Неточные совпадения
В доме были открыты все
окна, антресоли были заняты
квартирою учителя-француза, который славно брился и был большой стрелок: приносил всегда к обеду тетерек или уток, а иногда и одни воробьиные яйца, из которых заказывал себе яичницу, потому что больше
в целом доме никто ее не ел.
Затем, сунув деньги
в карман, он хотел было переменить на себе платье, но, посмотрев
в окно и прислушавшись к грозе и дождю, махнул рукой, взял шляпу и вышел, не заперев
квартиры.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость.
В темноватой столовой, с одним
окном, смотревшим
в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин ел и думал, что, хотя
квартира эта
в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди
в ней, конечно, из числа тех, с которыми история не считается, отбросила их
в сторону.
Клим не помнил, как он добежал до
квартиры Сомовых, увлекаемый Любой.
В полутемной спальне, —
окна ее были закрыты ставнями, — на растрепанной, развороченной постели судорожно извивалась Софья Николаевна, ноги и руки ее были связаны полотенцами, она лежала вверх лицом, дергая плечами, сгибая колени, била головой о подушку и рычала...
Из дома на дворе перебрались
в дом
окнами на улицу, во второй этаж отремонтированной для них уютной
квартиры.
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал
в груди,
в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить
квартиру. Теперь, проходя по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями
окна флигеля.
Ворота всех домов тоже были заперты, а
в окнах квартиры Любомудрова несколько стекол было выбито, и на одном из
окон нижнего этажа сорвана ставня. Калитку отперла Самгину нянька Аркадия, на дворе и
в саду было пусто,
в доме и во флигеле тихо. Саша, заперев калитку, сказала, что доктор уехал к губернатору жаловаться.
Прошло человек тридцать каменщиков, которые воздвигали пятиэтажный дом
в улице, где жил Самгин, почти против
окон его
квартиры, все они были, по Брюсову, «
в фартуках белых». Он узнал их по фигуре артельного старосты, тощего старичка с голым черепом, с плюшевой мордочкой обезьяны и пронзительным голосом страдальца.
В тишине комнаты успокоительно звучал грудной голос женщины, она, явно стараясь развлечь его, говорила о пустяках, жаловалась, что
окна квартиры выходят на двор и перед ними — стена.
Но на другой день, с утра, он снова помогал ей устраивать
квартиру. Ходил со Спиваками обедать
в ресторан городского сада, вечером пил с ними чай, затем к мужу пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему
в окно...
Обломов не казал глаз
в город, и
в одно утро мимо его
окон повезли и понесли мебель Ильинских. Хотя уж ему не казалось теперь подвигом переехать с
квартиры, пообедать где-нибудь мимоходом и не прилечь целый день, но он не знал, где и на ночь приклонить голову.
Долго кружили по городу Райский и Полина Карповна. Она старалась провезти его мимо всех знакомых, наконец он указал один переулок и велел остановиться у
квартиры Козлова. Крицкая увидела у
окна жену Леонтья, которая делала знаки Райскому. Полина Карповна пришла
в ужас.
Куры бросились с всех сторон к
окну губернаторской
квартиры в уездном городе, приняв за какую-то куриную манну эти, как снег, посыпавшиеся обрывки бумаги, и потом медленно разошлись, тоже разочарованные, поглядывая вопросительно на
окно.
Войдя
в его великолепную
квартиру собственного дома с огромными растениями и удивительными занавесками
в окнах и вообще той дорогой обстановкой, свидетельствующей о дурашных, т. е. без труда полученных деньгах, которая бывает только у людей неожиданно разбогатевших, Нехлюдов застал
в приемной дожидающихся очереди просителей, как у врачей, уныло сидящих около столов с долженствующими утешать их иллюстрированными журналами.
