Неточные совпадения
Налево от двери стояли ширмы, за ширмами — кровать, столик, шкафчик, уставленный лекарствами, и большое
кресло, на котором дремал
доктор; подле кровати стояла молодая, очень белокурая, замечательной красоты девушка,
в белом утреннем капоте, и, немного засучив рукава, прикладывала лед к голове maman, которую не было видно
в эту минуту.
Он бросился к ней и с помощью Василисы довел до дома, усадил
в кресла и бросился за
доктором. Она смотрела, не узнавая их. Василиса горько зарыдала и повалилась ей
в ноги.
— Вот не ожидал!.. — кричал Ляховский навстречу входившему гостю. — Да для меня это праздник… А я, Василий Назарыч, увы!.. — Ляховский только указал глазами на
кресло с колесами,
в котором сидел. — Совсем развинтился… Уж извините меня, ради бога! Тогда эта болезнь Зоси так меня разбила, что я совсем приготовился отправляться на тот свет, да вот
доктор еще придержал немного здесь…
— Никто, никто над тобой здесь не смеется, успокойся! — почти мучилась Лизавета Прокофьевна. — Завтра
доктор новый приедет; тот ошибся; да садись, на ногах не стоишь! Бредишь… Ах, что теперь с ним делать! — хлопотала она, усаживая его
в кресла. Слезинка блеснула на ее щеке.
Нелли вывезли
в креслах. Явился
доктор, явился и Маслобоев. Он принес для Нелли большой букет сирени; но сам был чем-то озабочен и как будто раздосадован.
Каждый день, по вечерам, когда мы все собирались вместе (Маслобоев тоже приходил почти каждый вечер), приезжал иногда и старик
доктор, привязавшийся всею душою к Ихменевым; вывозили и Нелли
в ее
кресле к нам за круглый стол.
Чудинова все любят.
Доктор от времени до времени навещает его и не берет гонорара;
в нумерах поселился студент медицинской академии и тоже следит за ним. Девушка-курсистка сменяет около него Анну Ивановну, когда последней недосужно. Комнату ему отвели уютную,
в стороне, поставили туда покойное
кресло и стараются поблизости не шуметь.
Я прождал у нее целый час, князь тоже; генерал
в припадке великодушия (хотя и очень перепугался сам) хотел не отходить всю ночь от «постели несчастной», но через десять минут заснул
в зале, еще
в ожидании
доктора,
в креслах, где мы его так и оставили.
Доктор пошел и застал Егора Егорыча сидящим
в своем
кресле и действительно с развернутым письмом
в руках.
Он сидел теперь
в гостиной, и эта комната производила странное впечатление своею бедною, мещанскою обстановкой, своими плохими картинами, и хотя
в ней были и
кресла, и громадная лампа с абажуром, она все же походила на нежилое помещение, на просторный сарай, и было очевидно, что
в этой комнате мог чувствовать себя дома только такой человек, как
доктор; другая комната, почти вдвое больше, называлась залой, и тут стояли одни только стулья, как
в танцклассе.
Доктор медицины и хирургии, Крестьян Иванович Рутеншпиц, весьма здоровый, хотя уже и пожилой человек, одаренный густыми седеющими бровями и бакенбардами, выразительным, сверкающим взглядом, которым одним, по-видимому, прогонял все болезни, и, наконец, значительным орденом, — сидел
в это утро у себя
в кабинете,
в покойных
креслах своих, пил кофе, принесенный ему собственноручно его докторшей, курил сигару и прописывал от времени до времени рецепты своим пациентам.
В трех комнатах мезонина, где жил
доктор, она знала каждую мелочь обстановки, каждый клочок бумажки, каждую картинку; она раскрывала все его книги, которые раскрывал он, как будто там остался еще отпечаток его задумчивого взгляда; она пересидела на всех
креслах и диванах и даже раз ночью, когда
доктор, по обыкновению, был
в ресторане «Вавилон», осторожно прилегла на его кровать.
Доктор опустился
в кресло перед столом; минуту он сонливо глядел на свои освещенные книги, потом поднялся и пошел
в спальню.
С тупым удивлением человека, который только что стал понимать, что его тяжело оскорбили,
доктор пожал плечами, развел руками и, не зная, что говорить, что делать,
в изнеможении опустился
в кресло.
Не пившая чаю, утомленная ожиданием, дрожа от лихорадки и волнения, она и не заметила, как очутилась
в кресле, против
доктора.
