Неточные совпадения
Наша гимназия была вроде той, какая описана у меня
в первых двух книгах «
В путь-дорогу». Но когда я писал этот роман, я еще близко стоял ко времени моей юности. Краски наложены, быть может, гуще, чем бы я это сделал теперь.
В общем верно, но полной объективности еще нет.
В этом картина классной жизни
в романе «
В путь-дорогу» достаточна верна.
Каюсь, и
в романе «
В путь-дорогу» губернский город начала 50-х годов все-таки трактован с некоторым обличительным оттенком, но разве то, что я связал с отрочеством и юностью героя, не говорит уже о множестве задатков, без которых взрыв нашей «Эпохи бури и натиска» был бы немыслим
в такой короткий срок?
Надо было все это бросить и ехать
в Казань. И грустно и сладко было. Меня проводили на пароход, первый пароход, на какой я вступал и пускался
в путь, не по одной только Волге, а
в долгую
дорогу ученья —
в аудитории и
в жизни, у себя и
в чужих землях.
Вся вторая треть романа «
В путь-дорогу» (книга третья и четвертая) полна моих личных испытаний и очерков студенческого быта; но автобиографический характер и
в первой трети, и
в этой (так же, как и
в последней трети) значительно изменен.
Как и герой романа «
В путь-дорогу», я впервые услыхал его зычный возглас «Милостивые государи!», который так ласкал наш слух сознанием, что мы не мальчишки, а взрослые слушатели, которым надо говорить «милостивые государи!»
Не хочу здесь повторяться. „
В путь-дорогу“ во второй трети содержит достаточно штрихов, портретов и картин, взятых живьем, может быть
в несколько обличительном тоне, но без умышленных преувеличений.
Читатели романа „
В путь-дорогу“ знают, что публика разделялась тогда на „стрелкистов“ и „прокофьистов“, особенно студенчество.
Но, как я говорю
в заключительной главке одной из частей романа „
В путь-дорогу“, море водки далеко не всех поглотило, и из кутил, даже пьяниц, вышло немало дельных и хороших людей.
Тут я останавливаюсь и должен опять (как делал для Нижнего и Казани) оговориться перед читателями романа"
В путь-дорогу", а
в то же время и перед самим собою.
Я забежал вперед, чтобы сразу выяснить процесс того внутреннего брожения, какое происходило во мне, и оттенить существенную разницу между дерптской эпопеей героя романа"
В путь-дорогу"и тем, что сталось с самим автором.
Подробности значатся всего больше
в пятой книге романа"
В путь-дорогу". Не знаю, какой окончательный вывод получает читатель:
в пользу дерптских порядков или нет; но думаю, что полной объективности у автора романа быть еще не могло.
Здесь я брал уроки английского языка у одной из княжон, читал с ней Шекспира и Гейне, музицировал с другими сестрами, ставил пьесы, играл
в них как главный режиссер и актер, читал свои критические этюды, отдельные акты моих пьес и очерки казанской жизни, вошедшие потом
в роман"
В путь-дорогу".
После"Званых блинов"я набросал только несколько картинок из жизни казанских студентов (которые вошли впоследствии
в казанскую треть романа"
В путь-дорогу") и даже читал их у Дондуковых
в первый их приезд
в присутствии профессора Розберга, который был очень огорчен низменным уровнем нравов моих бывших казанских товарищей и вспоминал свое время
в Москве, когда все они более или менее настраивали себя на идеи, чувства, вкусы и замашки идеалистов.
И на первых двух частях романа"
В путь-дорогу"этот временный идеализм еще отлинял; но потом я от него совсем освободился.
Испытание самому себе я произвел тогда же, и для этого взял как раз"
В путь-дорогу"(это было к 1884 году, когда я просматривал роман для"Собрания"Вольфа) и мог уже вполне объективно судить, что за манера была у меня
в моем самом первом повествовательном произведении.
Ни Золя, ни его сверстниками тут и не"пахло". Я их, по появлению
в литературе, был старше на много лет, и когда Золя и Доде (и даже братья Гонкур) стали известны у нас,"
В путь-дорогу"давно уже печатался.
Может быть,
в романе"
В путь-дорогу"найдутся некоторые ноты
в тургеневском духе, и некоторые"тирады"я
в 1884 году уничтожил, но вся эта вещь имеет свой пошиб.
Замысел романа"
В путь-дорогу"явился как бы непроизвольным желанием молодого писателя произвести себе"самоиспытание", перед тем как всецело отдать себя своему"призванию".
В нашей беллетристике до конца XIX века роман"
В путь-дорогу", по своей программе, бытописательному и интеллигентному содержанию, оставался единственным. Появились
в разное время вещи из жизни нашей молодежи, но все это отрывочно, эпизодично.
В какой степени"
В путь-дорогу"автобиографический роман? Когда я вспоминал свое отрочество и юность, вплоть до вступления на писательское поприще, — я уже оговаривался на этот счет.
Я не принадлежал тогда к какому-нибудь большому кружку, и мне нелегко было бы видеть, как молодежь принимает мой роман. Только впоследствии, на протяжении всей моей писательской
дороги вплоть до вчерашнего дня, я много раз убеждался
в том, что"
В путь-дорогу"делалась любимой книгой учащейся молодежи. Знакомясь с кем-нибудь из интеллигенции лет пятнадцать — двадцать назад, я знал вперед, что они прошли через"
В путь-дорогу", и, кажется, до сих пор есть читатели, считающие даже этот роман моей лучшей вещью.