На самом деле, выгода больше: возьмем
в пример
квартиру; если б эти комнаты отдавать
в наем углами, тут жило бы:
в 17 комнатах с 2
окнами по 3 и по 4 человека, — всего, положим, 55 человек;
в 2 комнатах с 3
окнами по б человек и
в 2 с 4
окнами по 9 человек, 12 и 18, всего 30 человек, и 55
в маленьких комнатах, —
в целой
квартире 85 человек; каждый платил бы по З р. 50 к.
в месяц, это значит 42 р.
в год; итак, мелкие хозяева, промышляющие отдачею углов внаймы, берут за такое помещение — 42 руб, на 85, — 3 570 руб.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим,
квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы жена его не смела и показываться
в тех местах первого двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных
окон.
На другой день с девяти часов утра полицмейстер был уже налицо
в моей
квартире и торопил меня. Пермский жандарм, гораздо более ручной, чем Крутицкий, не скрывая радости, которую ему доставляла надежда, что он будет 350 верст пьян, работал около коляски. Все было готово; я нечаянно взглянул на улицу — идет мимо Цеханович, я бросился к
окну.
Все успокоилось. Вдруг у дома появился полицмейстер
в сопровождении жандармов и казаков, которые спешились
в Глинищевском переулке и совершенно неожиданно дали два залпа
в верхние этажи пятиэтажного дома, выходящего
в переулок и заселенного частными
квартирами. Фабричный же корпус, из
окон которого кидали кирпичами, а по сообщению городовых, даже стреляли (что и заставило их перед этим бежать), находился внутри двора.
Остальные братья тоже бежали с ругательствами. К ним присоединились бывшие поблизости ученики, и взбешенный Кранц, все прибавляя шагу, дошел до своей
квартиры, сопровождаемый свистом, гиканьем и криками «ура». К счастью,
квартира была недалеко. На крыльце немец оглянулся и погрозил кулаком, а
в окно выглядывало злорадное лицо бедной жертвы его коварства…
Вечером поздно Серафима получила записку мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня на два. Это еще было
в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской
квартире. Там еще был свет, и Серафима видела
в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
Выйдя от Луковникова, Галактион решительно не знал, куда ему идти. Раньше он предполагал завернуть к тестю, чтобы повидать детей, но сейчас он не мог этого сделать.
В нем все точно повернулось. Наконец, ему просто было совестно. Идти на
квартиру ему тоже не хотелось. Он без цели шел из улицы
в улицу, пока не остановился перед ссудною кассой Замараева. Начинало уже темнеть, и кое-где
в окнах мелькали огни. Галактион позвонил, но ему отворили не сразу. За дверью слышалось какое-то предупреждающее шушуканье.
Войдешь
в квартиру надзирателя; он, плотный, сытый, мясистый,
в расстегнутой жилетке и
в новых сапогах со скрипом, сидит за столом и «кушает» чай; у
окна сидит девочка лет 14 с поношенным лицом, бледная.
Мимо открытых
окон по улице, не спеша, с мерным звоном проходили кандальные; против нашей
квартиры в военной казарме солдаты-музыканты разучивали к встрече генерал-губернатора свои марши, и при этом флейта играла из одной пьесы, тромбон из другой, фагот из третьей, и получался невообразимый хаос.
— Извините, — начал он, обращаясь к сидевшим на
окне дамам, — мне сказали, что
в эту
квартиру переезжает одна моя знакомая, и я хотел бы ее видеть.
Он, однакоже, жил не на Васильевском острову, а
в двух шагах от того места, где умер,
в доме Клугена, под самою кровлею,
в пятом этаже,
в отдельной
квартире, состоящей из одной маленькой прихожей и одной большой, очень низкой комнаты с тремя щелями наподобие
окон.
У дедушки тоже и
в той
квартире были
окна низкие, темные и тоже только один стол и стул.
Николай Иванович жил на окраине города,
в пустынной улице,
в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и
в окна трех комнат
квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей.
В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
Вот остановились перед зеркалом.
