Неточные совпадения
Сначала, принявши косое направление, хлестал он
в одну сторону кузова кибитки, потом
в другую, потом, изменивши образ нападения и сделавшись совершенно прямым, барабанил прямо
в верх его кузова;
брызги наконец стали долетать ему
в лицо.
Рассчитывали на дующие около того времени вестовые ветры, но и это ожидание не оправдалось.
В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота. Ночью с 21 на 22 февраля я от жара ушел спать
в кают-компанию и лег на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики. На
лицо упало несколько
брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал
в штиле.
Нюра — маленькая, лупоглазая, синеглазая девушка; у нее белые, льняные волосы, синие жилки на висках.
В лице у нее есть что-то тупое и невинное, напоминающее белого пасхального сахарного ягненочка. Она жива, суетлива, любопытна, во все лезет, со всеми согласна, первая знает все новости, и если говорит, то говорит так много и так быстро, что у нее летят
брызги изо рта и на красных губах вскипают пузыри, как у детей.
С удовольствием он чувствовал, как
в лицо ему летят снежные
брызги из-под лошадиных копыт.
Показались кожухи, заворочались колеса, обдавая пристань мутными
брызгами, хвост дыма задел по
лицам густо столпившуюся публику, потом мелькнуло заплаканное
лицо испуганной Лозинской, и еще через минуту — между пристанью и пароходом залегла бурливая и мутная полоса воды
в две-три сажени.
Через полчаса он сидел
в маленьком плетёном шарабане, ненужно погоняя лошадь;
в лицо и на грудь ему прыгали
брызги тёплой грязи; хлюпали колёса, фыркал, играя селезёнкой, сытый конь и чётко бил копытами по лужам воды, ещё не выпитой землёю.
— Это мой фант, твой
в лодке, — говорит чудовище. Рассеялись
брызги, лодочка снова чуть качается на одном месте, и
в ней сидит Дора. Покрывало спало с ее золотистой головки,
лицо ее бледно, очи замкнуты: она мертвая.
Челкаш крякнул, схватился руками за голову, качнулся вперед, повернулся к Гавриле и упал
лицом в песок. Гаврила замер, глядя на него. Вот он шевельнул ногой, попробовал поднять голову и вытянулся, вздрогнув, как струна. Тогда Гаврила бросился бежать вдаль, где над туманной степью висела мохнатая черная туча и было темно. Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая. Пена шипела, и
брызги воды летали по воздуху.
Она твердо держала руль своей загорелой ручкой и улыбалась
брызгам, изредка летевшим ей
в лицо.
Старик отнял от губ свирель и, прищурив один глаз, поглядел
в ее малое отверстие.
Лицо его было грустно и, как слезами, покрыто крупными
брызгами. Он улыбнулся и сказал...
То, что я увидела там, потрясло меня сильнее всех призраков на свете! По узкой дороге, между рядами утесов, по берегу кипящего пеной и жемчужными
брызгами Терека, приближались коляска и арба, до верху нагруженная вещами, моими вещами из Гори — сундуками, баулами и чемоданами.
В коляске сидела дама
в трауре, со спущенной на
лицо вуалью.
Кнышенко начал отбивать его, поднимая
в лицо его тучу
брызг и… вдруг исчез
в облаке этих
брызг и более не показался.
Сторож и прохожий трогаются с места. Они идут рядом, плечо о плечо и молчат. Сырой, пронзительный ветер бьет им прямо
в лица, и невидимые деревья, шумя и потрескивая, сыплют на них крупные
брызги… Аллея почти всплошную покрыта лужами.
Ветер дул ему прямо
в лицо, осыпая холодными как лед
брызгами изморози и дождя, от которого открытые пролетки петербургских извозчиков не давали ни малейшей защиты.
Были осенние сумерки, слякоть. Лелька, забыв пообедать, ушла далеко
в лес. Капельки висели на иглах сосен, туман закутывал чащу. Лелька бродила и улыбалась, и недоумевала. Что такое? Что она такого особенного делала, за что такая небывалая, огромная честь? Останавливалась с застывшею на
лице улыбкою, пожимала плечами, разражалась смехом и опять без дороги шла через чащу леса, обдававшую ее
брызгами.
При моментальном блеске этих огоньков вдруг открывается, что что-то самое странное плывет с того берега через реку. Это как будто опрокинутый черный горшок с выбитым боком. Около него ни шуму, ни
брызг, но вокруг его
в стороны расходятся легкие кружки. Внизу под водою точно кто-то работает невидимой гребною снастью. Еще две минуты, и Константин Ионыч ясно различил, что это совсем не горшок, а человеческое
лицо, окутанное черным покровом.
Тянет меня теперь к воде. И есть что-то успокоительное
в брызгах и
в ветерке, который обвевает
лицо, когда сидишь на носу… а вместе и безнадежность какая-то, печаль и тоска.