Неточные совпадения
Под утро поразъехалась,
Поразбрелась толпа.
Крестьяне спать надумали,
Вдруг тройка с колокольчиком
Откуда ни взялась,
Летит! а
в ней качается
Какой-то барин кругленький,
Усатенький, пузатенький,
С сигарочкой во рту.
Крестьяне разом бросились
К
дороге, сняли шапочки,
Низенько поклонилися,
Повыстроились
в ряд
И тройке с колокольчиком
Загородили
путь…
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства
в государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало
в правильные, по крайней мере,
в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и
в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и
пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные
дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа
в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства
в России кредит,
пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые
в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
Он доказывал, что бедность России происходит не только от неправильного распределения поземельной собственности и ложного направления, но что этому содействовали
в последнее время ненормально привитая России внешняя цивилизация,
в особенности
пути сообщения, железные
дороги, повлекшие за собою централизацию
в городах, развитие роскоши и вследствие того,
в ущерб земледелию, развитие фабричной промышленности, кредита и его спутника — биржевой игры.
Мы тронулись
в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой
дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось,
дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала
в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала
в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
В два прыжка он был уж на дворе; у ворот крепости часовой загородил ему
путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся бежать по
дороге…
Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко
в сторону
дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой
путь, подобный
пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю
в чертоги!
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни
в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало
пути и
дороги придется им пройти вдвоем рука
в руку; две большие части впереди — это не безделица.
Забирайте же с собою
в путь, выходя из мягких юношеских лет
в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на
дороге, не подымете потом!
Ели только хлеб с салом или коржи, пили только по одной чарке, единственно для подкрепления, потому что Тарас Бульба не позволял никогда напиваться
в дороге, и продолжали
путь до вечера.
Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через
В—й проспект, как будто торопясь туда за делом, но, по обыкновению своему, шел, не замечая
дороги, шепча про себя и даже говоря вслух с собою, чем очень удивлял прохожих.
Роща редела, отступая от
дороги в поле, спускаясь
в овраг; вдали, на холме, стало видно мельницу, растопырив крылья, она как бы преграждала
путь. Самгин остановился, поджидая лошадей, прислушиваясь к шелесту веток под толчками сыроватого ветра,
в шелест вливалось пение жаворонка. Когда лошади подошли, Клим увидал, что грязное колесо лежит
в бричке на его чемодане.
Пользуясь восторженным полетом молодой мечты, он
в чтение поэтов вставлял другие цели, кроме наслаждения, строже указывал
в дали
пути своей и его жизни и увлекал
в будущее. Оба волновались, плакали, давали друг другу торжественные обещания идти разумною и светлою
дорогою.
Как она ясно видит жизнь! Как читает
в этой мудреной книге свой
путь и инстинктом угадывает и его
дорогу! Обе жизни, как две реки, должны слиться: он ее руководитель, вождь!
Штольц был глубоко счастлив своей наполненной, волнующейся жизнью,
в которой цвела неувядаемая весна, и ревниво, деятельно, зорко возделывал, берег и лелеял ее. Со дна души поднимался ужас тогда только, когда он вспоминал, что Ольга была на волос от гибели, что эта угаданная
дорога — их два существования, слившиеся
в одно, могли разойтись; что незнание
путей жизни могло дать исполниться гибельной ошибке, что Обломов…
Путь, как известно из прежнего, тут не длинный. Я извозчика не взял, а пробежал всю
дорогу не останавливаясь.
В уме моем было смутно и даже тоже почти что-то восторженное. Я понимал, что совершилось нечто радикальное. Опьянение же совершенно исчезло во мне, до последней капли, а вместе с ним и все неблагородные мысли, когда я позвонил к Татьяне Павловне.
— И только обманули меня тогда и еще пуще замутили чистый источник
в душе моей! Да, я — жалкий подросток и сам не знаю поминутно, что зло, что добро. Покажи вы мне тогда хоть капельку
дороги, и я бы догадался и тотчас вскочил на правый
путь. Но вы только меня тогда разозлили.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой
дороге и знаю этот
путь как свои пять пальцев. И полверсты не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс
в воду, а задняя еще не сошла с пригорка, или наоборот. Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то
в каком положении
в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не пройдет. Мученье!»
Остальная половина
дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают
в сторону, мили на три от берега, и
путь, веселый, оживленный, тянется между рядами дач, одна другой красивее. Въезжаешь
в аллею из кедровых, дубовых деревьев и тополей: местами деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи бегут
в сторону от главной, к дачам и к фермам, а потом к Винбергу, маленькому городку, который виден с
дороги.
— Ха-ха-ха! Ты не ожидал? Я думаю: где тебя подождать? У ее дома? Оттуда три
дороги, и я могу тебя прозевать. Надумал наконец дождаться здесь, потому что здесь-то он пройдет непременно, другого
пути в монастырь не имеется. Ну, объявляй правду, дави меня, как таракана… Да что с тобой?
