухватя руками нижние подборы невода, тащил их, притискивая их к мелкому дну, для чего должен был, согнувшись
в дугу, пятиться назад; он представлял таким образом пресмешную фигуру; жена его,
родная сестра Ивана Николаича Булгакова, и жена самого Булгакова, несмотря на свое рыбачье увлеченье, принялись громко хохотать.
На ломберном столе с прожженным сукном стоял самовар, и чай разливал
в полунаклоненном положении капитан,
в том же как будто неизносимом вицмундире с светлыми пуговицами; та же, кажется, его коротенькая пенковая трубка стояла между чашками и только вместо умершей Дианки сидел
в углу комнаты на задних лапах огромный кобель, Трезор,
родной сын ее и как две капли
воды похожий на нее.
А ночью — потемнеет река, осеребрится месяцем, на привалах огни засветятся, задрожат на чёрной-то
воде, смотрят
в небо как бы со дна реки, а
в небе — звёзды эти наши русские, и так мило всё душе, такое всё
родное человеку!
Зовётся Семён Дроздов, показался мне весьма забавным, и зашли мы с ним к Савельеву
в трактир, чайку попить, а там кривой уже сидит, слободской он, Тиунов,
родной сын повитухи и знахарки Живой
Воды, которая сводней была.
Почтенная глава этого патриархального фаланстера допивала четвертую чашку чаю у Марьи Степановны; она успела уже повторить
в сотый раз, как за нее сватался грузинский князь, умерший генерал-аншефом, как она
в 1809 году ездила
в Питер к
родным, как всякий день у ее
родных собирался весь генералитет и как она единственно потому не осталась там жить, что невская
вода ей не по вкусу и не по желудку.
Должность
родных лип, под которыми я впервые осмотрелся, исправляли для меня южные каштаны, я крещен
в воде итальянской реки, и глаза мои увидали впервые солнце на итальянском небе.
Я воображал себе это, и тут же мне приходили на память люди, все знакомые люди, которых медленно сживали со света их близкие и
родные, припомнились замученные собаки, сходившие с ума, живые воробьи, ощипанные мальчишками догола и брошенные
в воду, — и длинный, длинный ряд глухих медлительных страданий, которые я наблюдал
в этом городе непрерывно с самого детства; и мне было непонятно, чем живут эти шестьдесят тысяч жителей, для чего они читают Евангелие, для чего молятся, для чего читают книги и журналы.
— Восемь штук таких бриллиантов!.. Восемь штук! — восклицал барон. — Какая грань, какая
вода отличная! — продолжал он с каким-то даже умилением, и
в этом случае
в нем, может быть, даже кровь сказывалась, так как предание говорило, что не дальше как дед
родной барона был ювелир и торговал на Гороховой,
в небольшой лавочке, золотыми вещами.
Мало того что
родные братья притворяются, будто они друг другу только седьмая
вода на киселе, — посмотрите, как они враждуют друг с другом!"Мы, — говорит один, — и только одни мы имеем совершенно правильные и здравые понятия насчет института городовых, а вам об этом важном предмете и заикаться не следует!"–"Нет, — огрызается другой, — истинная компетентность
в этом деле не на вашей, а на нашей стороне.
Много нынче злодеев, дурной стал народ, да я не из них, Юрий Борисович… прикажи только, отец
родной, и
в воду и
в огонь кинусь для тебя… уж таково дело холопское; ты меня поил и кормил до сей поры, теперь пришла моя очередь… сгибну, а господ не выдам.
«Ну, да ведь мы с тобой, Яков Петрович, сойдемся, — говорил наш герой своему гостю, — мы с тобой, Яков Петрович, будем жить, как рыба с
водой, как братья
родные; мы, дружище, будем хитрить, заодно хитрить будем; с своей стороны будем интригу вести
в пику им…
в пику-то им интригу вести.
Все эти «принципы» я не имел надобности ни расчленять, ни смаковать, ни ограждать их, потому что они представляли собой стихию, до такой степени мне
родную, что я только весело плавал
в ней как рыба
в воде.
Но конца этой торговли Буланин уже не слышит. Перед его глазами быстрым вихрем проносятся городские улицы, фотограф с козлиной бородкой, Зиночкины гаммы, отражение огней
в узкой, черной, как чернило, речке. Грузов, пожирающий курицу, и, наконец, милое, кроткое
родное лицо, тускло освещенное фонарем, качающимся над подъездом… Потом все перемешивается
в его утомленной голове, и его сознание погружается
в глубокий мрак, точно камень, брошенный
в воду.
Матрена. Вот это,
родной, рассудил, как
водой разлил; пущай сам малый скажет. Ведь тоже по нынешнему времю силом женить не велят. Тоже спросить малого надо. Не захочет он ни
в жисть на ней жениться, себя осрамить. На мой разум, пусть у тебя живет да служит хозяину. И на лето брать незачем, принанять можно. А ты нам десяточку дай, пусть живет.
Однако были дни давным-давно,
Когда и он на берегу Гвинеи
Имел
родной шалаш, жену, пшено
И ожерелье красное на шее,
И мало ли?.. О, там он был звено
В цепи семей счастливых!.. Там пустыня
Осталась неприступна, как святыня.
И пальмы там растут до облаков,
И пена
вод белее жемчугов.
Там жгут лобзанья, и пронзают очи,
И перси дев черней роскошной ночи.
