Неточные совпадения
Стародум. Так. Только, пожалуй, не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати
лет женитьбы найдете
в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что
почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и будете оба совершенно благополучны.
Мужчины
почтенных лет, между которыми сидел Чичиков, спорили громко, заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом
в горчицу, и спорили о тех предметах,
в которых он даже всегда принимал участие; но он был похож на какого-то человека, уставшего или разбитого дальней дорогой, которому ничто не лезет на ум и который не
в силах войти ни во что.
— Прошу внимания, — строго крикнул Самгин, схватив обеими руками спинку стула, и, поставив его пред собою, обратился к писателю: — Сейчас вы пропели
в тоне шутовской панихиды неловкие, быть может, но неоспоримо искренние стихи старого революционера,
почтенного литератора, который заплатил десятью
годами ссылки…
— Скушно говорит старец, — не стесняясь, произнес толстый человек и обратился к Диомидову, который стоял, воткнув руки
в стол, покачиваясь, пережидая шум: — Я тебя,
почтенный, во Пскове слушал,
в третьем
году, ну, тогда ты — ядовито говорил!
Уважать человека сорок
лет, называть его «серьезным», «
почтенным», побаиваться его суда, пугать им других — и вдруг
в одну минуту выгнать его вон! Она не раскаивалась
в своем поступке, находя его справедливым, но задумывалась прежде всего о том, что сорок
лет она добровольно терпела ложь и что внук ее… был… прав.
—
Почтенные такие, — сказала бабушка, —
лет по восьмидесяти мужу и жене. И не слыхать их
в городе: тихо у них, и мухи не летают. Сидят да шепчутся, да угождают друг другу. Вот пример всякому: прожили век, как будто проспали. Ни детей у них, ни родных! Дремлют да живут!
Я тотчас же пошлю к князю
В—му и к Борису Михайловичу Пелищеву, его друзьям с детства; оба —
почтенные влиятельные
в свете лица, и, я знаю это, они уже два
года назад с негодованием отнеслись к некоторым поступкам его безжалостной и жадной дочери.
Одних унесла могила: между прочим, архимандрита Аввакума. Этот скромный ученый,
почтенный человек ездил потом с графом Путятиным
в Китай, для заключения Тсянзинского трактата, и по возвращении продолжал оказывать пользу по сношениям с китайцами, по знакомству с ними и с их языком, так как он прежде прожил
в Пекине
лет пятнадцать при нашей миссии. Он жил
в Александро-Невской лавре и скончался там
лет восемь или десять тому назад.
И он точно не сомневался
в этом не потому, что это было так, а потому, что если бы это было не так, ему бы надо было признать себя не
почтенным героем, достойно доживающим хорошую жизнь, а негодяем, продавшим и на старости
лет продолжающим продавать свою совесть.
— Нет, ты фон Зон. Ваше преподобие, знаете вы, что такое фон Зон? Процесс такой уголовный был: его убили
в блудилище — так, кажется, у вас сии места именуются, — убили и ограбили и, несмотря на его
почтенные лета, вколотили
в ящик, закупорили и из Петербурга
в Москву отослали
в багажном вагоне, за нумером. А когда заколачивали, то блудные плясавицы пели песни и играли на гуслях, то есть на фортоплясах. Так вот это тот самый фон Зон и есть. Он из мертвых воскрес, так ли, фон Зон?
Там жил старик Кашенцов, разбитый параличом,
в опале с 1813
года, и мечтал увидеть своего барина с кавалериями и регалиями; там жил и умер потом,
в холеру 1831,
почтенный седой староста с брюшком, Василий Яковлев, которого я помню во все свои возрасты и во все цвета его бороды, сперва темно-русой, потом совершенно седой; там был молочный брат мой Никифор, гордившийся тем, что для меня отняли молоко его матери, умершей впоследствии
в доме умалишенных…
Князь Д.
В. Голицын был
почтенный русский барин, но почему он был «виг», с чего он был «виг» — не понимаю. Будьте уверены: князь на старости
лет хотел понравиться Дюраму и прикинулся вигом.
Мне легче два раза
в год съездить
в Миргород,
в котором вот уже пять
лет как не видал меня ни подсудок из земского суда, ни
почтенный иерей, чем показаться
в этот великий свет.
Лев Толстой
в «Войне и мире» так описывает обед, которым
в 1806
году Английский клуб чествовал прибывшего
в Москву князя Багратиона: «…Большинство присутствовавших были старые,
почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами».
