Неточные совпадения
Влас наземь опускается.
«Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С тех
пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь
одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть
в горсти!..
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него
в ученье мальчики могли сообщить
одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся
в мастерской и с тех
пор затосковал.
По местам валялись человеческие кости и возвышались груды кирпича; все это свидетельствовало, что
в свое время здесь существовала довольно сильная и своеобразная цивилизация (впоследствии оказалось, что цивилизацию эту, приняв
в нетрезвом виде за бунт, уничтожил бывший градоначальник Урус-Кугуш-Кильдибаев), но с той
поры прошло много лет, и ни
один градоначальник не позаботился о восстановлении ее.
— Это
в прошлом году, как мы лагерем во время пожара стояли, так
в ту
пору всякого скота тут довольно было! — объяснил
один из стариков.
Все, с кем княгине случалось толковать об этом, говорили ей
одно: «Помилуйте,
в наше время уж
пора оставить эту старину.
С тех
пор, как Алексей Александрович выехал из дома с намерением не возвращаться
в семью, и с тех
пор, как он был у адвоката и сказал хоть
одному человеку о своем намерении, с тех
пор особенно, как он перевел это дело жизни
в дело бумажное, он всё больше и больше привыкал к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
— Я не был там, я был
один в саду с Кити. Мы поссорились второй раз с тех
пор, как… Стива приехал.
Но с тех
пор как она, после несчастия, постигшего Каренина, взяла его под свое особенное покровительство, с тех
пор как она потрудилась
в доме Каренина, заботясь о его благосостоянии, она почувствовала, что все остальные любви не настоящие, а что она истинно влюблена теперь
в одного Каренина.
Левин Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили
один зa другим на дорогу и, посмеиваясь, здоровались с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не говорил до тех
пор, пока вышедший на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым лицом,
в овчинной куртке, не обратился к нему.
На льду собирались
в этот день недели и
в эту
пору дня люди
одного кружка, все знакомые между собою.
Вчера у колодца
в первый раз явилась Вера… Она с тех
пор, как мы встретились
в гроте, не выходила из дома. Мы
в одно время опустили стаканы, и, наклонясь, она мне сказала шепотом...
Итак,
одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых
в нем говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам,
в которых до сей
поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем.
И весьма часто, сидя на диване, вдруг, совершенно неизвестно из каких причин,
один, оставивши свою трубку, а другая работу, если только она держалась на ту
пору в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что
в продолжение его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку.
Уже сукна купил он себе такого, какого не носила вся губерния, и с этих
пор стал держаться более коричневых и красноватых цветов с искрою; уже приобрел он отличную пару и сам держал
одну вожжу, заставляя пристяжную виться кольцом; уже завел он обычай вытираться губкой, намоченной
в воде, смешанной с одеколоном; уже покупал он весьма недешево какое-то мыло для сообщения гладкости коже, уже…
Впрочем, ради дочери прощалось многое отцу, и мир у них держался до тех
пор, покуда не приехали гостить к генералу родственницы, графиня Болдырева и княжна Юзякина:
одна — вдова, другая — старая девка, обе фрейлины прежних времен, обе болтуньи, обе сплетницы, не весьма обворожительные любезностью своей, но, однако же, имевшие значительные связи
в Петербурге, и перед которыми генерал немножко даже подличал.
— Да будто
один Михеев! А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников Максим, сапожник, — ведь все пошли, всех продал! — А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: — А! так просто, нашла дурь: дай, говорю, продам, да и продал сдуру! — Засим он повесил голову так, как будто сам раскаивался
в этом деле, и прибавил: — Вот и седой человек, а до сих
пор не набрался ума.
«Я бы ему простил, — говорил Тентетников, — если бы эта перемена происходила не так скоро
в его лице; но как тут же, при моих глазах, и сахар и уксус
в одно и то же время!» С этих
пор он стал замечать всякий шаг.
Такое мнение, весьма лестное для гостя, составилось о нем
в городе, и оно держалось до тех
пор, покамест
одно странное свойство гостя и предприятие, или, как говорят
в провинциях, пассаж, о котором читатель скоро узнает, не привело
в совершенное недоумение почти всего города.
Подошедши к бюро, он переглядел их еще раз и уложил, тоже чрезвычайно осторожно,
в один из ящиков, где, верно, им суждено быть погребенными до тех
пор, покамест отец Карп и отец Поликарп, два священника его деревни, не погребут его самого, к неописанной радости зятя и дочери, а может быть, и капитана, приписавшегося ему
в родню.
