Неточные совпадения
Порой дождливою намедни
Я, завернув на скотный двор…
Тьфу! прозаические бредни,
Фламандской школы пестрый сор!
Таков ли был я,
расцветая?
Скажи, фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
Навел твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал
Средь пышных, опустелых зал…
Спустя три
года, вслед за мною,
Скитаясь
в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.
— Не знаю, сколько пройдет
лет, — только
в Каперне
расцветет одна сказка, памятная надолго.
Да-с, а теперь,
В седьмнадцать
лет вы
расцвели прелестно,
Неподражаемо, и это вам известно,
И потому скромны, не смотрите на свет.
Не влюблены ли вы? прошу мне дать ответ,
Без думы, полноте смущаться.
— Ах, какое счастье… выздоравливать, — медленно произнесла она, как будто
расцветая, и обратила к нему взгляд такой глубокой признательности, такой горячей, небывалой дружбы, что
в этом взгляде почудилась ему искра, которую он напрасно ловил почти
год. По нем пробежала радостная дрожь.
В заключение, несмотря на свои сорок
лет, он обладал замечательно красивой наружностью (глаза у него были совсем «волшебные»). Матери семейств избегали и боялись его, но девицы при его появлении
расцветали.
Первая половина шестидесятых
годов была началом буйного
расцвета Москвы,
в которую устремились из глухих углов помещики проживать выкупные платежи после «освободительной» реформы.
Выставка открылась
в 6 часов вечера 12 ноября. Ярко горит электричество
в холодных, несколько
лет не топленных роскошных залах Английского клуба. Красные флаги
расцветили холодный мрамор старинных стен. Из «портретной» доносятся говор, шарканье ног, прорезаемые иногда звоном шпор…
В 70-е
годы у нас уже был
расцвет творчества Достоевского и Л. Толстого, появление Вл. Соловьева.
— Люба, дорогая моя! Милая, многострадальная женщина! Посмотри, как хорошо кругом! Господи! Вот уже пять
лет, как я не видал как следует восхода солнца. То карточная игра, то пьянство, то
в университет надо спешить. Посмотри, душенька, вон там заря
расцвела. Солнце близко! Это — твоя заря, Любочка! Это начинается твоя новая жизнь. Ты смело обопрешься на мою сильную руку. Я выведу тебя на дорогу честного труда, на путь смелой, лицом к лицу, борьбы с жизнью!
Я застал «Будильник» во время его
расцвета. Издательницей была Л.Н. Уткина, а редактором — Н.П. Кичеев. Серьезная беллетристика, лирические стихотворения, юмористика и сатира, насколько они были возможны после первого марта 1881
года, чередовались
в журнале.
Восьмидесятые
годы были
расцветом «Русских ведомостей». Тогда
в них сотрудничали: М.Е. Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский, Н.Н. Златовратский, А.П. Чехов, Д.Н. Мамин-Сибиряк, К.М. Станюкович, А.Н. Плещеев, Н.Е. Каронин, Г.А. Мачтет, Н.К. Михайловский, А.С. Пругавин, Н.М. Астырев, Л.Н. Толстой, статьи по театру писал
В.И. Немирович-Данченко.
Им, его повадкой любовались, он чувствовал это и ещё более пьянел от радости быть таким, каков есть. Он сиял и сверкал, как этот весенний, солнечный день, как вся земля, нарядно одетая юной зеленью трав и листьев, дымившаяся запахом берёз и молодых сосен, поднявших
в голубое небо свои золотистые свечи, — весна
в этом
году была ранняя и жаркая, уже
расцветала черёмуха и сирень. Всё было празднично, всё ликовало; даже люди
в этот день тоже как будто
расцвели всем лучшим, что было
в них.
И царь на мгновенье, пока она не становится спиной к ветру, видит всю ее под одеждой, как нагую, высокую и стройную,
в сильном
расцвете тринадцати
лет; видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и возвышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как чаша, девический живот, и глубокую линию, которая разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бедрам.
А у него куконица просто как сказочная царица: было ей
лет не более, как двадцать два, двадцать три, — вся
в полном
расцвете, бровь тонкая, черная, кость легкая, а на плечиках уже первый молодой жирок ямочками пупится и одета всегда чудо как к лицу, чаще
в палевом, или
в белом, с расшивными узорами, и ножки
в цветных башмаках с золотом.
— Чудак человек, вы вкусу не понимаете. Женщине тридцать пять
лет, самый
расцвет, огонь… телеса какие! Да будет вам жасминничать — она на вас, как кот на сало, смотрит. Чего там стесняться
в родном отечестве? Запомните афоризм: женщина с опытом подобна вишне, надклеванной воробьем, — она всегда слаще… Эх, где мои двадцать
лет? — заговорил он по-театральному, высоким блеющим горловым голосом. — Где моя юность! Где моя пышная шевелюра, мои тридцать два зуба во рту, мой…
О сладкий, нам знакомый шорох платья
Любимой женщины, о, как ты мил!
Где б мог ему подобие прибрать я
Из радостей земных? Весь сердца пыл
К нему летит, раскинувши объятья,
Я
в нем
расцвет какой-то находил.
Но
в двадцать
лет — как несказанно дорог
Красноречивый, легкий этот шорох!
Пролетела, как сон, пасхальная неделя. За нею еще другие… Прошел месяц. Наступило
лето… Пышно зазеленел и
расцвел лиловато-розовой сиренью обширный приютский сад. Птичьим гомоном наполнились его аллеи. Зеленая трава поднялась и запестрела на лужайках… Над ней замелькали иные живые цветики-мотыльки и бабочки. Зажужжали мохнатые пчелы, запищали комары… По вечерам на пруду и
в задней дорожке лягушки устраивали свой несложный концерт после заката солнца.
Так прошел
год, два и три: Летушка выросла, выровнялась и
расцвела, а муж ее подувял:
в наружности его и
в одежде, во всем уже виден был пьяница.
Впросонках слышит суету
в доме, потом скрип двери… Открывает глаза — и видит пред собою
в сумраке… женщину
в пышном
расцвете лет и красоты, с голубыми глазами,
в которых отражается целое небо любви! Заметно, однако ж, что оно подернуто облаком уныния. Щеки ее пылают, густые белокурые локоны раскиданы
в беспорядке по шее, белой, как у лебедя. Боже! не видение ли это?.. Это жена его!
Ей было
в то время 33
года —
лета лучшего
расцвета женщины.
Сыщется ли для нее достойный суженый? Ни на одном молодом боярском сыне не мог он остановить своего выбора. Ни
в одном из них, по совести, не желал бы видеть он своего будущего сына.
Годы между тем промелькнут незаметно, да и не много осталось их до полного
расцвета юной княжны.
Ей
в то время, когда Алексей Андреевич купил ее, было всего шестнадцать
лет и она находилась
в полном
расцвете своей красоты. Ее черные как смоль волосы, черные глаза, полные страсти и огня, смуглый цвет лица, на котором играл яркий румянец, ее гренадерский рост и дебелость вскоре совсем очаровали слабого до женской красоты Аракчеева.