Неточные совпадения
Прогулки, чтенье, сон глубокой,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцелуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина:
Вот жизнь Онегина святая;
И нечувствительно он ей
Предался, красных летних
днейВ беспечной неге не считая,
Забыв и город, и друзей,
И скуку праздничных затей.
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань
лесная, боязлива,
Она
в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама,
в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый
день одна
Сидела молча у окна.
Я, говорит, к чужому
делу ошибочно пришит, политикой не занимаюсь, а служил
в земстве, вот именно по
лесному делу».
— Как первую женщину
в целом мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти
разделяете это чувство… нет, это много, я не стою… если одобряете его, как я надеялся… если не любите другого, то… будьте моей
лесной царицей, моей женой, — и на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и приехал, чтобы сегодня
в семейный праздник,
в день рождения вашей сестры…
Сегодня два события, следовательно, два развлечения: кит зашел
в бухту и играл у берегов да наши куры, которых свезли на берег, разлетелись, штук сто. Странно: способность летать вдруг
в несколько
дней развилась
в лесу так, что не было возможности поймать их; они летали по деревьям, как
лесные птицы. Нет сомнения, что если они одичают, то приобретут все способности для летанья, когда-то, вероятно, утраченные ими
в порабощенном состоянии.
Поехал и Григорий Иванович
в Новоселье и привез весть, что леса нет, а есть только
лесная декорация, так что ни из господского дома, ни с большой дороги порубки не бросаются
в глаза. Сенатор после
раздела, на худой конец, был пять раз
в Новоселье, и все оставалось шито и крыто.
Он целый
день проводил
в конторе,
в маленькой избушке при
лесном складе,
в глухом месте, невдалеке от товарной станции железной дороги.
Скитники на брезгу уже ехали дальше. Свои
лесные сани они оставили у доброхота Василия, а у него взамен взяли обыкновенные пошевни, с отводами и подкованными полозьями. Теперь уж на раскатах экипаж не валился набок, и старики переглядывались. Надо полагать, он отстал. Побился-побился и бросил. Впрочем, теперь другие интересы и картины захватывали их. По дороге то и
дело попадались пешеходы, истомленные, худые, оборванные, с отупевшим от истомы взглядом. Это брели из голодавших деревень
в Кукарский завод.
Скитские старцы ехали уже второй
день. Сани были устроены для езды
в лес, некованные, без отводов, узкие и на высоких копыльях. Когда выехали на настоящую твердую дорогу, по которой заводские углепоставщики возили из куреней на заводы уголь, эти
лесные сани начали катиться, как по маслу, и несколько раз перевертывались. Сконфуженная лошадь останавливалась и точно с укором смотрела на валявшихся по дороге седоков.
Хотя они постоянно держатся
в это время
в частых
лесных опушках и кустах уремы, кроме исключительных и почти всегда ночных походов или отлетов для добыванья корма, но
в одном только случае вальдшнепы выходят
в чистые места: это
в осеннее ненастье, когда кругом обложится небо серыми, низкими облаками, когда мелкий, неприметный дождь сеет, как ситом, и
день и ночь; когда все отдаленные предметы кажутся
в тумане и все как будто светает или смеркается; когда начнется капель, то есть когда крупные водяные капли мерно, звонко и часто начнут падать с обвисших и потемневших древесных ветвей.
Темный цвет
лесных озер, кроме того, что кажется таким от отражения темных стен высокого леса, происходит существенно от того, что
дно озер образуется из перегнивающих ежегодно листьев, с незапамятных времен устилающих всю их поверхность во время осеннего листопада и превращающихся
в черный, как уголь, чернозем, оседающий на
дно; многие думают, что листья, размокая и разлагаясь
в воде, окрашивают ее темноватым цветом.
Вчера проходили вы по болоту, или по размокшему берегу пруда, или по лужам на прошлогодних ржанищах и яровищах, где насилу вытаскивали ноги из разбухшего чернозема, проходили с хорошею собакой и ничего не видали; но рано поутру, на другой
день, находите и болота, и берега разливов, и полевые лужи, усыпанные дупелями, бекасами и гаршнепами; на лужах,
в полях, бывает иногда соединение всех пород дичи — степной, болотной, водяной и даже
лесной.
