Неточные совпадения
Самгин вышел на крыльцо, оглянулся, прислушался, — пустынно и тихо, только где-то во дворе
колют дрова. День уже догорал,
в небе расположились полосы
красных облаков, точно гигантская лестница от горизонта к зениту. Это напоминало безлюдную площадь и фигуру Дьякона,
в красных лохмотьях крови на мостовой вокруг него.
И мешал грузчик
в красной рубахе; он жил
в памяти неприятным пятном и, как бы сопровождая Самгина, вдруг воплощался то
в одного из матросов парохода, то
в приказчика на пристани пыльной Самары,
в пассажира третьего класса, который, сидя на корме, ел орехи, необыкновенным приемом
раскалывая их: положит орех на коренные зубы, ударит ладонью снизу по челюсти, и — орех расколот.
— Трою основали Тевкр, Дардан, Иллюс и Трос, — разом отчеканил мальчик и
в один миг весь
покраснел, так
покраснел, что на него жалко стало смотреть. Но мальчики все на него глядели
в упор, глядели целую минуту, и потом вдруг все эти глядящие
в упор глаза разом повернулись к
Коле. Тот с презрительным хладнокровием все еще продолжал обмеривать взглядом дерзкого мальчика.
Скулы были несколько широки, губы маленькие, не очень толстые, но очень
красные; нос маленький и решительно вздернутый: «Совсем курносый, совсем курносый!» — бормотал про себя
Коля, когда смотрелся
в зеркало, и всегда отходил от зеркала с негодованием.
Гляжу, а на меня тройка вороных мчится, и дородный такой черт
в красном колпаке
колом торчит, правит ими, на облучок встал, руки вытянул, держит вожжи из кованых цепей.
Нос у него узенький, кругловатый, нисколько не подходящий к носам обыкновенных уток: конец верхней половинки его загнут книзу; голова небольшая, пропорциональная, шея длинная, но короче, чем у гагары, и не так неподвижно пряма; напротив, он очень гибко повертывает ею, пока не увидит вблизи человека; как же скоро заметит что-нибудь, угрожающее опасностью, то сейчас прибегает к своей особенной способности погружаться
в воду так, что видна только одна узенькая полоска спины,
колом торчащая шея и неподвижно устремленные на предмет опасности, до невероятности зоркие,
красные глаза.
Нечего было делать,
Коля, разгоряченный,
красный,
в волнении, взволнованным голосом стал продолжать чтение...
Да и то надо сказать, разве
Коля, подобно большинству его сверстников, не видал, как горничная Фрося, такая краснощекая, вечно веселая, с ногами твердости стали (он иногда, развозившись, хлопал ее по спине), как она однажды, когда
Коля случайно быстро вошел
в папин кабинет, прыснула оттуда во весь дух, закрыв лицо передником, и разве он не видал, что
в это время у папы было лицо
красное, с сизым, как бы удлинившимся носом, и
Коля подумал: «Папа похож на индюка».
— Вы то есть из каких будете,
коли не будет неучтиво спросить? — не вытерпела наконец бабенка, когда Степан Трофимович вдруг,
в рассеянности, посмотрел на нее. Бабенка была лет двадцати семи, плотная, чернобровая и румяная, с ласково улыбающимися
красными губами, из-под которых сверкали белые ровные зубы.
— Вишь, атаман, — сказал он, — довольно я людей перегубил на своем веку, что и говорить! Смолоду полюбилась
красная рубашка! Бывало, купец ли заартачится, баба ли запищит, хвачу ножом
в бок — и конец. Даже и теперь,
коли б случилось кого отправить — рука не дрогнет! Да что тут! не тебя уверять стать; я чай, и ты довольно народу на тот свет спровадил; не
в диковинку тебе, так ли?
Лука. Добрый, говоришь? Ну… и ладно,
коли так… да! (За
красной стеной тихо звучит гармоника и песня.) Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел… Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче… у инженера одного под Томском-городом… Ну, ладно!
В лесу дача стояла, место — глухое… а зима была, и — один я, на даче-то… Славно-хорошо! Только раз — слышу — лезут!
— Батюшка, Глеб Савиныч! — воскликнул дядя Аким, приподнимаясь с места. — Выслушай только, что я скажу тебе… Веришь ты
в бога… Вот перед образом зарок дам, — примолвил он, быстро поворачиваясь к
красному углу и принимаясь креститься, — вот накажи меня господь всякими болестями, разрази меня на месте, отсохни мои руки и ноги,
коли в чем тебя ослушаюсь! Что велишь — сработаю, куда пошлешь — схожу; слова супротивного не услышишь! Будь отцом родным, заставь за себя вечно бога молить!..
Матушка вышла из кабинета тоже вся
красная в лице и объявила во всеуслышание, чтоб господина Слёткина ни под каким видом к ней вперед не допускать; а
коли Мартына Петровича дочери вздумают явиться — наглости, дескать, на это у них станет, — им также отказывать.
Полно ждать! за последней колонною
Отсталые прошли,
И покрытою
красной попоною
В заключенье коня привели.
Торжествуя конец ожидания,
Кучера завопили: «Пади!»
Всё спешит». Ну, старик, до свидания,
Коли нужно идти, так иди...
Марья Васильевна. Да вот вспоминали, как кто замуж выходил. Я рассказывала, как я тебя боялась, помнишь? Как ты брильянтовое
колье привез. Я брать не хотела. И потом на бале: он со мной мазурку танцевал, и я все не знала, кого мне выбирать… Как молодо-глупо было! А весело… Матушка любила это пышно делать. У нас вся Москва на свадьбе была… Весь вход
красным сукном был устлан и цветы
в два ряда.
Дай еще ей пожить на белом свете и увидеть
красные денечки… и
коли я с нынешнего часа возьму
в рот хоть каплю проклятого зелья, разразись над моей головой всеми лютыми бедами: пусть умирать буду без покаяния, пусть бросят меня
в глухую трущобу, как зачумленную собаку, и воронья расклюют меня.
Пускаться же
в пышные разглагольствования о
расколе по отношению его к земству и пр. и пр., искажая на каждом шагу исторические факты, пускаясь
в неудержимые фантазии и для
красного словца жертвуя чуть не на каждой странице истиной и уважением к науке, считаю делом нечистым и недобросовестным, для какой бы цели это ни было делано.