Илья Ильич жил как будто
в золотой рамке жизни, в которой, точно в диораме, только менялись обычные фазисы дня и ночи и времен года; других перемен, особенно крупных случайностей, возмущающих со дна жизни весь осадок, часто горький и мутный, не бывало.
— Этот листок,
в золотой рамке, под стеклом, всю жизнь провисел у сестры моей в гостиной, на самом видном месте, до самой смерти ее — умерла в родах; где он теперь — не знаю… но… ах, боже мой! Уже два часа! Как задержал я вас, князь! Это непростительно.
Иосаф робко прошел по темной зале с двумя просветами и в гостиной, слабо освещенной столовой лампой, он увидел на стенах огромные, масляной краски, картины
в золотых рамках, на которых чернели надписи: Мурильо [Мурильо Бартоломе Эстебан (1618—1682) — выдающийся испанский художник...
На стене
в золотых рамках под стеклом висят письма какого-то петербургского гомеопата, по мнению Марфы Петровны, очень знаменитого и даже великого, и висит портрет отца Аристарха, которому генеральша обязана своим спасением: отречением от зловредной аллопатии и знанием истины.
Неточные совпадения
На самом видном месте помещалась большая
золотая рамка с инкрустацией из ляпис-лазури;
в ней была вставлена отцветшая, порыжевшая фотография Марьи Степановны с четырьмя детьми.
По стенам висели довольно безобразные портреты предков Абреевых,
в полинялых
золотых рамках, все страшно запыленные и даже заплеснелые.
Вторая комната была вся обита красным сукном;
в правом углу стоял раззолоченный кивот с иконами,
в богатых серебряных окладах; несколько огромных, обитых жестью сундуков, с приданым и нарядами боярышни, занимали всю левую сторону покоя;
в одном простенке висело четырехугольное зеркало
в узорчатых
рамках и шитое
золотом и шелками полотенце.
«Нет, — сказал он сам
в себе, — чей бы ты ни был дедушка, а я тебя поставлю за стекло и сделаю тебе за это
золотые рамки».