Неточные совпадения
— Да ведь соболезнование
в карман не положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет капитан; черт знает его, откуда взялся, говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и
в руку целует, а как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. С лица весь красный: пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа
в офицерах, или театральная актриса выманила, так вот он теперь и соболезнует!
Послав Климу воздушный поцелуй, она исчезла, а он встал, сунув руки
в карманы, прошелся по комнате, посмотрел на себя
в зеркале, закурил и усмехнулся, подумав, как легко эта женщина помогла ему забыть кошмарного
офицера.
— Как? — недоверчиво спросил
офицер и потребовал документы; Клим, взяв тужурку, долго не мог найти
кармана, наконец — нашел, вынул из
кармана все, что было
в нем, и молча подал жандарму.
Офицер вскинул голову, вытянул ноги под стол, а руки спрятал
в карманы, на лице его явилось выражение недоумевающее. Потянув воздух носом, он крякнул и заговорил негромко, размышляющим тоном...
Француз стоял как вкопанный. Договор с
офицером, деньги, всё казалось ему сновидением. Но кипы ассигнаций были тут у него
в кармане и красноречиво твердили ему о существенности удивительного происшествия.
Услышав, что вся компания второй день ничего не ела,
офицер повел всех
в разбитую лавку; цветочный чай и леванский кофе были выброшены на пол вместе с большим количеством фиников, винных ягод, миндаля; люди наши набили себе ими
карманы;
в десерте недостатка не было.
Жандармы — цвет учтивости, если б не священная обязанность, не долг службы, они бы никогда не только не делали доносов, но и не дрались бы с форейторами и кучерами при разъездах. Я это знаю с Крутицких казарм, где
офицер désolé [расстроенный (фр.).] был так глубоко огорчен необходимостью шарить
в моих
карманах.
Офицер с аксельбантом, который привел меня, обратился ко мне на французском языке, говоря, что он désolé d'être dans la necessité [огорчен необходимостью (фр.).] шарить
в моих
карманах, но что военная служба, обязанность, повиновение…
— Да потому, что если взять того же батарейного командира, конечно, он получает довольно… но ведь он всех
офицеров в батарее содержит на свой счет: они у него и пьют и едят, только не ночуют, —
в кармане-то
в итоге ничего и не осталось.
Только, решивши себе этакую потеху добыть, я думаю: как бы мне лучше этого
офицера раздразнить, чтобы он на меня нападать стал? и взял я сел, вынул из
кармана гребень и зачал им себя будто
в голове чесать; а
офицер подходит и прямо к той своей барыньке.
Проговоря это, вице-губернатор вынул из
кармана и подал штаб-офицеру отношение гражданской палаты. Лица между тем у всех вытянулись. Михайлу Трофимова подало даже назад. Пятна на лице князя слились
в один багровый цвет.
— Позвольте завтра прислать, — отвечал потный
офицер, вставая и усиленно перебирая рукой
в пустом
кармане.
— Если ты, Александров, умудришься получить за топографическую съемку десять баллов, то первый разряд будет у тебя как
в кармане. Ну-ка, напрягись, молодой обер-офицер.
— Вы, значит, не знаете, — говорил последний с одушевлением, — что такое эти господа карабинерные
офицеры и как их разумеют
в Москве: генерал-губернатор стесняется приглашать их к себе на балы, потому что они мало что съедают все, что попадется, с жадностью шакалов, но еще насуют себе за фалды,
в карман мундира конфет, апельсинов, и все это, если который неосторожно сядет, раздавит, и из-под него потечет.
Погода была чудная, солнечная, тихая, с бодрящим свежим воздухом. Со всех сторон трещали костры, слышались песни. Казалось, все праздновали что-то. Бутлер
в самом счастливом, умиленном расположении духа пошел к Полторацкому. К Полторацкому собрались
офицеры, раскинули карточный стол, и адъютант заложил банк
в сто рублей. Раза два Бутлер выходил из палатки, держа
в руке,
в кармане панталон, свой кошелек, но, наконец, не выдержал и, несмотря на данное себе и братьям слово не играть, стал понтировать.
Я вскочил со стула, левой рукой схватил груду кредиток у
офицера, а его ударил кулаком между глаз и
в тот же момент наотмашь смазал штатского и положил
в карман карты Асамата вместе с остальными деньгами его товарища. Оба полетели на пол вместе со стульями. Архальский соскочил как сумасшедший и ловит меня за руку, что-то бормочет.
