Неточные совпадения
Затем писавшая упоминала, что омочает слезами строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует на свете; приглашали Чичикова
в пустыню, оставить навсегда город, где
люди в душных оградах не пользуются воздухом; окончание письма отзывалось даже решительным отчаяньем и заключалось такими стихами...
Вперед, вперед, моя исторья!
Лицо нас новое зовет.
В пяти верстах от Красногорья,
Деревни Ленского, живет
И здравствует еще доныне
В философической
пустынеЗарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный
человек:
Так исправляется наш век!
«”И дым отечества нам сладок и приятен”. Отечество пахнет скверно. Слишком часто и много крови проливается
в нем. “Безумство храбрых”… Попытка выскочить “из царства необходимости
в царство свободы”… Что обещает социализм
человеку моего типа? То же самое одиночество, и, вероятно, еще более резко ощутимое “
в пустыне — увы! — не безлюдной”… Разумеется, я не доживу до “царства свободы”… Жить для того, чтоб умереть, — это плохо придумано».
Где-то очень далеко, волком, заливисто выл пес, с голода или со страха. Такая ночь едва ли возможна
в культурных государствах Европы, — ночь, когда
человек, находясь
в сорока верстах от города, чувствует себя
в центре
пустыни.
— Говоря о себе, не ставьте себя наряду со мной, кузина: я урод, я… я… не знаю, что я такое, и никто этого не знает. Я больной, ненормальный
человек, и притом я отжил, испортил, исказил… или нет, не понял своей жизни. Но вы цельны, определенны, ваша судьба так ясна, и между тем я мучаюсь за вас. Меня терзает, что даром уходит жизнь, как река, текущая
в пустыне… А то ли суждено вам природой? Посмотрите на себя…
Снились ему такие горячие сны о далеких странах, о необыкновенных
людях в латах, и каменистые
пустыни Палестины блистали перед ним своей сухой, страшной красотой: эти пески и зной, эти
люди, которые умели жить такой крепкой и трудной жизнью и умирать так легко!
«Да, артист не должен пускать корней и привязываться безвозвратно, — мечтал он
в забытьи, как
в бреду. — Пусть он любит, страдает, платит все человеческие дани… но пусть никогда не упадет под бременем их, но расторгнет эти узы, встанет бодр, бесстрастен, силен и творит: и
пустыню, и каменья, и наполнит их жизнью и покажет
людям — как они живут, любят, страдают, блаженствуют и умирают… Зачем художник послан
в мир!..»
— Есть, друг, — продолжал он, —
в Геннадиевой
пустыни один великого ума
человек.
И это правда. Обыкновенно ссылаются на то, как много погибает судов. А если счесть, сколько поездов сталкивается на железных дорогах, сваливается с высот, сколько гибнет
людей в огне пожаров и т. д., то на которой стороне окажется перевес? И сколько вообще расходуется бедного человечества по мелочам,
в одиночку, не всегда
в глуши каких-нибудь
пустынь, лесов, а
в многолюдных городах!
Я теперь живой, заезжий свидетель того химически-исторического процесса,
в котором
пустыни превращаются
в жилые места, дикари возводятся
в чин
человека, религия и цивилизация борются с дикостью и вызывают к жизни спящие силы.
Выработанному
человеку в этих невыработанных
пустынях пока делать нечего. Надо быть отчаянным поэтом, чтоб на тысячах верст наслаждаться величием пустынного и скукой собственного молчания, или дикарем, чтоб считать эти горы, камни, деревья за мебель и украшение своего жилища, медведей — за товарищей, а дичь — за провизию.
Опять-таки и то взямши, что никто
в наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы
в море, кроме разве какого-нибудь одного
человека на всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там
в пустыне египетской
в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
Знай, что и я был
в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благословил
людей, и я готовился стать
в число избранников твоих,
в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число».
И действительно так, действительно только
в этом и весь секрет, но разве это не страдание, хотя бы для такого, как он,
человека, который всю жизнь свою убил на подвиг
в пустыне и не излечился от любви к человечеству?
Всякий раз, когда вступаешь
в лес, который тянется на несколько сот километров, невольно испытываешь чувство, похожее на робость. Такой первобытный лес — своего рода стихия, и немудрено, что даже туземцы, эти привычные лесные бродяги, прежде чем переступить границу, отделяющую их от
людей и света, молятся богу и просят у него защиты от злых духов, населяющих лесные
пустыни.
Мы не очень далеко, ты видишь, от южной границы возделанного пространства, горная часть полуострова еще остается песчаною, бесплодною степью, какою был
в твое время весь полуостров; с каждым годом
люди, вы русские, все дальше отодвигаете границу
пустыни на юг.
Пришло время конкурса. Проектов было много, были проекты из Италии и из Германии, наши академики представили свои. И неизвестный молодой
человек представил свой чертеж
в числе прочих. Недели прошли, прежде чем император занялся планами. Это были сорок дней
в пустыне, дни искуса, сомнений и мучительного ожидания.