— Застрелился, утром, на рассвете,
в семь часов. Старичок,
почтенный, семидесяти
лет, эпикуреец, — и точь-в-точь как она говорила, — казенная сумма, знатная сумма!
«Вот кто была причиной смерти этой
почтенной женщины» (и неправда, потому что та уже два
года была больна), «вот она стоит пред вами и не смеет взглянуть, потому что она отмечена перстом божиим; вот она босая и
в лохмотьях, — пример тем, которые теряют добродетель!
Он был счастливой наружности, хотя почему-то несколько отвратительной,
лет тридцати восьми, одевался безукоризненно, принадлежал к семейству немецкому,
в высшей степени буржуазному, но и
в высшей степени
почтенному; умел пользоваться разными случаями, пробиться
в покровительство высоких людей и удержаться
в их благосклонности.
Парасковья Ивановна была
почтенная старушка раскольничьего склада, очень строгая и домовитая. Детей у них не было, и старики жили как-то особенно дружно, точно сироты, что иногда бывает с бездетными парами. Высокая и плотная, Парасковья Ивановна сохранилась не по
годам и держалась
в сторонке от жен других заводских служащих. Она была из богатой купеческой семьи с Мурмоса и крепко держалась своей старой веры.
Однако прощайте,
почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от времени до времени на бумаге беседовать с вами, как это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих
лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной
в дом Бронникова. Это скорее доходит. Крепко жму вашу руку.
Пора обнять вас,
почтенный Гаврило Степанович,
в первый раз
в нынешнем
году и пожелать вместо всех обыкновенных при этом случае желаний продолжения старого терпения и бодрости: этот запас не лишний для нас, зауральских обитателей без права гражданства
в Сибири. Пишу к вам с малолетним Колошиным, сыном моего доброго товарища
в Москве. Сережа, который теперь полный Сергей Павлович, как вы видите, при мне был на руках у кормилицы.
Еще
в старые
годы почтенный мой директор часто говаривал мне: пожалуйста, не думай, а то наверное скажешь вздор!
Вот два
года, любезнейший и
почтенный друг Егор Антонович, что я
в последний раз видел вас, и — увы! — может быть,
в последний раз имею случай сказать вам несколько строк из здешнего тюремного замка, где мы уже более двадцати дней существуем.
Доброе письмо ваше [Письма И. Д. Якушкина к Пущину —
в книге «Декабрист И. Д. Якушкин, Записки», изд. АН СССР, 1951.] от 15 декабря,
почтенный мой Иван Дмитриевич, дошло до меня за несколько дней до Нового
года, который мы здесь очень грустно встретили.
В гостиной на диване и вдоль по стенам на стульях сидели дамы,
лет по преимуществу
почтенных; некоторые
в повязочках, другие
в наколках.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие
летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние
почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Уверяли, что Николай Сергеич, разгадав характер молодого князя, имел намерение употребить все недостатки его
в свою пользу; что дочь его Наташа (которой уже было тогда семнадцать
лет) сумела влюбить
в себя двадцатилетнего юношу; что и отец и мать этой любви покровительствовали, хотя и делали вид, что ничего не замечают; что хитрая и «безнравственная» Наташа околдовала, наконец, совершенно молодого человека, не видавшего
в целый
год, ее стараниями, почти ни одной настоящей благородной девицы, которых так много зреет
в почтенных домах соседних помещиков.
Вообще Володя был воспитываем
в правилах субординации и доверия к папашиному авторитету, а о старых грехах
почтенного родителя не было и помину, потому что на старости
лет он и сам начал сознавать, что вольтерьянизм и вольнодумство не что иное, как дворянская забава.
— Более сорока
лет живу я теперь на свете и что же вижу, что выдвигается вперед: труд ли
почтенный, дарованье ли блестящее, ум ли большой? Ничуть не бывало! Какая-нибудь выгодная наружность, случайность породы или, наконец, деньги. Я избрал последнее: отвратительнейшим образом продал себя
в женитьбе и сделался миллионером. Тогда сразу горизонт прояснился и дорога всюду открылась. Господа, которые очей своих не хотели низвести до меня, очутились у ног моих!..