Градобоев (Сидоренке). Расставляй команду к окнам, к дверям и к воротам, чтоб муха не пролетела. Хо, хо, хо! У меня пропажа не находится! Пропажа не находится! Вот я ему покажу, как не находится. Я ему найду, уткну его носом
в деньги-то. Смотри, скажу, смотри! Не находятся? Видишь ты теперь? А вот, чтоб ты не обижал старых, заслуженных
офицеров, я эти денежки теперь
в карман. Сидоренко, бумаги с тобой, постановление писать?
Купец вынул из
кармана клочок бумаги, карандаш и принялся писать. Рославлев глядел на него с удивлением. Он не мог сомневаться, что видит перед собою старинного своего знакомца, того молчаливого
офицера, который дышал ненавистию к французам; но
в то же самое время не постигал причины, побуждающей его изъясняться таким странным образом.
В сие время определился я юнкером
в ** пехотный полк,
в коем и находился до прошлого 18** года. Пребывание мое
в полку оставило мне мало приятных впечатлений кроме производства
в офицеры и выигрыш<а> 245 рублей
в то время как у меня
в кармане всего оставалося рубль 6 грив. Смерть дражайших моих родителей принудила меня подать
в отставку и приехать
в мою вотчину.
Коллежский асессор был совершенно обезнадежен. Он опустил глаза вниз газеты, где было извещение о спектаклях; уже лицо его было готово улыбнуться, встретив имя актрисы, хорошенькой собою, и рука взялась за
карман: есть ли при нем синяя ассигнация, потому что штаб-офицеры, по мнению Ковалева, должны сидеть
в креслах, — но мысль о носе всё испортила!
И ему хочется, чтобы жандарм непременно упомянул о физиономии. Тот утомленно слушает и, не дослушав, продолжает писать. Свой протокол он заканчивает так: «Вышеизложенное я, унтер-офицер Черед, записал
в сей протокол и постановил представить оный начальнику Z-го отделения, а копию оного выдать мещанину Гавриле Малахину». Старик берет копию, приобщает ее к бумагам, которыми набит его боковой
карман, и очень довольный идет к себе
в вагон.
Надвинув шляпу на самый нос, из-под которого двумя маленькими каскадами ниспадали крашеные усы, и оттопырив
карманы панталон большими пальцами волосатых рук, господин этот, по всем признакам пехотный
офицер,
в упор уставился на Вязовнина.
Бесцеремонность
в распространении этих подметных листков дошла до того, что во время заутрени
в Светлое Воскресенье
в самом Зимнем дворце, при многолюднейшем собрании, было разбросано во многих экземплярах воззвание «к русским
офицерам». Оно валялось на подоконниках, на мебели, и многие из
офицеров, не выключая и весьма почтенных генералов, совершенно неожиданно находили у себя
в заднем
кармане, вместе с носовым платком, и эту прокламацию.
Ардальон оставил
в кармане скомканное письмо и, вынув руку, показал ее растопыренной ладонью вежливому
офицеру, как бы для вящего доказательства, что
в руке у него ровно ничего не находится.
Найденная
в кармане записка, а
в саду револьвер привели полицию к несомненному убеждению, что
офицер застрелился.
Оба молчали;
в комнате сидели два немца и один русский
офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из
кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему
в котелке, и на корточках присел у костра рядом с
офицером с длинною шеей.
Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая французскую трубку, которую он достал из
кармана, спрашивал
офицеров о том,
в какой степени дорога впереди их безопасна от казаков.
— А вот
в чем вам надо оправдываться! — воскликнул ротмистр и, вынув из
кармана сложенный вчетверо лист бумаги, стал читать обязательно сообщенную ему городничим копию с извета судовых панычей, где писано, как господа
офицеры повреждали портрет метанием вилок, несмотря на то, что они, случившиеся на месте преступления судовые панычи, «имея
в сердцах своих страх Божий и любовь ко Всевышнему», во все это время стояли на коленях, и до того даже, что растерзали на тех местах об пол имевшиеся на них
в ту пору единственные шаровары и по той причине теперь лишены возможности ходить на исправление обязанностей службы.