Есть
люди, которые чувствуют себя весело
в пустыне.
(Стоит около двери.) Хожу я, душечка, цельный день по хозяйству и все мечтаю. Выдать бы тебя за богатого
человека, и я бы тогда была покойной, пошла бы себе
в пустынь, потом
в Киев…
в Москву, и так бы все ходила по святым местам… Ходила бы и ходила. Благолепие!..
Зимуя с Рудановским на Аниве и будучи старше его чином, майор назойливо требовал от него чинопочитания и соблюдения всех правил субординации, и это
в пустыне, почти с глазу на глаз, когда молодой
человек весь был погружен
в серьезную научную работу.]
Читатель пусть не удивляется такому изобилию интеллигентных
людей здесь,
в пустыне.
В уголке стоял худенький, маленький
человек с белокурою головою и жиденькой бородкой. Длинный сюртук висел на нем, как на вешалке, маленькие его голубые глазки, сверкающие фантастическим воодушевлением, были постоянно подняты к небу, а руки сложены крестом на груди, из которой с певучим рыданием летел плач Иосифа, едущего на верблюдах
в неволю и видящего гроб своей матери среди
пустыни, покинутой их родом.
— Нет, сударь, много уж раз бывал. Был и
в Киеве, и у Сергия-Троицы [38] был, ходил ив Соловки не однова… Только вот на Святой Горе на Афонской не бывал, а куда, сказывают, там хорошо! Сказывают, сударь, что такие там есть
пустыни безмолвные, что и нехотящему
человеку не спастись невозможно, и такие есть старцы-постники и подражатели, что даже самое закоснелое сердце словесами своими мягко яко воск соделывают!.. Кажется, только бы бог привел дойти туда, так и живот-то скончать не жалко!
Я считаю излишним описывать радостный переполох, который это известие произвело
в нашей маленькой колонии. Но для меня лично к этой радости примешивалась и частичка горя, потому что на другой же день и Блохины и Старосмысловы уехали обратно
в Россию. И я опять остался один на один с мучительною думою: кого-то еще пошлет бог, кто поможет мне размыкать одиночество среди этой битком набитой
людьми пустыни…
И как все
в этой массе гармонически комбинировано, чтоб громадность не переходила
в пустыню, чтоб она не подавляла
человека, а только пробуждала и поддерживала
в нем веселую бодрость духа!
— Напротив, мне это очень тяжело, — подхватил Калинович. — Я теперь живу
в какой-то душной
пустыне! Алчущий сердцем, я знаю, где бежит свежий источник, способный утолить меня, но нейду к нему по милости этого проклятого анализа, который, как червь, подъедает всякое чувство, всякую радость
в самом еще зародыше и, ей-богу, составляет одно из величайших несчастий
человека.
— Вы, сударь, хуже злого. Злой — он хоть сопротивление вызывает, вы же — никаких чувств, кроме жалости. Жалко вас, и — больше ничего! Русский вы
человек, очень русский! На сорок лет
в пустыню надо вас, таких. И её с вами.
— Всех — на сорок лет
в пустыню! И пусть мы погибнем там, родив миру
людей сильных…
Может она великой праведницей будет, настоящей, не такой, что
в пустыни уходят, а которые
в людях горят, оправдания нашего ради и для помощи всем.
Калмыки
в течение одного года потеряли 100 000
человек, кои пали жертвою меча или болезней и остались
в пустынях Азии
в пищу зверям или уведены
в плен и распроданы по отдаленным странам
в рабство.
Был слух, что это живые
люди, заточенные
в подземелье; а я так мекаю, да и все так мыслят, что это души усопших; а не показывались они потому, что старый боярин был ничем не лучше тех некрещеных бусурман, которые разорили
пустынь.
— Потому, — подхватила с внезапною силой Ирина, — что мне стало уже слишком невыносимо, нестерпимо, душно
в этом свете,
в этом завидном положении, о котором вы говорите; потому что, встретив вас, живого
человека, после всех этих мертвых кукол — вы могли видеть образчики их четвертого дня, там, au Vieux Chateau, — я обрадовалась как источнику
в пустыне, а вы называете меня кокеткой, и подозреваете меня, и отталкиваете меня под тем предлогом, что я действительно была виновата перед вами, а еще больше перед самой собою!
Старик Джиованни Туба еще
в ранней молодости изменил земле ради моря — эта синяя гладь, то ласковая и тихая, точно взгляд девушки, то бурная, как сердце женщины, охваченное страстью, эта
пустыня, поглощающая солнце, ненужное рыбам, ничего не родя от совокупления с живым золотом лучей, кроме красоты и ослепительного блеска, — коварное море, вечно поющее о чем-то, возбуждая необоримое желание плыть
в его даль, — многих оно отнимает у каменистой и немой земли, которая требует так много влаги у небес, так жадно хочет плодотворного труда
людей и мало дает радости — мало!