Не можешь ли ты, любезный друг Николай, повидаться с Вяземским и взять у него мой портфель, если он его не прислал
в дом. Он хотел отыскать его на даче своей у
Лесного института и тотчас доставить. Обработай это
дело и перешли мне портфель сюда. Случаи бывают частые…
Куля качнул отрицательно головою и, повернув лошадь
в объезд к стогу, направился к пересекавшей поляну узкой
лесной косе, за которою
днем довольно ясно можно было видеть сквозь черные пни дерев небольшую хатку стражника.
— Отчего же? Может быть… — сказал раздумчиво помещик. — Да что: может быть,
в самом
деле, нас свел благоприятный случай! Я ведь как раз еду
в К. насчет продажи одной
лесной дачи. Так, пожалуй, вы того, наведайтесь ко мне. Я всегда останавливаюсь
в Гранд-отеле. Может быть, и сладим что-нибудь.
Прошло мало ли, много ли времени: скоро сказка сказывается, не скоро
дело делается, — захотелось молодой дочери купецкой, красавице писаной, увидеть своими глазами зверя
лесного, чуда морского, и стала она его о том просить и молить; долго он на то не соглашается, испугать ее опасается, да и был он такое страшилище, что ни
в сказке сказать, ни пером написать; не токмо люди, звери дикие его завсегда устрашалися и
в свои берлоги разбегалися.
Всякий
день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни
в сказке сказать, ни пером написать; всякой
день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и тому
лесному зверю, чуду морскому; а и стала она
день ото
дня чаще ходить
в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и
дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться
в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя
лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
И отец ее, честной купец, похвалил ее за такие речи хорошие, и было положено, чтобы до срока ровно за час воротилась к зверю
лесному, чуду морскому дочь хорошая, пригожая, меньшая, любимая; а сестрам то
в досаду было, и задумали они
дело хитрое,
дело хитрое и недоброе: взяли они, да все часы
в доме целым часом назад поставили, и не ведал того честной купец и вся его прислуга верная, челядь дворовая.
Рано утром, на другой
день, назначена была охота на оленя. Зверь был высмотрен лесообъездчиками верстах
в десяти от Рассыпного Камня, куда охотники должны были явиться верхами. Стоявшие жары загоняли оленей
в лесную чащу, где они спасались от одолевавшего их овода. Обыкновенно охотник выслеживает зверя по сакме [Сакма — свежий след зверя на траве. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] и ночлегам, а потом выжидает, когда он с наступлением жаркого часа вернется
в облюбованное им прохладное местечко.
На третий
день пришли к селу; мать спросила мужика, работавшего
в поле, где дегтярный завод, и скоро они спустились по крутой
лесной тропинке, — корни деревьев лежали на ней, как ступени, — на небольшую круглую поляну, засоренную углем и щепой, залитую дегтем.
Дело все заключалось
в лесном сплаве: до трех тысяч гусянок всякую весну сплавлялось вниз по реке, и теперь судохозяину дать исправнику, при выправке билета, с каждого судна, какой-нибудь золотой, заведено было еще исстари, а между тем
в итоге это выходило пятнадцать тысяч серебром.
В базарные
дни, среду и пятницу, торговля шла бойко, на террасе то и
дело появлялись мужики и старухи, иногда целые семьи, всё — старообрядцы из Заволжья, недоверчивый и угрюмый
лесной народ. Увидишь, бывало, как медленно, точно боясь провалиться, шагает по галерее тяжелый человек, закутанный
в овчину и толстое, дома валянное сукно, — становится неловко перед ним, стыдно. С великим усилием встанешь на дороге ему, вертишься под его ногами
в пудовых сапогах и комаром поешь...
(Прим. автора.)] и братьев, понеслась
в погоню с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно, не уйти бы нашим беглецам или по крайней мере не обошлось бы без кровавой схватки, — потому что солдат и офицеров, принимавших горячее участие
в деле, по дороге расставлено было много, — если бы позади бегущих не догадались разломать мост через глубокую,
лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся молодой Тимашев с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, — не достигла еще середины реки, как прискакал к берегу старик Тевкелев с сыновьями и с одною половиною верной своей дружины, потому что другая половина передушила на дороге лошадей.
В первый
день своего побега они скрывались
в непроходимом
лесном болоте, которое упиралось
в парашинские крестьянские гумна; вечером они кое с кем повидались, узнали подробно всю историю и пустились прямо к Степану Михайловичу как единственному защитнику и покровителю Прасковьи Ивановны.