Только!.. Вот и все вести, полученные Сергеем Андреичем от отца с матерью, от любимой сестры Маринушки. Много
воды утекло с той поры, как оторвали его от
родной семьи, лет пятнадцать и больше не видался он со сродниками, давно привык к одиночеству, но, когда прочитал письмо Серапиона и записочку на свертке,
в сердце у него захолонуло, и Божий мир пустым показался… Кровь не
вода.
Собрался народ, принесли три ковриги хлеба.
Родня стала расставлять столы и покрывать скатертями. Потом принесли скамейки и ушат с
водой. И все сели по местам. Когда приехал священник, кум с кумой стали впереди, а позади стала тетка Акулина с мальчиком. Стали молиться. Потом вынули мальчика, и священник взял его и опустил
в воду. Я испугался и закричал: «Дай мальчика сюда!» Но бабушка рассердилась на меня и сказала: «Молчи, а то побью».
— Как же это? — вскликнула Аграфена Петровна. — Да ведь она души не чаяла
в Марье Гавриловне.
В огонь и
в воду была готова идти за нее. Еще махонькой взяла ее Марья Гавриловна на свое попеченье, вырастила, воспитала, любила, как дочь
родную! Говорила, что по смерти половину именья откажет ей. И вдруг такое дело!.. Господи! Господи!.. Что ж это такое?.. Да как решилась она?
А когда придет на место, станет он зябнуть от сибирского холода, зачахнет и умрет тихо, молча, так что никто не заметит, а его скрипки, заставлявшие когда-то
родную деревню и веселиться и грустить, пойдут за двугривенный чужаку-писарю или ссыльному, ребята чужака оборвут струны, сломают кобылки, нальют
в нутро
воды…
Море было такое же величавое, бесконечное и неприветливое, как семь лет до этого, когда я, кончив курс
в гимназии, уезжал из
родного города
в столицу; вдали темнела полоска дыма — это шел пароход, и, кроме этой едва видимой и неподвижной полоски да мартышек, которые мелькали над
водой, ничто не оживляло монотонной картины моря и неба.
Гусеву становится жутко от такого разговора, и начинает его томить какое-то желание. Пьет он
воду — не то; тянется к круглому окошечку и вдыхает горячий, влажный воздух — не то; старается думать о
родной стороне, о морозе — не то… Наконец, ему кажется, что если он еще хоть минуту пробудет
в лазарете, то непременно задохнется.
Все та же
родная река тянулась перед ним, как будто и богатая
водой, а на деле с каждым днем страшно мелеющая, Теркин не рисовался
в разговоре с Борисом Петровичем.
— С тех пор, как московские тираны выволокли его из
родных стен и принудили постричься
в Муроме; напрасно я старалась подкупить стражу, лила золото, как
воду, они не выпустили его из заключения и доныне, не дозволили иметь при себе моих сокровищ для продовольствия
в иноческой жизни… Но к чему клонится твой вопрос? Нет ли о нем какой весточки? — с трепетным волнением проговорила она.
Обширный кабинет,
в который вступил Николай Леопольдович, был убран
в духе кабинетов современных дельцов. Всюду бросалась
в глаза блестящая и роскошная, но видимо показная деловитость. Гиршфельд при этой знакомой ему
родной обстановке почувствовал себя, как рыба
в воде, и непоколебимая надежда, что именно здесь все может устроиться, утвердилась сразу
в его уме.
Но «певичка Антуанетта» была смела и предприимчива, a Хватова нашла денег больше, чем у все-таки несколько сдерживавшихся старичков, а устроить временную прочность связи и подчинить себе всегда полупьяного любовника для нее, как и для каждой француженки, прошедшей огонь и
воду и медные трубы еще
в родной Франции, было делом нетрудным.
Да, Русь была тогда полна чарования!
Родные предрассудки и поверья, остатки мира младенческого, мифического; духи и гении, налетевшие толпами из Индии и глубокого Севера и сроднившиеся с нашими богатырями и дурачками, царицы, принцы, рыцари Запада, принесенные к нам
в котомках итальянских художников: все это населяло тогда домы, леса,
воды и воздух и делало из нашей Руси какой-то поэтический, волшебный мир.
Дума-то твоя
родная, молодецкая, что разгул буйного ветра
в степях, что размашка сокола
в вольных кругах: эта с тобой, словно берег с
водой.
Что за день был! Мне кажется, никогда
в жизни мне так хорошо не было. Снег, солнце, запушенные инеем ели. Ребята такие близкие и
родные. И веселье, веселье. Толкали друг друга
в снег, топили
в сугробах. Вылезая, фыркали и отряхивались, как собачата, брошенные
в воду.
— Трудновато, ох как трудновато, — задумчиво промолвил Тимофей Иванович. — Уж как я ни стараюсь, а никто из княжеских холопей не хочет идти против своего боярина… Все любят его, как отца
родного, готовы за него
в огонь и
воду…
— С тех пор, как московские тираны выволокли его
в цепях из
родных стен и принудили постричься
в Муроме; напрасно я старалась подкупить стражу, лила золото как
воду, они не выпустили его из заключения и доныне, не дозволили иметь при себе моих сокровищ для продовольствия
в тяжкой иноческой жизни… Но к чему клонится твой вопрос? Нет ли о нем какой весточки? — с трепетным волнением проговорила она.