— Николай Матвеевич! Извините — это невозможно! Зверский вой, рев!.. Каждый день гости… Полиция ходит… Нет, я больше терпеть не могу! У меня нервы… Извольте завтра очистить квартиру… Вы не
в пустыне живете — вокруг вас
люди!.. Всем
людям нужен покой… У меня — зубы… Завтра же, прошу вас.
Бабушка этому воспротивилась: она уважала
людей с высшим призванием и сама ездила
в Оптину
пустынь к Макарию, которого считала прозорливым, но для молодой девушки она, вероятно, считала это рановременным.
Скажите ей, что Моисей, изводя народ из неволи, велел своим унести драгоценные сосуды египтян, и мы можем хорошо воспитать нового
человека только тогда, когда он похитит мудрость древних и поносится с нею
в зное
пустыни, пренебрегая и голод, и жажду, и горечь мерры.
— Еще
в священном писании сказано, что
в каждом
человеке два Адама: ветхий и новый; только, например,
в мужике новый Адам тянет его
в пустыню на молитву, на акриды [Акриды — саранча.
Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак, —
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет… но все кругом молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И
человека зверь почуя
В пустыню темную бежит.
Маша. Все равно… Приду вечером. Прощай, моя хорошая… (Целует Ирину.) Желаю тебе еще раз, будь здорова, будь счастлива.
В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз по тридцать — сорок офицеров, было шумно, а сегодня только полтора
человека и тихо, как
в пустыне… Я уйду… Сегодня я
в мерехлюндии, невесело мне, и ты не слушай меня. (Смеясь сквозь слезы.) После поговорим, а пока прощай, моя милая, пойду куда-нибудь.
Он идет, идет, идет куда-то,
люди его стонут и мрут один за другим, а он идет и идет,
в конце концов погибает сам и все-таки остается деспотом и царем
пустыни, так как крест у его могилы виден караванам за тридцать-сорок миль и царит над
пустыней.
Ему нужна
пустыня, лунная ночь; кругом
в палатках и под открытым небом спят его голодные и больные, замученные тяжелыми переходами казаки, проводники, носильщики, доктор, священник, и не спит только один он и, как Стенли, сидит на складном стуле и чувствует себя царем
пустыни и хозяином этих
людей.
— Благодарность! — продолжал он с горьким смехом. — Благодарность! Слово, изобретенное для того, чтоб обманывать честных
людей!.. слово, превращенное
в чувство! — о премудрость небесная!.. как легко тебе из ничего сделать святейшее чувство!.. нет, лучше издохнуть с голода и жажды
в какой-нибудь
пустыне, чем быть орудием безумца и лизать руку, кидающую мне остатки пира… — о, благодарность!..
Но как ни хороша природа сама по себе, как ни легко дышится на этом зеленом просторе, под этим голубым бездонным небом — глаз невольно ищет признаков человеческого существования среди этой зеленой
пустыни, и
в сердце вспыхивает радость живого
человека, когда там, далеко внизу, со дна глубокого лога взовьется кверху струйка синего дыма.
Те святые мученики, кои боролись за господа, жизнью и смертью знаменуя силу его, — эти были всех ближе душе моей; милостивцы и блаженные, кои
людям отдавали любовь свою, тоже трогали меня, те же, кто бога ради уходили от мира
в пустыни и пещеры, столпники и отшельники, непонятны были мне: слишком силён был для них сатана.
Через неделю
в Савватеевской
пустыни пред игуменом стою, — нравится он мне.
Человек благообразный, седоватый и лысый, краснощёк и крепок, но лицо серьёзное и глаза обещающие.
— Видеть Кавказ, — внушает Серафим, — значит видеть истинное лицо земли, на коем — не противореча — сливаются
в одну улыбку и снежная чистота души ребёнка и гордая усмешка мудрости дьявольской. Кавказ — проба сил
человека: слабый дух подавляется там и трепещет
в страхе пред силами земли, сильный же, насыщаясь ещё большей крепостью, становится высок и остр, подобно горе, возносящей алмазную вершину свою во глубину небесных
пустынь, а вершина эта — престол молний.
Не видит
человек добра ни
в ком, кроме себя, и потому весь мир — горестная
пустыня для него».
Но, милая моя, самая суть, самый гвоздь легенды заключается
в том, что ровно через тысячу лет после того, как монах шел по
пустыне, мираж опять попадет
в земную атмосферу и покажется
людям.
Не за тем оставил
человек дикие леса и
пустыни; не за тем построил великолепные грады и цветущие села, чтобы жить
в них опять как
в диких лесах, не знать покоя и вечно ратоборствовать не только с внешними неприятелями, но и с согражданами; что же другое представляет нам История Республик?
Она благодетельными законами [Указы 1763 г., Июля 22 и 1764, Марта 11.] привлекла трудолюбивых иностранцев
в Россию, и звук секиры раздался
в диких лесах;
пустыни оживились
людьми и селениями; плуг углубился
в свежую землю, и Природа украсилась плодами трудов человеческих.