Неточные совпадения
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и, махнув рукою, вышла из
комнаты. У меня немного защемило
в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца с
матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно купить для дома? что сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?
Отец мой потупил голову: всякое слово, напоминающее мнимое преступление сына, было ему тягостно и казалось колким упреком. «Поезжай,
матушка! — сказал он ей со вздохом. — Мы твоему счастию помехи сделать не хотим. Дай бог тебе
в женихи доброго человека, не ошельмованного изменника». Он встал и вышел из
комнаты.
Дедушка молча встает с кресла и направляется
в комнаты. Он страстно любит карты и готов с утра до вечера играть «ни по чем».
Матушка, впрочем, этому очень рада, потому что иначе было бы очень трудно занять старика.
К концу обеда дедушка слегка совеет и даже начинает дремать. Но вот пирожное съедено, стулья с шумом отодвигаются. Дедушка, выполнивши обряд послеобеденного целованья (
матушка и все дети подходят к его руке), отправляется
в свою
комнату и укладывается на отдых.
Матушка осторожно открывает помещения, поворачивает каждую вещь к свету и любуется игрою бриллиантов. «Не тебе бы, дылде, носить их!» — произносит она мысленно и, собравши баулы, уносит их
в свою
комнату, где и запирает
в шкап. Но на сердце у нее так наболело, что, добившись бриллиантов, она уже не считает нужным сдерживать себя.
Матушка частенько подходила к дверям заповедных
комнат, прислушивалась, но войти не осмеливалась.
В доме мгновенно все стихло, даже
в отдаленных
комнатах ходили на цыпочках и говорили шепотом. Наконец часов около девяти вышла от дедушки Настасья и сообщила, что старик напился чаю и лег спать.
После обеда сестрица, по обыкновению, удаляется
в свою
комнату, чтоб приготовить вечерний туалет. Сегодня балок у Хорошавиных, и «он» непременно там будет. Но
матушка в самом начале прерывает ее приготовления, объявляя резко...
С уходом Стрелкова
матушка удаляется
в сестрицыну
комнату и добрый час убеждает, что
в фамилии «Стриженая» ничего зазорного нет; что Стриженые исстари населяют Пензенскую губернию, где будто бы один из них даже служил предводителем.
Но дедушка был утомлен; он грузно вылез из экипажа, наскоро поздоровался с отцом, на ходу подал
матушке и внучатам руку для целования и молча прошел
в отведенную ему
комнату, откуда и не выходил до утра следующего дня.
Между матерью и дочерью сразу пробежала черная кошка. Приехавши домой, сестрица прямо скрылась
в свою
комнату, наскоро разделась и, не простившись с
матушкой, легла
в постель, положив под подушку перчатку с правой руки, к которой «он» прикасался.
Весь этот день я был радостен и горд. Не сидел, по обыкновению, притаившись
в углу, а бегал по
комнатам и громко выкрикивал: «Мря, нря, цря, чря!» За обедом
матушка давала мне лакомые куски, отец погладил по голове, а тетеньки-сестрицы, гостившие
в то время у нас, подарили целую тарелку с яблоками, турецкими рожками и пряниками. Обыкновенно они делывали это только
в дни именин.
Вообще усадьба была заброшена, и все показывало, что владельцы наезжали туда лишь на короткое время. Не было ни прислуги, ни дворовых людей, ни птицы, ни скота. С приездом
матушки отворялось крыльцо,
комнаты кой-как выметались; а как только она садилась
в экипаж,
в обратный путь, крыльцо опять на ее глазах запиралось на ключ. Случалось даже,
в особенности зимой, что
матушка и совсем не заглядывала
в дом, а останавливалась
в конторе, так как вообще была неприхотлива.
Матушка бледнеет, но перемогает себя. Того гляди, гости нагрянут — и она боится, что дочка назло ей уйдет
в свою
комнату. Хотя она и сама не чужда «светских разговоров», но все-таки дочь и по-французски умеет, и манерцы у нее настоящие — хоть перед кем угодно не ударит лицом
в грязь.
Часов с десяти стол устилался планами генерального межевания, и начиналось настоящее дело.
В совещаниях главную роль играл Могильцев, но и Герасимушка почти всегда при них присутствовал. Двери
в спальню затворялись плотно, и
в соседней
комнате слышался только глухой гул… Меня
матушка отсылала гулять.
Известие это смягчило
матушку. Ушел молотить — стало быть, не хочет даром хлеб есть, — мелькнуло у нее
в голове. И вслед за тем велела истопить
в нижнем этаже
комнату, поставить кровать, стол и табуретку и устроить там Федоса. Кушанье
матушка решила посылать ему с барского стола.
Но
матушка не верит загадываньям. Она встает с места и начинает
в волнении ходить по
комнате.
