Неточные совпадения
Холодна, равнодушна лежала Ольга на сыром полу и даже не пошевелилась, не приподняла взоров, когда взошел Федосей; фонарь с умирающей своей свечою стоял на лавке, и дрожащий луч, прорываясь сквозь грязные зеленые стекла, увеличивал бледность ее лица; бледные губы казались зеленоватыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень на круглое, гладкое плечо, которое, освободясь из
плена, призывало поцелуй; душегрейка, смятая под нею, не прикрывала более высокой, роскошной груди; два мягкие шара, белые и хладные как снег, почти совсем обнаженные, не волновались как прежде: взор мужчины беспрепятственно покоился на них, и ни малейшая краска не пробегала ни по шее, ни по ланитам: женщина, только потеряв надежду, может потерять стыд, это непонятное, врожденное
чувство, это невольное сознание женщины
в неприкосновенности,
в святости своих тайных прелестей.
И вдруг он узнал
в своем
плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным
чувством то, что ему давно уже говорила нянюшка: что бог — вот он, тут, везде.
И
чувство это — готовности на все, нравственной подобранности —
чувство это не только не покидало его во время
плена, но, напротив, возрастало
в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения».
«Смысл добра» открывается и Пьеру Безухову
в учении масонов. «Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как-то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным». Мы увидим — пребывание
в плену дало Пьеру новое, широкое понимание жизни, и он с чуждым, отказывающимся
чувством вспоминает об откровениях масонства.
И больше ничего не могла вымолвить. Но зоркий взгляд отца заметил
в тревожных ласках дочери
чувство, которого он никогда и подозревать не мог. Боярин благодарил господа, что это
чувство покрывается венцом и вместе искупает душу басурмана от
плена адова. Так переменились обстоятельства
в палатах Образца.
И
чувство это не только не покидало его во всё время
плена, но напротив возрастало
в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Это искание цели было только искание Бога; и вдруг он узнал
в своем
плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным
чувством, то, чтò ему давно уж говорила нянюшка: что Бог вот Он, тут, везде.
— Так зачем же я верил? Так зачем же Ты дал мне любовь к людям и жалость — чтобы посмеяться надо мною? Так зачем же всю жизнь мою Ты держал меня
в плену в рабстве,
в оковах? Ни мысли свободной! Ни
чувства! Ни вздоха! Все одним Тобою, все для Тебя. Один Ты! Ну, явись же — я жду!
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого
чувства досады, неудовлетворенности и неясности? Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их
в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно
в том, чтоб остановить, отрезать и забрать
в плен всех французов?