— Приятнее сидеть с бобами, чем на бобах, — пробормотал генерал, — этим… каламбуром я возбудил восторг…
в офицерском обществе… сорок четвертого… Тысяча… восемьсот… сорок четвертого года, да!.. Я не помню… О, не напоминай, не напоминай! «Где моя юность, где моя свежесть!» Как вскричал… кто это вскричал, Коля?
— Подпоручик Ромашов, суд общества офицеров, собравшийся по распоряжению командира полка, должен выяснить обстоятельства того печального и недопустимого
в офицерском обществе столкновения, которое имело место вчера между вами и поручиком Николаевым. Прошу вас рассказать об этом со всевозможными подробностями.
Но его перебил Липский, сорокалетний штабс-капитан, румяный и толстый, который, несмотря на свои годы, держал себя
в офицерском обществе шутом и почему-то усвоил себе странный и смешной тон избалованного, но любимого всеми комичного мальчугана.
Неточные совпадения
Стал я тогда, еще
в офицерском мундире, после поединка моего, говорить про слуг
в обществе, и все-то, помню, на меня дивились: «Что же нам, говорят, посадить слугу на диван да ему чай подносить?» А я тогда им
в ответ: «Почему же и не так, хотя бы только иногда».
Сереже становится горько. Потребность творить суд и расправу так широко развилась
в обществе, что начинает подтачивать и его существование. Помилуйте! какой же он офицер! и здоровье у него далеко не
офицерское, да и совсем он не так храбр, чтобы лететь навстречу смерти ради стяжания лавров. Нет, надо как-нибудь это дело поправить! И вот он больше и больше избегает собеседований с мамашей и чаще и чаще совещается с папашей…
«Суд
общества офицеров N-ского пехотного полка,
в составе — следовали чины и фамилии судей — под председательством подполковника Мигунова, рассмотрев дело о столкновении
в помещении
офицерского собрания поручика Николаева и подпоручика Ромашова, нашел, что ввиду тяжести взаимных оскорблений ссора этих обер-офицеров не может быть окончена примирением и что поединок между ними является единственным средством удовлетворения оскорбленной чести и
офицерского достоинства. Мнение суда утверждено командиром полка».
Да и зачем ему соваться
в высшее, обер-офицерское
общество?
В роте пятьдесят таких фараонов, как и он, пусть они все дружатся и развлекаются. Мирятся и ссорятся, танцуют и поют промеж себя; пусть хоть представления дают и на головах ходят, только не мешали бы вечерним занятиям.
Картежная игра и
офицерские кутежи с песенниками, которые он испытал
в отряде, казались ему непривлекательными, и он с своей стороны тоже удалялся
офицерского общества и
офицерской жизни
в станице.
У нас для военных подвигов всегда было довольно героев, и,
в восторгах, какие доныне испытывают барышни от
офицерской формы и усиков, можно видеть неоспоримое доказательство того, что
общество наше умеет ценить этих героев.
Точно такие же впечатления переживал и Володя. Несмотря на то что он старался не поддаваться скуке и добросовестно занимался, много читал и не оставлял занятий с матросами, все-таки находили минуты хандры и неодолимого желания перелететь
в Офицерскую и быть со своими… Длинный переход с вечно одними и теми же впечатлениями,
в обществе одних и тех же лиц казался ему под конец утомительным. И ему, как и всем, хотелось берега, берега.
То, что он говорил про сахар, было верно. Я уж писал об этом;
в офицерских экономических
обществах товары отпускались только офицерам; солдатам приходилось платить за все двойную-тройную цену
в вольных греческих и армянских лавочках.
Около вокзала, вокруг вагонов, кишели толпы пьяных солдат. Летели на землю какие-то картонки, тюки, деревянные ящики. Это были вагоны
офицерского экономического
общества. Солдаты грабили их на глазах у всех. Вскрывали ящики, насыпали
в карманы сахар, разбирали бутылки с коньяком и ромом, пачки с дорогим табаком.
Роты шли
в бой с культурным, образованным врагом под предводительством нижних чинов, а
в это время пышащие здоровьем офицеры, специально обучавшиеся для войны, считали госпитальные халаты и торговали
в вагонах
офицерских экономических
обществ конфетами и чайными печеньями.
Несмотря на то, что такое разделение смешно и глупо,
в нашем
обществе никогда не переводились охотники подражать
офицерскому денщику, и притом
в гораздо более широкой сфере.