Однообразно и бесконечно тянется этот разговор, все кружась около одной и той же темы. Перерыв ему полагает лишь какое-нибудь внешнее событие: либо ключница покажется
в дверях и вызовет
матушку для распоряжений, либо Настасье почудится, что дедушка зевнул, и она потихоньку выплывет из
комнаты, чтоб прислушаться у дверей стариковой спальни.
Беспрерывно слышится хлопанье наружными дверями,
в комнатах настужено, не метено, на полах отпечатлелись следы сапогов, подбитых гвоздями; и
матушка и сестра целые дни ходят неодетые.
После обеда
матушка удалялась
в спальню, а Могильцев —
в свою
комнату, и
в доме наступало сонное царство.
Затем
матушка отходит к стороне и пропускает тетенек, которые взбираются по крутой и темной лестнице наверх
в мезонин, где находится отведенная им
комната. За ними следует их неизменная спутница Аннушка, старая-старая девушка, которая самих тетенек зазнала еще детьми.
В невыразимом волнении она встает с постели, направляется к двери соседней
комнаты, где спит ее дочь, и прикладывает ухо к замку. Но за дверью никакого движенья не слышно. Наконец
матушка приходит
в себя и начинает креститься.
Ровно
в девять часов
в той же гостиной подают завтрак. Нынче завтрак обязателен и представляет подобие обеда, а во время оно завтракать давали почти исключительно при гостях, причем ограничивались тем, что ставили на стол поднос, уставленный закусками и эфемерной едой, вроде сочней, печенки и т. п.
Матушка усердно потчует деда и ревниво смотрит, чтоб дети не помногу брали.
В то время она накладывает на тарелку целую гору всякой всячины и исчезает с нею из
комнаты.
Наговорившись досыта и проектировавши завтрашний рабочий день (всегда надвое: на случай вёдра и на случай дождя),
матушка приказывала подать Федоту рюмку водки и спокойная уходила
в свою
комнату.
Матушка, однако ж, поняла, что попала
в ловушку и что ей не ускользнуть от подлых намеков
в продолжение всех двух-трех часов, покуда будут кормиться лошади. Поэтому она, еще не входя
в комнаты, начала уже торопиться и приказала, чтоб лошадей не откладывали. Но тетенька и слышать не хотела о скором отъезде дорогих родных.
Вечером
матушка сидит, запершись
в своей
комнате. С села доносится до нее густой гул, и она боится выйти, зная, что не
в силах будет поручиться за себя. Отпущенные на праздник девушки постепенно возвращаются домой… веселые. Но их сейчас же убирают по чуланам и укладывают спать.
Матушка чутьем угадывает эту процедуру, и ой-ой как колотится у нее
в груди всевластное помещичье сердце!
Когда
в девичью приносили обед или ужин, то не только там, но и по всему коридору чувствовался отвратительный запах, так что
матушка, от природы неприхотливая, приказывала отворять настежь выходные двери, чтобы сколько-нибудь освежить
комнаты.
Матушка в волненье скрывается
в свою
комнату и начинает смотреть
в окно. Слякоть по дороге невылазная, даже траву на красном дворе затопило, а дождик продолжает лить да лить. Она сердито схватывает колокольчик и звонит.
Покуда старик спит,
матушка ни на минуту не остается бездеятельною. Она усаживается с Настасьей
в гостиную (поближе к дедушкиной
комнате) и ведет с ней оживленную беседу, которая доходит и до нашего слуха.
— А вот идет сюда
матушка с сестрами! — сказал Григорий Григорьевич, — следовательно, обед готов. Пойдемте! — При сем он потащил Ивана Федоровича за руку
в комнату,
в которой стояла на столе водка и закуски.
— Николи, батюшка, николи они
в эту трущобу не захаживали! — убеждала его скотница и потом, снова обливаясь слезами и приговаривая: — «
Матушка, голубушка моя!» — вышла из
комнат.
«Что это она все смеется?» — думал я, возвращаясь домой
в сопровождении Федора, который ничего мне не говорил, но двигался за мной неодобрительно.
Матушка меня побранила и удивилась: что я мог так долго делать у этой княгини? Я ничего не отвечал ей и отправился к себе
в комнату. Мне вдруг стало очень грустно… Я силился не плакать… Я ревновал к гусару.
Через заднее крыльцо пробрался я
в свою
комнату. Дядька мой спал на полу, и мне пришлось перешагнуть через него; он проснулся, увидал меня и доложил, что
матушка опять на меня рассердилась и опять хотела послать за мною, но что отец ее удержал. (Я никогда не ложился спать, не простившись с
матушкой и не испросивши ее благословения.) Нечего было делать!
На другой день, когда я, отдохнув немного днем, приготовилась опять сидеть
в креслах у постели
матушки, твердо решившись
в этот раз не засыпать, Покровский часов
в одиннадцать постучался
в нашу
комнату.
Однажды вечером, когда
матушка сидела у Анны Федоровны, я тихонько вошла
в комнату Покровского.