В этот момент я видел только ее глаза. Мне пришла идея: ведь человек устроен так же дико, как эти вот нелепые «
квартиры», — человеческие головы непрозрачны, и только крошечные
окна внутри: глаза. Она как будто угадала — обернулась. «Ну, вот мои глаза. Ну?» (Это, конечно, молча.)
Квартира Змеищева. Марья Гавриловна стоит у
окна. Змеищев входит
в халате и с шапочкой на голове.
Иду я по улице и поневоле заглядываю
в окна. Там целые выводки милых птенцов, думаю я, там любящая подруга жизни, там чадолюбивый отец, там так тепло и уютно… а я! Я один как перст
в целом мире; нет у меня ни жены, ни детей, нет ни кола ни двора, некому ни приютить, ни приголубить меня, некому сказать мне «папасецка», некому назвать меня «брюханчиком»;
в квартире моей холодно и неприветно. Гриша вечно сапоги чистит [47] или папиросы набивает… Господи, как скучно!
"Скучно! крупные капли дождя стучат
в окна моей
квартиры; на улице холодно, темно и грязно; осень давно уже вступила
в права свои, и какая осень! Безобразная, гнилая, с проницающею насквозь сыростью и вечным туманом, густою пеленой встающим над городом…
— Да, и домой. Сидят почтенные родители у
окна и водку пьют:"Проваливай! чтоб ноги твоей у нас не было!"А
квартира, между прочим, — моя, вывеска на доме — моя; за все я собственные деньги платил. Могут ли они теперича
в чужой
квартире дебоширствовать?
Часто сижу я
в своей
квартире у
окна, смотрю на прохожих и все думаю: который из них суженый мой? которого мне умницей и красавчиком назвать? Если б можно было всем огулом крикнуть: здорово, молодцы! — это было бы сейчас готово; но ведь они самолюбивы, и каждый непременно требует, чтоб его назвали"молодцом"особо.
Часто среди дня он прямо из присутственных мест проезжал на
квартиру к Настеньке, где, как все видели, экипаж его стоял у ворот до поздней ночи; видели потом, как Настенька иногда проезжала к нему
в его карете с неподнятыми даже
окнами, и, наконец, он дошел до того, что однажды во время многолюдного гулянья на бульваре проехал с ней мимо
в открытом фаэтоне.
В своем мучительном уединении бедный герой мой, как нарочно, припоминал блаженное время своей болезни
в уездном городке; еще с раннего утра обыкновенно являлся к нему Петр Михайлыч и придумывал всевозможные рассказы, чтоб только развлечь его; потом, уходя домой, говорил, как бы сквозь зубы: «После обеда, я думаю, Настя зайдет», — и она действительно приходила; а теперь сотни прелестнейших женщин, может быть, проносятся
в красивых экипажах мимо его
квартиры, и хоть бы одна даже взглянула на его темные и грязные
окна!
Одним утром, не зная, что с собой делать, он лежал
в своем нумере, опершись грудью на
окно, и с каким-то тупым и бессмысленным любопытством глядел на улицу, на которой происходили обыкновенные сцены: дворник противоположного дома,
в ситцевой рубахе и
в вязаной фуфайке, лениво мел мостовую; из
квартиры с красными занавесками,
в нижнем этаже, выскочила, с кофейником
в руках, растрепанная девка и пробежала
в ближайший трактир за водой; прошли потом похороны с факельщиками, с попами впереди и с каретами назади,
в которых мелькали черные чепцы и белые плерезы.
Молоденькая жена чиновника особых поручений вместе с молоденькою прокуроршей, будто катаясь, несколько уж раз проезжали по набережной, чтоб хоть
в окна заглянуть и посмотреть, что будет делаться
в губернаторской
квартире, где действительно
в огромной зале собрались все чиновники, начиная с девятого класса до пятого, чиновники, по большей части полные, как черепахи, и выставлявшие свои несколько сутуловатые головы из нескладных, хоть и золотом шитых воротников.