Мы закончили наш первый дачный
день в «остерии», как назвал Пепко маленький ресторанчик, приютившийся совсем
в лесу. Безумный кутеж состоял из яичницы с ветчиной и шести бутылок пива. Подавала нам какая-то очень миловидная девушка
в белом переднике, — она получила двойное название — доброй
лесной феи и ундины. Последнее название было присвоено ей благодаря недалекому озеру.
На другой
день я был
в селе Ильинском погосте у Давыда Богданова, старого трактирщика. Но его не было дома, уехал
в Москву
дня на три. А тут подвернулся старый приятель, Егорьевский кустарь, страстный охотник, и позвал меня на охоту,
в свой
лесной глухой хутор, где я пробыл трое суток, откуда и вернулся
в Ильинский погост к Давыду. Встречаю его сына Василия, только что приехавшего. Он служил писарем
в Москве
в Окружном штабе. Малый развитой, мой приятель, охотились вместе. Он сразу поражает меня новостью...
На третий
день после сцены
в клубе Фома очутился
в семи верстах от города, на
лесной пристани купца Званцева,
в компании сына этого купца, Ухтищева, какого-то солидного барина
в бакенбардах, с лысой головой и красным носом, и четырех дам…
Люди эти, как и
лесные хищники, боятся света, не показываются
днем, а выползают ночью из нор своих. Полночь — их время.
В полночь они заботятся о будущей ночи,
в полночь они устраивают свои ужасные оргии и топят
в них воспоминания о своей прежней, лучшей жизни.
В действительности
лесной вопрос для Урала является
в настоящую минуту самым больным местом: леса везде истреблены самым хищническим образом, а между тем запрос на них, с развитием горнозаводского
дела и промышленности, все возрастает.
Подъем вытягивался верст
в пять, и идти с ружьем
в жаркий
день — труд нелегкий.
В сплошном лесу и охота плохая, потому что дичь держится на ягодниках, а рано утром и вечером держится около
лесных троп и дорожек.
В новой
лесной жизни с каждым
днем менялся Саша Погодин, и на вид имел уже не девятнадцать лет, а двадцать три-четыре — не меньше; странно ускорился процесс развития и роста.
Словно
в полузабытьи, теряли они счет пустым и скучным
дням, похожим друг на друга, как листья с одного дерева; начались к тому же невыносимые даже
в лесу жары и грозы, и во всей природе наступило то июльское бездействие и роздых, когда перестает видимо расти лист, остановились побеги, и
лесная, редкая, никому не нужная трава словно тоскует о далекой острой косе.
Слобожане отмалчивались. Они боялись, как пройдут мимо Баламутского завода: их тут будут караулить… Да и дорога-то одна к Усторожью.
Днем бродяги спали где-нибудь
в чаще, а шли, главным образом, по ночам. Решено было сделать большой круг, чтобы обойти Баламутский завод. Места попадались все
лесные, тропы шли угорами да раменьем, того гляди, еще с дороги собьешься. Приходилось дать круг верст
в пятьдесят. Когда завод обошли, слобожане вздохнули свободнее.
Но кто убийца их жестокой?
Он был с седою бородой;
Не видя
девы черноокой,
Сокрылся он
в глуши
лесной.
Увы! то был отец несчастный!
Быть может, он ее сгубил;
И тот свинец его опасный
Дочь вместе с пленником убил?
Не знает он, она сокрылась,
И с ночи той уж не явилась.
Черкес! где дочь твоя? глядишь,
Но уж ее не возвратишь!!.
Для большей наглядности домашней жизни, о которой придется говорить, дозволю себе сказать несколько слов о родном гнезде Новоселках. Когда по смерти деда Неофита Петровича отцу по
разделу достались:
лесное в 7 верстах от Мценска Козюлькино, Новосильское, пустынное Скворчее и не менее пустынный Ливенский Тим, — отец выбрал Козюлькино своим местопребыванием и, расчистив значительную
лесную площадь на склоняющемся к реке Зуше возвышении, заложил будущую усадьбу, переименовав Козюлькино
в Новоселки.
К этому же
дню,
в ожидании приезда матери нашей
в желтой карете шестериком, за два
дня выгонялись крестьяне справлять довольно крутой и длинный спуск по
лесной дороге к речке Ядринке, за которою тотчас дорога подымалась по отлогому взлобку к воротам усадьбы.