Затем, однако, пустился
в путь, уповая, что по
дороге к городу успеет как-нибудь разрешить томившую его задачу.
Утром 4 августа мы стали собираться
в путь. Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас на
дорогу продовольствием. Я хотел было рассчитаться с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
Вечером удэгейцы камланили [То есть шаманили.]. Они просили духов дать нам хорошую
дорогу и счастливую охоту
в пути.
В фанзу набралось много народу. Китайцы опять принесли ханшин и сласти. Вино подействовало на удэгейцев возбуждающим образом. Всю ночь они плясали около огней и под звуки бубнов пели песни.
Первое выступление
в поход всегда бывает с опозданием. Обыкновенно задержка происходит у провожатых: то у них обувь не готова, то они еще не поели, то на
дорогу нет табаку и т.д. Только к 11 часам утра после бесконечных понуканий нам удалось-таки наконец тронуться
в путь. Китайцы вышли провожать нас с флагами, трещотками и ракетами.
Он поднял ружье и стал целиться, но
в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал
в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого.
В тот момент, когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился
в заросли. После этого Дерсу продолжал свой
путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же
дорогой. Проходя около увала, он увидел на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
По моим расчетам, у нас должно было хватить продовольствия на две трети
пути. Поэтому я условился с А. И. Мерзляковым, что он командирует удэгейца Сале с двумя стрелками к скале Ван-Син-лаза, где они должны будут положить продовольствие на видном месте. На следующий день, 5 октября,
в 2 часа дня с тяжелыми котомками мы выступили
в дорогу.
Обогнув гору Даютай, Алчан, как уже выше было сказано, входит
в старое русло Бикина и по
пути принимает
в себя с правой стороны еще три обильных водой притока: Ольду (по-китайски Култухе), Таудахе [Да-ю-тай — большая старинная башня.] и Малую Лултухе. Алчан впадает
в Бикин
в 10 км к югу от станции железной
дороги того же имени. Долина его издавна славится как хорошее охотничье угодье и как место женьшеневого промысла.
Деревня Нотохоуза — одно из самых старых китайских поселений
в Уссурийском крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный
путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь к морю. Этой
дорогой предстояло теперь пройти и нам.
Путь по реке Мутухе до перевала чрезвычайно каменист, и движение по нему затруднительно. Расщелины
в камнях и решетины между корнями представляют собою настоящие ловушки. Опасения поломать ногу коням делают эту
дорогу труднопроходимой. Надо удивляться, как местные некованые китайские лошади ухитряются ходить здесь да еще нести на себе значительные тяжести.
По
дороге Дерсу рассказал мне, что исстари к западу от Сихотэ-Алиня жили гольды, а с восточной стороны — удэгейцы, но потом там появились охотники-китайцы. Действительно, манзовские охотничьи шалаши встречались во множестве. Можно было так соразмерить свой
путь, чтобы каждый раз ночевать
в балагане.
Дальше Фудзин делает излучину
в виде буквы «П». Отсюда тропа поворачивает направо
в горы, что значительно сокращает
дорогу. По
пути она пересекает 2 невысоких кряжика и обильный водой источник.
В день выступления, 19 мая, мы все встали рано, но выступили поздно. Это вполне естественно. Первые сборы всегда затягиваются. Дальше
в пути все привыкают к известному порядку, каждый знает своего коня, свой вьюк, какие у него должны быть вещи, что сперва надо укладывать, что после, какие предметы бывают нужны
в дороге и какие на биваке.
На всем этом пространстве Лефу принимает
в себя с левой стороны два притока: Сандуган [Сань-дао-ган — увал, по которому проходит третья
дорога, или третий увал на
пути.] и Хунухезу [Ху-ни-хэ-цзы — грязная речка.]. Последняя протекает по такой же низменной и болотистой долине, как и сама Лефу.
Грязная проселочная
дорога между селениями Шмаковкой и Успенкой пролегает по увалам горы Хандо-дин-за-сы. Все мосты на ней уничтожены весенними палами, и потому переправа через встречающиеся на
пути речки, превратившиеся теперь
в стремительные потоки, была делом далеко не легким.
В пути наш отряд разделился на 3 части. Рабочий авангард под начальством Гранатмана, с Паначевым во главе, шел впереди, затем следовали вьюки. Остальные участники экспедиции шли сзади. Вперед мы подвигались очень медленно. Приходилось часто останавливаться и ожидать, когда прорубят
дорогу. Около полудня кони вдруг совсем встали.
Дня за два до моего отхода Чжан Бао пришел ко мне проститься. Неотложные дела требовали его личного присутствия на реке Такеме. Он распорядился назначить 2 китайцев, которые должны были проводить меня до Сихотэ-Алиня, возвратиться обратно другой
дорогой и сообщить ему о том, что они
в пути увидят.
Расспросив китайца о
дороге, мы тронулись
в путь.