В голове ее была какая-то пустота, во рту сухо,
в глазах стоял туман. Сквозь этот туман она видела одни только мельканья… Мелькала его голова, мелькали руки, молоточек…
А позднее вечером, перед ночью, когда надзирательницы и начальница уходили, чтобы пользоваться коротким ночным покоем, уезжал и уставший за день
доктор, а сиделка-служанка дремала
в кресле, прикрутив свет
в лампе-ночнике, маленькая, горбатая фигурка калеки Елены Дмитриевны проскальзывала
в приютский лазарет, склонялась над пылавшим личиком и, молитвенно сложив руки, шептала пересохшими от волнения губами...
В гостиной было тихо, так тихо, что явственно слышалось, как стучал по потолку залетевший со двора слепень. Хозяйка дачи, Ольга Ивановна, стояла у окна, глядела на цветочную клумбу и думала.
Доктор Цветков, ее домашний врач и старинный знакомый, приглашенный лечить Мишу, сидел
в кресле, покачивал своею шляпой, которую держал
в обеих руках, и тоже думал. Кроме них
в гостиной и
в смежных комнатах не было ни души. Солнце уже зашло, и
в углах, под мебелью и на карнизах стали ложиться вечерние тени.
Надежда Петровна пошла
в гостиную и села писать записку к лавочнику.
Доктор снял шубу, вошел
в гостиную и развалился
в кресле.
В ожидании ответа от лавочника, оба сидели и молчали. Минут через пять пришел ответ. Надежда Петровна вынула из записочки рубль и сунула его
доктору. У
доктора вспыхнули глаза.
Третьего короля не доиграли. После нового взрыва игрецкого раздражения с Лещовым сделался такой припадок одышки, что и адвокат растерялся. Поскакали за
доктором, больного посадили
в кресло,
в постели он не мог оставаться. С помертвелой головой и закатившимися глазами, стонал он и качался взад и вперед туловищем. Его держали жена и лакей.
Васильеву почему-то вдруг стало невыносимо жаль и себя, и товарищей, и всех тех, которых он видел третьего дня, и этого
доктора, он заплакал и упал
в кресло. Приятели вопросительно глядели на
доктора. Тот с таким выражением, как будто отлично понимал и слезы, и отчаяние, как будто чувствовал себя специалистом по этой части, подошел к Васильеву и молча дал ему выпить каких-то капель, а потом, когда он успокоился, раздел его и стал исследовать чувствительность его кожи, коленные рефлексы и проч.
Он опустился
в кресло, но тотчас же быстро вскочил, подбежал к
доктору и, сердито тараща на него глаза, заговорил визгливым тенором...
Доктор нервно засуетился и стал искать своей шляпы и, не найдя ее,
в изнеможении опустился
в кресло.
На другой день
доктор, уверенный
в полном выздоровлении Сурмина, исполнил свое обещание. Предупредив его, он ввел к нему Антонину Павловну и оставил их одних. Радость и любовь сияли
в глазах ее: казалось, она расцвела
в эти минуты. Сурмин сидел
в креслах, она села подле него
в другие. Он взял ее руку, с жаром поцеловал ее и, задержав
в своей, сказал...
Неелов сидел
в кресле, его шафером был
доктор и, стоя сзади, держал над ним венец.
Почтенная старушка сидела
в кресле и при входе
доктора до него донеслись следующие, произнесенные ею слова...
Доктор недоверчиво покачал головой и, усевшись за письменный стол, стал писать рецепт, по которому надо было послать
в К., пока же приказал делать холодные компрессы на голову, позволив больному, по его желанию, оставаться
в кресле.
Не раздеваясь, как была
в траурном платье и
в шляпе с длинной креповой вуалью, она вдруг опустилась на колени перед
креслом, на котором сидел во время своего первого и последнего визита
доктор Караулов и которое она оберегала с тех пор, как святыню, опустила на него голову и неудержимо горько зарыдала.
Возвратившийся
доктор застал свою нежданную гостью полулежащей
в кресле в глубоком обмороке…
Они сели
в конце описанного нами разговора, и Фанни Викторовна заметила движение
доктора подняться с
кресла.
Он сидел с дворником Капитоном
в своей каморке. Барин сегодня проснулся рано, мог перейти с кровати
в кресло и после чая читает газету.
Доктор будет около полудня.
В доме стоит опять тишина, со вчерашнего дня, когда француженок перевезли
в гостиницу.
Стягин сидел
в кресле еще с укутанными ногами, но уже одетый,
в накрахмаленной рубашке; глаза смотрели ласково и вопросительно на
доктора.
С первых дней его болезни, несмотря на утешения
докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела
в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он всхлипивая, молча целовал ее руку.