Неточные совпадения
Красавица-кормилица, с которой Вронский писал голову для своей картины, была единственное тайное горе
в жизни Анны.
— Полноте, полноте лукавить! — перебил Кирилов, — не умеете делать рук, а поучиться — терпенья нет! Ведь если вытянуть эту руку, она будет короче другой; уродец,
в сущности, ваша
красавица! Вы все шутите, а ни
жизнью, ни искусством шутить нельзя! То и другое строго: оттого немного на свете и людей и художников…
Жизнь красавицы этого мира или «тряпичного царства», как называл его Райский, — мелкий, пестрый, вечно движущийся узор: визиты
в своем кругу, театр, катанье, роскошные до безобразия завтраки и обеды до утра, и ночи, продолжающиеся до обеда. Забота одна — чтоб не было остановок от пестроты.
Южная ночь таинственна, прекрасна, как
красавица под черной дымкой: темна, нема; но все кипит и трепещет
жизнью в ней, под прозрачным флером.
Пришлось обращаться за помощью к соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между тем росли и из хорошеньких девочек сделались
красавицами невестами.
В особенности, как я уж сказал, красива была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо было думать об женихах, и тут началась для вдовы целая
жизнь тревожных испытаний.
Там еще кое-где пробивается
жизнь, самобытность, мерцает минутами луч какой-то надежды, здесь — тишь невозмутимая, мрак непроглядный, здесь перед вами стоит мертвая
красавица в безлюдной степи, и общее гробовое молчание нарушается лишь движением степного коршуна, терзающего
в воздухе добычу…
— Вас удержала Аглая Ивановна; ведь я не ошибаюсь? Это ведь ваша дочь Аглая Ивановна? Она так хороша, что я давеча с первого взгляда угадал ее, хоть и никогда не видал. Дайте мне хоть на красавицу-то
в последний раз
в жизни посмотреть, — какою-то неловкою, кривою улыбкой улыбнулся Ипполит, — вот и князь тут, и супруг ваш, и вся компания. Отчего вы мне отказываете
в последнем желании?
О будущем они перестали говорить, потому что Александр при этом чувствовал какое-то смущение, неловкость, которой не мог объяснить себе, и старался замять разговор. Он стал размышлять, задумываться. Магический круг,
в который заключена была его
жизнь любовью, местами разорвался, и ему вдали показались то лица приятелей и ряд разгульных удовольствий, то блистательные балы с толпой
красавиц, то вечно занятой и деловой дядя, то покинутые занятия…
Красавица на веки веков исчезает для него — и не
в силах он забыть ее умоляющий взгляд, и терзается он мыслью, что, быть может, все счастье его
жизни ускользнуло из его рук…
В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати и, увидев Санина, тотчас бросилась к нему, схватила его за руку и повлекла за собою, приговаривая задыхавшимся голосом: «Скорей, скорей, сюда, спасите!» Не из нежелания повиноваться, а просто от избытка изумления Санин не тотчас последовал за девушкой — и как бы уперся на месте: он
в жизни не видывал подобной
красавицы.
Кто-то другой взял все лучшее
в жизни, этого другого любили те
красавицы, о которых мы мечтали
в бессонные ночи, другой пил полной чашей от радости
жизни, наслаждался чудесами святого искусства, — я ненавижу этого другого, потому что всю молодость просидел
в кукурузе…
Ни Михалке Брагину, ни Архипу
в жисть свою не видать бы как своих ушей таких красавиц-жен, ежели бы не был такой стариковский расчет да не пользовалась бы Татьяна Власьевна всеобщим почетом за свою чисто иноческую
жизнь.
Высокая, тонкая, еще не сложившаяся, совсем ребенок
в жизни —
в своей комнате
в куклы играла, — она обещала быть
красавицей.
При
жизни Глеба он имел случай исчезать не иначе как ночью, а
в эту пору комаревские
красавицы редко решались посещать «Расставанье».
Он находится тогда
в печальном положении человека, который, наделив
в своей фантазии всеми возможными совершенствами свою
красавицу и связав с нею
жизнь свою, вдруг замечает, что все совершенства существовали только
в его воображении, а
в ней самой нет и следа их.
„А тех, которые любят друг друга“, — запела молочная
красавица голосом,
в котором с первого звука зазвенели слезы — „тех Ты соедини и не разлучай никогда
в жизни. Избави их от несносной тоски друг о друге; верни их друг к другу все с той же любовью. О, пошли им, пошли им любовь Ты до века! О, сохрани их от страстей и соблазнов, и не попусти одному сердцу разбить навеки другое!“
Глумова. Ну, знаете ли, ведь, может быть,
в первый раз
в жизни видит такую
красавицу женщину; где ж ему было! Она к нему ласкова, снисходительна… конечно, по-родственному… Голова-то горячая, поневоле с ума сойдешь.