Матушка всегда уводила меня
в нашу
комнату, бывало, только что зазвенит колокольчик.
—
В чем тут извиняться? Ты очень хорошо сделал.
Матушка твоя бот знает что выдумала. Как бы ты ко мне приехал, не знавши, можно ли у меня остановиться, или нет? Квартира у меня, как видишь, холостая, для одного: зала, гостиная, столовая, кабинет, еще рабочий кабинет, гардеробная да туалетная — лишней
комнаты нет. Я бы стеснил тебя, а ты меня… А я нашел для тебя здесь же
в доме квартиру…
— Принеси ты мне, Семен, этой рыбки — знаешь? — командовал полициймейстер
в передней. — А вы, Надежда Петровна, все еще
в слезах!
Матушка! голубушка! да что ж это такое? — продолжал он, входя
в комнату, — ну, поплакали! ну и будет! глазки-то, глазки-то зачем же портить!
Ну если бы вы,
матушка, когда-нибудь опоздали к обеду, возвращаясь из Неклюдова, так досталось бы и вам и всем нам…» Не успела она кончить свое злобное шептанье, сидя с матерью
в соседней
комнате, как подлетела уже карета к крыльцу, фыркали усталые кони и целовал свою невестку свекор, хваля молодых, что они не опоздали, и звучно раздавался его голос: «Мазан, Танайченок, кушанье подавать!»
Матушка расхаживала по
комнате, чтобы размять ноги, а Борис с нянькою сели за чай; они пили очень долго и
в совершенном молчании.
В большой
комнате, которую мы для себя заняли, Борис Савельич тотчас же ориентировал нас к углу, где была тепло, даже жарко натопленная печка. Он усадил меня на лежанку,
матушку на диван и беспрестанно прибегал и убегал с разными узлами, делая
в это время отрывочные замечания то самому дворнику, то его кухарке, — замечания, состоявшие
в том, что не вовремя они взялись переделывать печки
в упокоях, что темно у них
в сенях, что вообще он усматривает у них
в хозяйстве большие нестроения.
Лицо Мартына Петровича, когда он ввалился
в комнату и тотчас же опустился на стул возле двери, имело такое необычайное выражение, оно так было задумчиво и даже бледно, что
матушка моя невольно и громко повторила свое восклицание.
— Полно тебе, полно, Мартын Петрович, — поспешно проговорила
матушка, — какая
в том беда? Что ты пол-то замарал? Эка важность! А я вот какое хочу тебе предложение сделать. Слушай! Отведут тебя теперь
в особую
комнату, постель дадут чистую — ты разденься, умойся, да приляг и усни…
— Батюшки мои! Что это у вас наделалось? — говорила Перепетуя Петровна, входя впопыхах
в комнату и не замечая Павла. — Господи! Она совсем кончается…
Матушка сестрица! Господи! Какой
в ней жар! Да был ли у нее лекарь-то?
Анна. Э,
матушка, вот ты что заговорила. Настенька, проснись! Пойдем
в комнату, там уснешь.
Мы все извинились перед дяденькой, отвели его
в комнату из дорожного платья переодеваться. Переобулся Иван Леонтьич из валенков
в сапоги, одел сюртук и сел к самовару, а
матушка стала его спрашивать: по какому он такому церковному делу приехал, что даже на праздничных днях побеспокоился, и куда его попутчик от наших ворот делся?
Тотчас очистили мне
комнаты,
в коих жила кормилица с девушками покойной
матушки, и я очутился
в смиренной отеческой обители и заснул
в той самой
комнате,
в которой за 23 года тому родился.
Затем
матушка глубоко вздохнула, приказала мне понравиться дядюшке, которого бог прислал на мое счастье, и побежала
в кухню.
В тот же день я и Победимский переселились во флигель. Нас поместили
в проходной
комнате, между сенями и спальней управляющего.
Победимский спохватился и сконфузился. Федор пристально поглядел на него, потом на жену и зашагал по
комнате. Когда
матушка вышла из флигеля, я видел то, что долго потом считал за сон. Я видел, как Федор схватил моего учителя, поднял его на воздух и вышвырнул
в дверь…
— Какие шутки! — на всю
комнату крикнул Макар Тихоныч. — Никаких шуток нет. Я,
матушка, слава тебе Господи, седьмой десяток правдой живу, шутом сроду не бывал… Да что с тобой, с бабой, толковать — с родителем лучше решу… Слушай, Гаврила Маркелыч, плюнь на Евграшку, меня возьми
в зятья — дело-то не
в пример будет ладнее. Завтра же за Марью Гавриловну дом запишу, а опричь того пятьдесят тысяч капиталу чистоганом вручу… Идет, что ли?
— Успеешь,
матушка. Не на радость едем, успеешь отцовскими-то побоями налакомиться, — молвил с досадой Василий Борисыч и велел жене идти
в свою
комнату, тем отзываясь, что надо ему с Феклистом Митричем поговорить.