Неточные совпадения
Гюгенет был молодой
француз, живой, полнокровный, подвижной, очень веселый и необыкновенно вспыльчивый. Мы слушались его беспрекословно там, где ему приходилось приказывать, и очень любили его дежурства, которые проходили необыкновенно весело и живо. Ему наше
общество тоже доставляло удовольствие, а купаться он ходил с нами даже не
в очередь…
Крупов вытащил из кармана что-то среднее между бумажником и чемоданом и вынул письмо, покоившееся
в обществе кривых ножниц, ланцетов и зондов, и прочел: «Предложите таковому 2000 рублей
в год и никак не более 2500, потому что за 3000 рублей у моего соседа живет
француз из Швейцарии.
Несколько лет уже продолжался общий мир во всей Европе; торговля процветала, все народы казались спокойными, и Россия, забывая понемногу прошедшие бедствия, начинала уже пользоваться плодами своих побед и неимоверных пожертвований; мы отдохнули, и русские полуфранцузы появились снова
в обществах, снова начали бредить Парижем и добиваться почетного названия — обезьян вертлявого народа, который продолжал кричать по-прежнему, что мы варвары, а
французы первая нация
в свете; вероятно, потому, что русские сами сожгли Москву, а Париж остался целым.
Ее всегдашнее
общество составлялось предпочтительно из чиновников французского посольства и из нескольких русских молодых литераторов, которые вслух называли ее Коринною, потому что она писала иногда французские стишки, а потихоньку смеялись над ней вместе с
французами, которые
в свою очередь насмехались и над ней, и над ними, и над всем, что казалось им забавным и смешным
в этом доме,
в котором, по словам их, каждый день разыгрывались презабавные пародии европейского просвещения.
Сын. Дай мне
в себе волю. Я не намерен
в России умереть. Я сыщу occasion favorable [Благоприятный случай (франц.).] увезти тебя
в Париж. Тамо остатки дней наших, les restes de nos jours [Остатки наших дней (франц.).], будем иметь утешение проводить с
французами; тамо увидишь ты, что есть между прочими и такие люди, с которыми я могу иметь societe [
Общество (франц.).].
Даже
в нынешнем, опошленном и униженном французском
обществе, все-таки,
в строе разговора,
в поведении каждого
француза, вы замечаете еще довольно широкие замашки.
Попал я через одного
француза с первых же дней моего житья
в этот сезон
в пансиончик с общим столом, где сошелся с русским отставным моряком Д. — агентом нашего"
Общества пароходства и торговли", образованным и радушным холостяком, очень либеральных идей и взглядов, хорошо изучившим лондонскую жизнь. Он тоже не мало водил и возил меня по Лондону, особенно по части экскурсий
в мир всякого рода курьезов и публичных увеселений, где"нравы"с их отрицательной стороны всего легче и удобнее изучать.
Он остался верен своим идеалам и своей социальной доктрине; но жизнь британского
общества и народа многому его научила, и он входил
в нее с искренним интересом, без высокомерного самодовольства, которым так часто страдали
французы его эпохи, когда им приводилось жить вне своего отечества.
Небольшая веселая комната
в четвертом этаже (с платой сорок пять франков
в месяц), пансион тут же,
в отеле,
в обществе приятных мне русских (за что хозяйка взимала сто франков) и сто франков на"лжерасходы"(faux feces), как называют
французы, а они сводились к очень немногому.
Через Вырубова я сошелся с кружком молодых
французов, образовавших
общество любителей естественных наук. У нас были заседания, читались рефераты; с наступлением весны мы производили экскурсии
в окрестностях Парижа — оживленные и веселые.
Что англичане убили еще тысячу китайцев за то, что китайцы ничего не покупают на деньги, а их край поглощает звонкую монету, что
французы убили еще тысячу кабилов за то, что хлеб хорошо родится
в Африке и что постоянная война полезна для формирования войск, что турецкий посланник
в Неаполе не может быть жид и что император Наполеон гуляет пешком
в Plombières и печатно уверяет народ, что он царствует только по воле всего народа, — это всё слова, скрывающие или показывающий давно известное; но событие, происшедшее
в Люцерне 7 июля, мне кажется совершенно ново, странно и относится не к вечным дурным сторонам человеческой природы, но к известной эпохе развития
общества.
Всех почти, кого встретили они
в первых рядах партера, они знали, если не лично, то по фамилиям — это были сливки мужской половины петербургского
общества, почтенные отцы семейств рядом с едва оперившимися птенцами, тщетно теребя свои верхние губы с чуть заметным пушком, заслуженные старцы рядом с людьми сомнительных профессий, блестящие гвардейские мундиры перемешивались скромными представителями армии, находившимися
в Петербурге
в отпуску или командировке, изящные франты сидели рядом с неотесанными провинциалами, платья которых, видимо, шил пресловутый гоголевский «портной Иванов из Парижа и Лондона»; армяне, евреи, немцы,
французы, итальянцы, финны, латыши, татары и даже китайцы — все это разноплеменное население Петербурга имело здесь своих представителей.
Французы страшно доверчивы, особенно по отношению к иностранцам, так что достаточно представления какой-нибудь «модной дамы» (femme a la mode), самозванно взятого громкого титула, бесцеремонно прибавленного к плебейской фамилии, и глупейшей приписки на визитных карточках, чтобы совершенно незнакомый иностранец был принят
в самое изысканное
общество,
в которое трудно попасть даже вполне приличному, с безукоризненной репутацией
французу, не принадлежащему по рождению к этому
обществу.
Петя
в армии слышал много рассказов про необычайную храбрость и жестокость Долохова с
французами и потому с тех пор, как Долохов вошел
в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и всё больше подбадривался, подергивая поднятою головой с тем, чтобы не быть недостойным даже и такого
общества, как Долохов.
В 1811-м году
в Москве жил быстро вошедший
в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как
француз и, как говорили все
в Москве, врач необыкновенного искусства — Метивье. Он был принят
в домах высшего
общества не как доктор, а как равный.