Она его не замечает,
Как он ни бейся, хоть умри.
Свободно дома принимает,
В гостях с ним молвит слова три,
Порой одним поклоном встретит,
Порою вовсе не заметит;
Кокетства
в ней ни капли нет —
Его не терпит высший свет.
Бледнеть Онегин начинает:
Ей иль не видно, иль не жаль;
Онегин сохнет, и едва ль
Уж не чахоткою страдает.
Все шлют Онегина к врачам,
Те хором шлют его к водам.
Татьяна долго
в келье модной
Как очарована стоит.
Но поздно. Ветер встал холодный.
Темно
в долине. Роща спит
Над отуманенной рекою;
Луна сокрылась за горою,
И пилигримке молодой
Пора, давно
пора домой.
И Таня, скрыв свое волненье,
Не без того, чтоб не вздохнуть,
Пускается
в обратный путь.
Но прежде просит позволенья
Пустынный замок навещать,
Чтоб книжки здесь
одной читать.
Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша,
одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а
поройБлистал послушною слезой!
Она ушла. Стоит Евгений,
Как будто громом поражен.
В какую бурю ощущений
Теперь он сердцем погружен!
Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин показался,
И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго… навсегда. За ним
Довольно мы путем
однимБродили по свету. Поздравим
Друг друга с берегом. Ура!
Давно б (не правда ли?)
пора!
— Кто ты? Коли дух нечистый, сгинь с глаз; коли живой человек, не
в пору завел шутку, — убью с
одного прицела!
Так школьник, неосторожно задравши своего товарища и получивши за то от него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный выскакивает из лавки и гонится за испуганным товарищем своим, готовый разорвать его на части; и вдруг наталкивается на входящего
в класс учителя: вмиг притихает бешеный
порыв и упадает бессильная ярость. Подобно ему,
в один миг пропал, как бы не бывал вовсе, гнев Андрия. И видел он перед собою
одного только страшного отца.
А козаки все до
одного прощались, зная, что много будет работы тем и другим; но не повершили, однако ж, тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной
поры, чтобы не дать неприятелю увидеть убыль
в козацком войске.
Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных
порывов соединились
в одном сильном моменте и, тем получив стройное выражение, стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все —
в прекрасном, поражающем соответствии.
— Да что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы
в глубоком изумлении, — ведь я знал же, что я этого не вынесу, так чего ж я до сих
пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу, ведь я вчера же понял совершенно, что не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до сих
пор сомневался? Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от
одной мысли наяву стошнило и
в ужас бросило…
Порой, вдруг находя себя где-нибудь
в отдаленной и уединенной части города,
в каком-нибудь жалком трактире,
одного, за столом,
в размышлении, и едва помня, как он попал сюда, он вспоминал вдруг о Свидригайлове: ему вдруг слишком ясно и тревожно сознавалось, что надо бы, как можно скорее, сговориться с этим человеком и, что возможно, порешить окончательно.
— С тех
пор, государь мой, — продолжал он после некоторого молчания, — с тех
пор, по
одному неблагоприятному случаю и по донесению неблагонамеренных лиц, — чему особенно способствовала Дарья Францовна, за то будто бы, что ей
в надлежащем почтении манкировали, — с тех
пор дочь моя, Софья Семеновна, желтый билет принуждена была получить, и уже вместе с нами по случаю сему не могла оставаться.
И так-то вот всегда у этих шиллеровских прекрасных душ бывает: до последнего момента рядят человека
в павлиные перья, до последнего момента на добро, а не на худо надеются; и хоть предчувствуют оборот медали, но ни за что себе заранее настоящего слова не выговорят; коробит их от
одного помышления; обеими руками от правды отмахиваются, до тех самых
пор, пока разукрашенный человек им собственноручно нос не налепит.
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту
пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже
одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и
в ней работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
А опричь него
в распивочной на ту
пору был всего
один человек посторонний, да еще спал на лавке другой, по знакомству, да двое наших мальчишков-с.
Прекрасный образ Дуни, когда та откланялась ей с таким вниманием и уважением во время их первого свидания у Раскольникова, с тех
пор навеки остался
в душе ее как
одно из самых прекрасных и недосягаемых видений
в ее жизни.
Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила
в глубокой скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза
в землю. Они были
одни, их никто не видел. Конвойный на ту
пору отворотился.
«Чем, чем, — думал он, — моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся
одна с другой на свете, с тех
пор как этот свет стоит? Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, и тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе не так… странною. О отрицатели и мудрецы
в пятачок серебра, зачем вы останавливаетесь на полдороге!