Так-то, Огарев, рука
в руку входили мы с тобою
в жизнь! Шли мы безбоязненно и гордо, не скупясь, отвечали всякому призыву, искренно отдавались всякому увлечению.
Путь, нами избранный, был не легок, мы его не покидали ни разу; раненные, сломанные, мы шли, и нас никто не обгонял. Я дошел… не до цели, а до того места, где
дорога идет под гору, и невольно ищу твоей руки, чтоб вместе выйти, чтоб пожать ее и сказать, грустно улыбаясь: «Вот и все!»
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил брат Степан, — теперь, брат, о полотках позабудь — баста! Вот они,
пути провидения! Приехал
дорогой гость, а у нас полотки
в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит
в застольную! Не миновать, милый друг, и на Волгу за рыбой посылать, а рыбка-то кусается! Дед — он пожрать любит — это я знаю! И сам хорошо ест, и другие чтоб хорошо ели — вот у него как!
Будут деньги, будут.
В конце октября санный
путь уж установился, и Арсений Потапыч то и дело посматривает на
дорогу, ведущую к городу. Наконец приезжают один за другим прасолы, но цены пока дают невеселые. За четверть ржи двенадцать рублей, за четверть овса — восемь рублей ассигнациями. На первый раз, впрочем, образцовый хозяин решается продешевить, лишь бы дыры заткнуть. Продал четвертей по пятидесяти ржи и овса, да маслица, да яиц — вот он и с деньгами.
Матушка, впрочем, уже догадывалась, что
в Москве не
путем выездов добываются женихи и что существуют другие
дороги, не столь блестящие, но более верные.
В скором времени она и прибегла к этим
путям, но с этим предметом я предпочитаю подробнее познакомить читателя
в следующей главе.
— Они — честные люди! — восклицал он, — и
в ту минуту, когда я вступаю на новый жизненный
путь, благословение честных людей для меня
дороже, нежели генеральское!
Мы выехали из Малиновца около часа пополудни. До Москвы считалось сто тридцать пять верст (зимний
путь сокращался верст на пятнадцать), и так как путешествие, по обыкновению, совершалось «на своих», то предстояло провести
в дороге не меньше двух дней с половиной. До первой станции (Гришково), тридцать верст, надо было доехать засветло.
Когда Нижегородская железная
дорога была выстроена, Владимирка перестала быть сухопутным Стиксом, и по ней Хароны со штыками уже не переправляли
в ад души грешников. Вместо проторенного под звуки цепей
пути —
— А как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески на Оби
в трех местах. Тоже дело хорошее и верное. Не хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков
в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это не нравится? Тогда, хотите, получим концессию на устройство подъездного
пути от строящейся Уральской железной
дороги в Заполье? Через пять лет вы не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
В такие вечера я любил кататься по долине между постом и деревней Ново-Михайловкой;
дорога здесь гладкая, ровная, рядом с ней рельсовый
путь для вагонеток, телеграф.
Протаптывание
дороги по снегу заставляло нас проделывать один и тот же маршрут три раза и, следовательно, удлиняло весь
путь во времени более чем вдвое. Это обстоятельство очень беспокоило меня, потому что весь запас нашего продовольствия был рассчитан лишь на три недели. Растянуть его можно было бы еще дня на три-четыре. Я все же надеялся встретить где-нибудь гольдов-соболевщиков и потому внимательно присматривался ко всяким следам, какие встречались на реке и по сторонам
в лесу.
Только здесь я узнал, что обычно все люди ходят с Тумнина на Хунгари по реке Мули. Это наиболее легкая и прямая
дорога; по реке же Акур никто не ходит, потому что верховья ее совпадают с истоками Хунгари. Хотя это была кружная
дорога и она
в значительной степени удлиняла мой
путь, но все же я выбрал именно ее, как новый и оригинальный маршрут, тогда как по Мули проходила
дорога, избитая многими путешественниками и хорошо описанная Д. Л. Ивановым.
Уверенность
в своих силах, расчет на хорошую погоду и надежды, что мы скоро найдем если не самих людей, то протоптанную ими
дорогу, подбадривали и успокаивали нас. Продовольствия мы имели достаточно. Во всяком случае мы были за перевалом, на верном
пути, а глубокий снег… Мы отнеслись к нему по-философски: «не все плюсы, пусть среди них будет и один минус».
Это сулило тяжелую
дорогу и затрудняло передвижение охотников,
в особенности на
пути от стойбищ к местам соболевания.
Под караулом казаков
С оружием
в руках,
Этапом водим мы воров
И каторжных
в цепях,
Они
дорогою шалят,
Того гляди сбегут,
Так их канатом прикрутят
Друг к другу — и ведут
Трудненек
путь! Да вот-с каков:
Отправится пятьсот,
А до нерчинских рудников
И трети не дойдет!
Они как мухи мрут
в пути,
Особенно зимой…
И вам, княгиня, так идти?..
Вернитесь-ка домой!