Неточные совпадения
Воспитанный
в недрах провинции, среди кротких и теплых нравов и обычаев родины, переходя
в течение двадцати лет из
объятий в объятия родных, друзей и знакомых, он до того был проникнут семейным началом, что и будущая служба представлялась ему
в виде какого-то семейного занятия, вроде, например, ленивого записыванья
в тетрадку прихода и расхода, как делывал его
отец.
Они плакали
в объятиях друг друга, как вдруг их осветили факелы гонителей, крики ужаса, негодования, проклятия
отца!
Он поклялся на коленях пред образом и поклялся памятью
отца, как потребовала сама госпожа Красоткина, причем «мужественный» Коля сам расплакался, как шестилетний мальчик, от «чувств», и мать и сын во весь тот день бросались друг другу
в объятия и плакали сотрясаясь.
И покаюся тебе, как
отцу духовному, я лучше ночь просижу с пригоженькою девочкою и усну упоенный сладострастием
в объятиях ее, нежели, зарывшись
в еврейские или арабские буквы,
в цифири или египетские иероглифы, потщуся отделить дух мой от тела и рыскать
в пространных полях бредоумствований, подобен древним и новым духовным витязям.
Я не успел еще дочитать объявления до конца, как Глумов уже тискал благородного
отца в своих
объятиях.
Юрий рассказал все
отцу Авраамию, и когда он кончил, то этот добродетельный старец, заключа его
в свои
объятия, сказал сквозь слезы...
Дуня вырвалась из
объятий отца, отерла слезы и устремила глаза
в ту сторону; дыханье сперлось
в груди ее, когда увидела она
в приближающемся челноке одного Василия. Она не посмела, однако ж, последовать за Петром, который пошел навстречу брату. Старик и Анна остались подле нее, хотя глаза их следили с заметным беспокойством за челноком.
Мы
в жизни розно шли:
в объятиях покоя
Едва, едва расцвел и вслед отца-героя
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, ты гордо полетел.
После радостных
объятий с
отцом и с матерью, после многих расспросов и рассказов я лег спать на софе у них
в комнате.
— Юрий, успокойся… видишь, я равнодушно смотрю на потерю всего, кроме твоей нежности… я видела кровь, видела ужасные вещи, слышала слова, которых бы ангелы испугались… но на груди твоей всё забыто: когда мы переплывали реку на коне, и ты держал меня
в своих
объятиях так крепко, так страстно, я не позавидовала бы ни царице, ни райскому херувиму… я не чувствовала усталости, следуя за тобой сквозь колючий кустарник, перелезая поминутно через опрокинутые рогатые пни… это правда, у меня нет ни
отца, ни матери…
Но, сознаюсь, вполне сознаюсь, не мог бы я изобразить всего торжества — той минуты, когда сама царица праздника, Клара Олсуфьевна, краснея, как вешняя роза, румянцем блаженства и стыдливости, от полноты чувств упала
в объятия нежной матери, как прослезилась нежная мать и как зарыдал при сем случае сам
отец, маститый старец и статский советник Олсуфий Иванович, лишившийся употребления ног на долговременной службе и вознагражденный судьбою за таковое усердие капитальцем, домком, деревеньками и красавицей дочерью, — зарыдал, как ребенок, и провозгласил сквозь слезы, что его превосходительство благодетельный человек.
В минуту последних
объятий все были изумлены неожиданным возгласом
отца: «Что же это такое! все плачут!» С этими словами невозмутимый старик, которого никто не видал плачущим, зарыдал.
И
в воображении Ани все эти силы сливались
в одно и
в виде одного страшного, громадного белого медведя надвигались на слабых и виноватых, таких, как ее
отец, и она боялась сказать что-нибудь против, и натянуто улыбалась, и выражала притворное удовольствие, когда ее грубо ласкали и оскверняли
объятиями, наводившими на нее ужас.
Мой счетчик
в груди застучал бешено, упал на пол и почти разбился, когда наконец я узнал мужчину, — о, это был Магнус, только Магнус, милый Фома,
отец, будь он проклят с своими отеческими
объятиями!
Свидание Густава с Паткулем было трогательно. Племянник видел теперь
в нем только своего ближайшего родственника, благодетеля, второго
отца, единственную надежду, и
в объятиях его спешил скрыть свои слезы.
Сын бедного кожевника из-под Торнео, с душою, пожираемою небесным огнем вдохновения, бежавший от
объятий отца и ласк родины, чтобы сообщить другим этот огонь, солдат, странник, студент и, наконец, слепец
в доме умалишенных — вот дивное творение, которое наследовал я после Бира.
— Повторяю вам, что он с восторгом откроет вам свои
объятия и благословит вас… и день, когда вы вернетесь… Он выгнал вас под влиянием вспышки своего необузданного характера… и столько лет страдает из-за этого… Простите ему. Он ведь молился на вас, он думал, что любовь к вам умерла, а она никогда не покидала его сердце. Разве может
в сердце
отца погаснуть любовь к его детищу? Никогда!
Поэтому справедливо сказано, что человек оставляет
отца и матерь, как забывающий внезапно обо всем
в то время, когда он, соединившись с женою
объятиями любви, делается участником плодотворения, предоставляя Божественному Создателю взять у него ребро, чтобы из сына сделаться самому
отцом.
В передней квартиры Ранеевых встретила его Лиза, как будто неземного врача, который должен был поднять
отца с болезненного одра. Она готова была броситься ему
в объятия.
С криком восторга Татьяна Петровна бросилась
в объятия своего рыдающего
отца. Гладких вышел.
Хмель выскочил из головы Путилова. Он понял, что участь его решена и что надо сделать предложение. Он его и сделал. Мать и дочь выразили согласие. Жениха оставили обедать. Возвратившийся домой князь Василий отечески заключил его
в объятия и облобызал. За обедом было подано шампанское и выпито за здоровье жениха и невесты.
В этот же вечер Сергей Николаевич сообщил своему
отцу о сделанном им предложении и о полученном согласии, умолчав, конечно, об обстановке.
— Не властна я тебя оставить! — перервала его Катруся, сжав его еще крепче
в объятиях и, так сказать, приросши к нему. — Я тебе сказала, что на мне лежит страшная клятва…
В силу этой клятвы кто бы ни был из близких нам: муж ли, брат ли,
отец ли… кто бы ни был тот, кто подсмотрит наши обряды, — но мы должны… ох! тяжело сказать!.. должны высосать до капли кровь его…
— Жены тогда почитали бесчестием только обман, но когда не было обмана, они жертвовали собой Анубису, хотя и знали, что, вместо бога, их примет
в свои
объятия смертный.
Отец Тении, жрец Полифрон, не раз, я думаю, совершал такие таинства.
— Я бедный грешник, который вышел из ничтожества: я червяк, который выполз из грязи, а
отец держит меня на своих коленях; он носит меня
в своих
объятиях, как сына, который не умеет ходить, а не бросает меня, не сердится, что я такой неумеха, и хотя я глуп, но он мне внушает все, что человеку нужно, а я верю, что я у него могу понять как раз столько, сколько мне нужно, и… вы тоже поймете… вам дух скажет…