Повторю, эти слухи только мелькнули и исчезли бесследно, до времени, при первом появлении Николая Всеволодовича; но замечу, что причиной многих слухов было отчасти несколько кратких, но злобных слов, неясно и отрывисто произнесенных
в клубе недавно возвратившимся из Петербурга отставным капитаном гвардии Артемием Павловичем Гагановым, весьма крупным помещиком нашей губернии и уезда, столичным светским человеком и сыном покойного Павла Павловича Гаганова, того самого
почтенного старшины, с которым Николай Всеволодович имел, четыре с лишком
года тому назад, то необычайное по своей грубости и внезапности столкновение, о котором я уже упоминал прежде,
в начале моего рассказа.
Здесь я не могу не заметить, что сия
почтенная дама с течением
годов все более и более начала обнаруживать смелости и разговорчивости с мужчинами и даже позволяла себе иногда весьма и весьма вольные шутки, что происходило, конечно, потому, что кто же по
летам и наружности gnadige Frau мог ее заподозрить
в чем-нибудь?!
Очищенный поник головой и умолк. Мысль, что он
в 1830
году остался сиротой, видимо, подавляла его. Слез, правда, не было видно, но
в губах замечалось нервное подергивание, как у человека, которому инстинкт подсказывает, что
в таких обстоятельствах только рюмка горькой английской может принести облегчение. И действительно, как только желание его было удовлетворено, так тотчас же
почтенный старик успокоился и продолжал...
20-го июля. Отлично поправился, проехавшись по благочинию. Так свежо и хорошо
в природе, на людях и мир и довольство замечается.
В Благодухове крестьяне на свой счет поправили и расписали храм, но опять и здесь, при таком спокойном деле, явилось нечто
в игривом духе. Изобразили
в притворе на стене
почтенных лет старца, опочивающего на ложе, а внизу уместили подпись: „
В седьмым день Господь почил от всех дел своих“. Дал отцу Якову за сие замечание и картину велел замалевать.
— Ну вот, братец, уж ты сейчас и
в критику! Уж и не можешь никак утерпеть, — отвечал опечаленный дядя. — Вовсе не
в сумасшедшем, а так только, погорячились с обеих сторон. Но ведь согласись и ты, братец, как ты-то сам вел себя? Помнишь, что ты ему отмочил, — человеку, так сказать,
почтенных лет?
Один
почтенный старец выразился об нем, что он «достолюбезный сын церкви»; жена губернского предводителя сказала: «Ничего, он очень мил, но, кажется, слишком серьезен»; вице-губернатор промычал что-то невнятное; градской голова удивился, что он «
в таких младых
летах, а подит-кось!».
«
В 18..
году, июля 9-го дня, поздно вечером, сидели мы с Анной Ивановной
в грустном унынии на квартире (жили мы тогда
в приходе Пантелеймона, близ Соляного Городка, на хлебах у одной
почтенной немки, платя за все по пятьдесят рублей на ассигнации
в месяц — такова была
в то время дешевизна
в Петербурге, но и та,
в сравнении с московскою, называлась дороговизною) и громко сетовали на неблагосклонность судьбы.
Оставивши ваш дом, я жил
в Швеции, потом уехал с одним англичанином
в Лондон,
года два учил его детей; но мой образ мыслей так расходился с мнениями
почтенного лорда, что я оставил его.
Почтенная глава этого патриархального фаланстера допивала четвертую чашку чаю у Марьи Степановны; она успела уже повторить
в сотый раз, как за нее сватался грузинский князь, умерший генерал-аншефом, как она
в 1809
году ездила
в Питер к родным, как всякий день у ее родных собирался весь генералитет и как она единственно потому не осталась там жить, что невская вода ей не по вкусу и не по желудку.
Девушка или с самого начала так прилаживается к окружающему ее, что уж
в четырнадцать
лет кокетничает, сплетничает, делает глазки проезжающим мимо офицерам, замечает, не крадут ли горничные чай и сахар, и готовится
в почтенные хозяйки дома и
в строгие матери, или с необычайною легкостью освобождается от грязи и сора, побеждает внешнее внутренним благородством, каким-то откровением постигает жизнь и приобретает такт, хранящий, напутствующий ее.
Оказалось, что с перепугу, что его ловят и преследуют на суровом севере, он ударился удирать на чужбину через наш теплый юг, но здесь с ним тоже случилась маленькая неприятность, не совсем удобная
в его
почтенные годы: на сих днях я получил уведомление, что его какой-то армейский капитан невзначай выпорол на улице,
в Одессе, во время недавних сражений греков с жидами, и добродетельный Орест Маркович Ватажков столь удивился этой странной неожиданности, что, возвратясь выпоротый к себе
в номер, благополучно скончался «естественною смертью», оставив на столе билет на пароход, с которым должен был уехать за границу вечером того самого дня, когда пехотный капитан высек его на тротуаре, неподалеку от здания новой судебной палаты.