Теперь"
В путь-дорогу"
в продаже не найдешь. Экземпляры вольфовского издания или проданы, или сгорели
в складах. Первое отдельное издание из"Библиотеки"
в 1864 году давно разошлось. Многие мои приятели и знакомые упрекали меня за то, что я не забочусь о новом издании… Меня смущает то, что роман так велик: из всех моих вещей — самый обширный;
в нем до 64 печатных листов.
Роман"
В путь-дорогу"был начат
в 1862 году, при Писемском. И
в течение того года были напечатаны две книги, а их значилось целых шесть.
Он высказывался так обо мне
в одной статье о беллетристике незадолго до своей смерти. Я помню, что он еще
в редакции"Библиотеки для чтения", когда печатался мой"
В путь-дорогу", не раз сочувственно отзывался о моем"письме".
В той же статье, о какой я сейчас упомянул, он считает меня
в особенности выдающимся как"новеллист", то есть как автор повестей и рассказов.
Тогда
в"Отечественных записках"Краевского стали появляться
в 60-х годах критические заметки (под мужским именем), где разбирались новости журнальной беллетристики, и когда
в начале 1863 года появилась рецензия на две первых части моего романа"
В путь-дорогу", я стал разыскивать, кто этот критик, и чрез М. П. Федорова, приятеля сыновей Краевского, узнал, что это давнишняя сотрудница"Отечественных записок"Н.Д.Хвощинская.
Необходимо было и продолжать роман"
В путь-дорогу". Он занял еще два целых года, 1863 и 1864, по две книги на год, то есть по двадцати печатных листов ежегодно. Пришлось для выигрыша времени диктовать его и со второй половины 63-го года, и к концу 64-го. Такая быстрая работа возможна была потому, что материал весь сидел
в моей голове и памяти: Казань и Дерпт с прибавкой романических эпизодов из студенческих годов героя.
Это верно только для некоторой доли «
В путь-дорогу», для «Жертвы вечерней» и для одной трети «Дельцов».
И я смело пустился
в путь один, без всякого компаньона, с одними только сведениями из печатного гида и несколькими десятками фраз из"разговоров"на железной
дороге, таможне,
в ресторанах и гостиницах.
Денег у нас было очень мало, и редакции продолжали держать нас впроголодь. Наке выхлопотал и себе и мне даровой проезд по железным
дорогам, а муниципалитеты таких городов, как Кордова, Кадикс, Севилья, предоставляли нам даровое содержание. Но мои финансы были настолько скудны, что я — зная, что мне предстоит долгий обратный
путь на Сарагоссу и Барселону, не имел даже настолько лишних денег, чтобы съездить специально
в Гренаду.
Наша хозяйка поручила нам довезти, по
пути, до Аранхуэса одну из ее дочерей, хорошенькую Лолу. И наш спутник Тубино, возвращавшийся
в свою Севилью, всю
дорогу усиленно ухаживал за нею и совсем закидал ее своими чисто андалузскими цветами рыцарского красноречия.
А мои итоги как романиста состояли тогда из четырех повествовательных вещей:"
В путь-дорогу", куда вошла вся жизнь юноши и молодого человека с 1853 по 1860 год, затем оставшихся недоконченными"Земских сил", где матерьялом служила тогдашняя обновляющаяся русская жизнь
в провинции,
в первые 60-е годы;"Жертва вечерняя" — вся дана петербургским нравам той же эпохи и повесть"По-американски", где фоном служила Москва средины 60-х годов.
А я тогда был писателем уже около десяти лет, действовавшим как романист с января 1862 года, когда стал печататься"
В путь-дорогу".
Продиктованы были некоторые части"
В путь-дорогу","Земские силы","
В чужом поле","Жертва вечерняя" — все
в Париже.
Так печатались и"
В путь-дорогу", и"Солидные добродетели", и"Дельцы".
Неточные совпадения
Под утро поразъехалась, // Поразбрелась толпа. // Крестьяне спать надумали, // Вдруг тройка с колокольчиком // Откуда ни взялась, // Летит! а
в ней качается // Какой-то барин кругленький, // Усатенький, пузатенький, // С сигарочкой во рту. // Крестьяне разом бросились // К
дороге, сняли шапочки, // Низенько поклонилися, // Повыстроились
в ряд // И тройке с колокольчиком // Загородили
путь…
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства
в государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало
в правильные, по крайней мере,
в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и
в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и
пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные
дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа
в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства
в России кредит,
пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые
в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
Он доказывал, что бедность России происходит не только от неправильного распределения поземельной собственности и ложного направления, но что этому содействовали
в последнее время ненормально привитая России внешняя цивилизация,
в особенности
пути сообщения, железные
дороги, повлекшие за собою централизацию
в городах, развитие роскоши и вследствие того,
в ущерб земледелию, развитие фабричной промышленности, кредита и его спутника — биржевой игры.
Мы тронулись
в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой
дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось,
дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала
в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала
в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
В два прыжка он был уж на дворе; у ворот крепости часовой загородил ему
путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся бежать по
дороге…