— А ведь странно подумать, — сказал Гальцин, взяв стакан и отходя к
окну, — что мы здесь
в осажденном городе: фортаплясы, чай со сливками,
квартира такая, что я, право, желал бы такую иметь
в Петербурге.
К семи часам вечера студенты кучками неожиданно с разных сторон пришли на Страстной бульвар и устроили грандиозный кошачий концерт перед
окнами квартиры редактора М.Н. Каткова с разбитием
в них стекол.
Егор Егорыч после того отправился к Рыжовым, которых застал сидящими
в своей душной
квартире с неотворенными даже
окнами.
— Сначала я ее, — продолжала она, — и не рассмотрела хорошенько, когда отдавала им
квартиру; но вчера поутру, так, будто гуляя по тротуару, я стала ходить мимо их
окон, и вижу:
в одной комнате сидит адмиральша, а
в другой дочь, которая, вероятно, только что встала с постели и стоит недалеко от
окна в одной еще рубашечке, совершенно распущенной, — и что это за красота у ней личико и турнюр весь — чудо что такое!
Квартира Лябьевых
в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча представляла верх изящества и вкуса, и все
в ней как-то весело смотрело: натертый воском паркет блестел;
в окна через чистые стекла ярко светило солнце и играло на листьях тропических растений, которыми уставлена была гостиная; на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых свечей; на мраморной тумбе перед средним
окном стояли дорогие бронзовые часы; на столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель была обита
в гостиной шелковой материей, а
в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от карт, которые по нескольку раз
в неделю устраивались у Лябьева.
— Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но
в это время
в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты
в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки,
в сообществе разноцветных бабочек, кружились
в воздухе и все больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по крыше дома к слуховому
окну.
Я же разносил взятки смотрителю ярмарки и еще каким-то нужным людям, получая от них «разрешительные бумажки на всякое беззаконие», как именовал хозяин эти документы. За все это я получил право дожидаться хозяев у двери, на крыльце, когда они вечерами уходили
в гости. Это случалось не часто, но они возвращались домой после полуночи, и несколько часов я сидел на площадке крыльца или на куче бревен, против него, глядя
в окна квартиры моей дамы, жадно слушая веселый говор и музыку.
Было уже поздно. У Передонова
в квартире горели лампы,
окна ярко выделялись
в уличной темноте.
Сказавши это, Митенька встал из-за стола, а Фавори поспешил отправиться для исполнения возложенного поручения. Козелков опять взглянул на
окна либерала Собачкина и увидел, что
в квартире его темно.
Мало-помалу помещичьи лошади перевезли почти всех главных действующих лиц
в губернию, и отставной корнет Дрягалов был уж налицо и украшал пунцового цвета занавесами
окна своей
квартиры, нанятой на последние деньги; он ездил
в пять губерний на все выборы и на главнейшие ярмарки и нигде не проигрывался, несмотря на то что с утра до ночи играл
в карты, и не наживался, несмотря на то что с утра до ночи выигрывал.
Гордей Евстратыч отыскал
квартиру главного ревизора и со страхом позвонил у подъезда маленького каменного домика
в пять
окон. На дверях блестела медная дощечка — «Ардалион Ефремыч Завиваев».
Это старинный барский дом на Троицкой улице, принадлежавший старому барину
в полном смысле этого слова, Льву Ивановичу Горсткину, жившему со своей семьей
в половине дома, выходившей
в сад, а театр выходил на улицу, и выходили на улицу огромные
окна квартиры Далматова, состоящей из роскошного кабинета и спальни.
Подъезжая к своей
квартире, Бобров заметил свет
в окнах. «Должно быть, без меня приехал доктор и теперь валяется на диване
в ожидании моего приезда», — подумал он, сдерживая взмыленную лошадь.
В теперешнем настроении Боброва доктор Гольдберг был единственным человеком, присутствие которого он мог перенести без болезненного раздражения.