— Катерина Сергеевна, — заговорил он с какою-то застенчивою развязностью, — с тех
пор как я имею счастье жить
в одном доме с вами, я обо многом с вами беседовал, а между тем есть
один очень важный для меня… вопрос, до которого я еще не касался. Вы заметили вчера, что меня здесь переделали, — прибавил он, и ловя и избегая вопросительно устремленный на него взор Кати. — Действительно, я во многом изменился, и это вы знаете лучше всякого другого, — вы, которой я,
в сущности, и обязан этою переменой.
— Рубль возвращается, это правда. Это его хорошее свойство, — его также нельзя и потерять; но зато у него есть другое свойство, очень невыгодное: неразменный рубль не переведется
в твоем кармане до тех
пор, пока ты будешь покупать на него вещи, тебе или другим людям нужные или полезные, но раз, что ты изведешь хоть
один грош на полную бесполезность — твой рубль
в то же мгновение исчезнет.
—
Пора идти. Нелепый город, точно его черт палкой помешал. И все
в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с
одним таким уродищем притулился, нагнулся
в улицу серенький курятничек
в три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», — больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
— Мне —
пора. Надо немного подготовиться,
в девять читаю
в одном доме о судьбе, как ее понимает народ, и о предопределении, как о нем учит церковь.
Такие мысли являлись у нее неожиданно, вне связи с предыдущим, и Клим всегда чувствовал
в них нечто подозрительное, намекающее. Не считает ли она актером его? Он уже догадывался, что Лидия, о чем бы она ни говорила, думает о любви, как Макаров о судьбе женщин, Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о смерти, до
поры, пока ей не удалось вынудить любовь. Клим Самгин все более не любил и боялся людей, одержимых
одной идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать.
Выругавшись, рассматривал свои ногти или закуривал тоненькую, «дамскую» папиросу и молчал до
поры, пока его не спрашивали о чем-нибудь. Клим находил
в нем и еще
одно странное сходство — с Диомидовым; казалось, что Тагильский тоже, но без страха, уверенно ждет, что сейчас явятся какие-то люди, — может быть, идиоты, — и почтительно попросят его...
— Но ведь ты знал ее почти
в одно время со мной, — как будто с удивлением сказала Лидия, надевая очки. — На мой взгляд — она не очень изменилась с той
поры.
С той
поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал
в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору
одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила
в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора
в ряды людей неблагонадежных.
Самгин давно знал, что он тут лишний, ему
пора уйти. Но удерживало любопытство, чувство тупой усталости и близкое страху нежелание идти
одному по улицам. Теперь, надеясь, что пойдет вчетвером, он вышел
в прихожую и, надевая пальто, услыхал голос Морозова...
Клим Иванович Самгин был недостаточно реалистичен для того, чтоб ясно представить себя
в будущем. Он и не пытался делать это. Но он уже не
один раз ставил пред собой вопрос: не
пора ли включиться
в партию. Но среди существующих партий он не видел ни
одной, достаточно крепко организованной и способной обеспечить ему место, достойное его. Обеспечить — не может, но способна компрометировать каким-нибудь актом, вроде поездки ка-де
в Выборг.
Чувство неловкости, стыда, или «срама», как он выражался, который он наделал, мешало ему разобрать, что это за
порыв был; и вообще, что такое для него Ольга? Уж он не анализировал, что прибавилось у него к сердцу лишнее, какой-то комок, которого прежде не было.
В нем все чувства свернулись
в один ком — стыда.
Штольц уехал
в тот же день, а вечером к Обломову явился Тарантьев. Он не утерпел, чтобы не обругать его хорошенько за кума. Он не взял
одного в расчет: что Обломов,
в обществе Ильинских, отвык от подобных ему явлений и что апатия и снисхождение к грубости и наглости заменились отвращением. Это бы уж обнаружилось давно и даже проявилось отчасти, когда Обломов жил еще на даче, но с тех
пор Тарантьев посещал его реже и притом бывал при других и столкновений между ними не было.
Жизнь
в его глазах разделялась на две половины:
одна состояла из труда и скуки — это у него были синонимы; другая — из покоя и мирного веселья. От этого главное поприще — служба на первых
порах озадачила его самым неприятным образом.
Была та смутная
пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Суровый был
в науке славы
Ей дан учитель: не
одинУрок нежданный и кровавый
Задал ей шведский паладин.
Но
в искушеньях долгой кары
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.