Чтобы отвести глаза исправнику, лесничие придумали какую штуку: всем лесообъездчикам заказано строго-настрого преследовать лесоворов, вот они и усердствуют, завалили мировых судей
делами о
лесных кражах, а им это на руку, потому что они сами воруют
в десять раз больше и продают лес тем же рабочим.
Много
дней шёл я, как больной, полон скуки тяжёлой.
В душе моей — тихий позёмок-пожар, выгорает душа, как
лесная поляна, и думы вместе с тенью моей то впереди меня ползут, то сзади тащатся едким дымом. Стыдно ли было мне или что другое — не помню и не могу сказать. Родилась одна чёрная мысль и где-то, снаружи, вьётся вокруг меня, как летучая мышь...
…Через несколько
дней после назначения приват-доцентом
в один из провинциальных университетов Ипполит Сергеевич Полканов получил телеграмму от сестры из её имения
в далёком
лесном уезде, на Волге.
Мы должны воссоздать ту внешнюю обстановку и те душевные переживания, среди которых могли возникнуть заговоры и заклинания; для этого необходимо вступить
в лес народных поверий и суеверий и привыкнуть к причудливым и странным существам, которые потянутся к нам из-за каждого куста, с каждого сучка и со
дна лесного ручья.
Для нас, не посвященных
в простое таинство души заклинателя —
в его власть над словом, превращающую слово
в дело, — это может быть смешно только потому, что мы забыли народную душу, а может быть, истинную душу вообще; для непосвященного с простою душой, более гармоничной, менее охлажденной рассудком, чем наша, — такое таинство страшно; перед ним — не мертвый текст, с гордостью записанный со слов деревенского грамотея, а живые,
лесные слова; не догматический предрассудок, но суеверная сказка, а творческий обряд, страшная быль, которая вот сейчас вырастет перед ним, заколдует его, даст или отнимет благополучие или, еще страшнее, опутает его неизвестными чарами, если того пожелает всемогущий кудесник.
«Солобуев, — говорила Варвара Михайловна, — увезет Наташу за пятьсот верст
в лесную <глушь>, на заводы, из которых и
день и ночь полымя пышет, так что и смотреть, говорят, страшно; а Шатов нам сосед, и ста верст не будет до его именья.
Право, только среди чинов
лесного корпуса,
в этом распрозабытом из всех забытых ведомств, да еще среди земских врачей, загнанных, как почтовые клячи, не и приходилось встречать этих чудаков, фанатиков
дела и бессребреников.
Он видел бледные, неясные образы лиц и предметов и
в то же время сознавал, что спит, и говорил себе: «Ведь это сон, это мне только кажется…»
В смутных и печальных грезах мешались все те же самые впечатления, которые он переживал
днем: съемка
в пахучем сосновом лесу, под солнечным припеком, узкая
лесная тропинка, туман по бокам плотины, изба Степана и он сам с его женой и детьми.
Ушёл я от них пред рассветом. Иду
лесною тропой и тихо пою — нет мочи молчать. Истекла дождём ночь и побледнела, плывут над лесом похудевшие, усталые тучи, тяжело преклонилась к земле вдосталь напоённая влагою трава, лениво повисли ветви деревьев, но ещё бегут, журчат, играют весёлые ручьи, прячась
в низинах от близкого солнца, чтобы за
день не высушило их оно. Иду не торопясь и думаю...
Вдвоем с ним или порознь я сиживал
в овинах и
лесных оврагах, рассказывая мужикам то, что знал, посильно отвечая на их вопросы о выделе, о ходе думских заседаний, о том, как поставлено земельное
дело в других государствах, какие права имеет там крестьянство.
Сумеречных бабочек я караулил всегда
в сумерки или отыскивал
в лесном сумраке, даже середи
дня, где они, не чувствуя яркого солнечного света, перепархивали с места на место.
Пустовалов и Оленька, поженившись, жили хорошо. Обыкновенно он сидел
в лесном складе до обеда, потом уходил по
делам, и его сменяла Оленька, которая сидела
в конторе до вечера и писала там счета и отпускала товар.
— А вот-с, например, — начинает он, — усадьба Бычиха с полевыми,
лесными, сенокосными дачами и угодьями, на пространстве необозримом —
в один
день не обойдешь; но какой же, позвольте вас спросить, доход от нее?