Мне попадались реки;
в которых плотва ни на что не брала, кроме червяка, [Один
почтенный охотник (С. Я. А.) сообщил мне; что
в реке Неме, протекающей близ г. Вереи, плотва, водящаяся во множестве, не берет совсем на удочку, так что
в иной
год выудишь две или одну плотицу.] и то с хвостом, а это клев самый неверный; не знаю, чем объяснить такую странность: непривычкой ли к хлебу и зерну, или изобилием питательных трав и разных водяных насекомых?
Он умудряет юность,
Он слабости дарует силу… слушай:
Советника, во-первых, избери
Надежного, холодных, зрелых
лет,
Любимого народом — а
в боярах
Почтенного породой или славой —
Хоть Шуйского.
Конечно, и это карканье, и его постыдные последствия могли бы быть легко устранены, если б мы решились сказать себе: а нуте, вспомните
почтенную римскую пословицу, да и постараемся при ее пособии определить, отчего приплод Юханцевых с каждым
годом усиливается, а приплод Аристидов
в такой же прогрессии уменьшается?
— А, вот кто… Очень рад, покорнейше прошу садиться! — заговорил кондитер гораздо более любезным голосом:
в прежние
годы, когда у Жиглинских был картежный дом,
почтенный старец готавливал у них по тысяче и по полторы обеды.
Читатель, может быть, заметил, что
почтенный правитель дел несколько изменил тон обращения с своим начальником, и причина тому заключалась
в следующем: будучи
лет пять статским советником, Феодосий Иваныч имел самое пламенное и почти единственное
в жизни желание быть произведенным
в действительные статские советники, и вот
в нынешнем
году он решился было попросить Оглоблина представить его к этому чину; но вдруг тот руками и ногами против того: «Да не могу!..
Я начинаю. (Стучит палочкой и говорит громко.) О вы,
почтенные, старые тени, которые носитесь
в ночную пору над этим озером, усыпите нас, и пусть нам приснится то, что будет через двести тысяч
лет!
— Давеча меня поманил: правда ли, говорит, что Матрена-скотница (Матрена —
почтенная женщина
лет под шестьдесят)
в грехе состоит?
Несмотря на то, что перед обедом круглый
год даже учителям не подавалось ни водки, ни вина, раз
в год,
в день рождения Крюммера, красное вино раздавалось всей школе
в весьма
почтенных размерах, увеличивавшихся по мере возраста учеников палаты.
Что сделалось с этой трагедией, равно как и со всеми рукописными сочинениями Николева, умершего
в 1815
году, — ничего не знаю. [По сведениям, полученным мною от
почтенного С. А. М., находившегося
в близких сношениях с Н. П. Николевым, все его бумаги перешли
в руки Н. М. Шатрова и, вероятно, были доставлены им ближайшему наследнику.] Из приведенных мною четырех сильных стихов можно заключить, что вся трагедия написана
в таком же лирическом, восторженном духе.
В той же самой гостиной,
в которой мы несколько
лет тому назад познакомились с
почтенною Перепетуей Петровной и ее знакомою Феоктистой Саввишной, они по-прежнему сидели на диване, и по-прежнему Перепетуя Петровна была
в трауре. Обе они тождественно пополнели, и разговор был между ними, как и прежде, на печальный лад.
Такого рода системе воспитания хотел подвергнуть
почтенный профессор и сироту Бахтиарова; но, к несчастию, увидел, что это почти невозможно, потому что ребенок был уже четырнадцати
лет и не знал еще ни одного древнего языка и, кроме того, оказывал решительную неспособность выучивать длинные уроки, а
лет в пятнадцать, ровно тремя
годами ранее против системы немца, начал обнаруживать явное присутствие страстей, потому что, несмотря на все предпринимаемые немцем меры, каждый почти вечер присутствовал за театральными кулисами, бегал по бульварам, знакомился со всеми соседними гризетками и, наконец,
в один прекрасный вечер пойман был наставником
в довольно двусмысленной сцене с молоденькой экономкой, взятою
почтенным профессором
в дом для собственного комфорта.