Васильков. Да подите ж прочь с вашими советами! Никакая нужда, никакая
красавица меня вором не сделают. Если вы мне еще о воровстве заикнетесь, я с вами церемониться не буду. Лидия, перестань плакать! Я заплачу за тебя, но
в последний раз и с таким условием: завтра же переехать
в этот домик с тремя окнами, — там и для маменьки есть комната, — и вести
жизнь скромную. Мы не будем никого принимать. (Рассматривает счеты.)
Я не раз видел, и привык уже видеть, землю, устланную телами убитых на сражении; но эта улица показалась мне столь отвратительною, что я нехотя зажмурил глаза, и лишь только въехал
в город, вдруг сцена переменилась: красивая площадь, кипящая народом, русские офицеры, национальная польская гвардия,
красавицы, толпы суетливых жидов, шум, крик, песни, веселые лица; одним словом везде, повсюду
жизнь и движение.
—
Жизнь —
красавица! — говорил он и сразу попал
в непрерывно вертящийся круг дела, понравился рабочим, молодёжь смеялась, старики ткачи ласково кивали головами, и даже Мирон, слушая его сверкающую смехом речь, слизывал языком улыбки со своих тонких губ.
Одним словом,
в описаниях
красавицы в народных песнях не найдется ни одного признака красоты, который не был бы выражением цветущего здоровья и равновесия сил
в организме, всегдашнего следствия
жизни в довольстве при постоянной и нешуточной, но не чрезмерной работе.
Совершенно другое дело светская
красавица: уже несколько поколений предки ее жили, не работая руками; при бездейственном образе
жизни крови льется
в оконечности мало; с каждым новым поколением мускулы рук и ног слабеют, кости делаются тоньше; необходимым следствием всего этого должны быть маленькие ручки и ножки — они признак такой
жизни, которая одна и кажется
жизнью для высших классов общества, —
жизни без физической работы; если у светской женщины большие руки и ноги, это признак или того, что она дурно сложена, или того, что она не из старинной хорошей фамилии.
Об известной
в свое время
красавице Ал. Льв. Бржесской я могу только сказать, что она была дочерью красивой вдовы Добровольской, у которой было два сына, служивших: один
в Черноморском флоте, а другой
в Петербурге
в министерстве народного просвещения. Полагаю, что Ал. Фед., женившись на Добровольской и получивши за нею 30 тыс. приданого, скоро вышел
в отставку и уехал с женою за границу. Как молодая чета смотрела
в то время на
жизнь, можно судить из следующего его рассказа за послеобеденной чашкой кофе.
На масленице шестого года
жизни Сергия
в затворе из соседнего города, после блинов с вином, собралась веселая компания богатых людей, мужчин и женщин, кататься на тройках. Компания состояла из двух адвокатов, одного богатого помещика, офицера и четырех женщин. Одна была жена офицера, другая — помещика, третья была девица, сестра помещика, и четвертая была разводная жена,
красавица, богачка и чудачка, удивлявшая и мутившая город своими выходками.
Тот приют, где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим
жизнь, где женщина, эта
красавица мира, венец творения, обратилась
в какое-то странное, двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом.
Каким-то новым чувством смущена,
Его слова еврейка поглощала.
Сначала показалась ей смешна
Жизнь городских
красавиц, но… сначала.
Потом пришло ей
в мысль, что и она
Могла б кружиться ловко пред толпою,
Терзать мужчин надменной красотою,
В высокие смотреться зеркала
И уязвлять, но не желая зла,
Соперниц гордой жалостью, и
в свете
Блистать, и ездить четверней
в карете.
Неистощимая
в развратной выдумке, носившая всю
жизнь две славы — ослепительной
красавицы и жуткой Мессалины.
И меж тем миловидный образ белокурой
красавицы неотступно мерещился Василью Борисычу… Ровно въявь глядит на него Дуня Смолокурова и веселым взором ясных очей пронизывает его душу… «Эх ты, красота, красота ненаглядная… — думает Василий Борисыч. —
Жизни мало за один поцелуй отдать, а тут изволь с противной Парашкой вожжаться!.. Дерево!.. Дубина!.. И
в перелеске была ровно мертвая — только пыхтит!..»
Высокий рост, необыкновенно соразмерная, гармоническая стройность; упругость и гибкость всех членов и сильного стана; лицо, полное игры и
жизни, с таким румянцем и таким цветом, который явно говорил, что
в этом организме много сил, много крови и что организм этот создан не севером, а развился под более благодатным солнцем: блестящие карие глаза под энергически очерченными бровями и совершенно пепельные, роскошные волосы — все это,
в соединении с необыкновенно симпатичной улыбкой и чисто славянским типом лица, делало эту женщину не то что
красавицей, но лучше, поразительнее
красавицы: оно отличало ее чем-то особым и говорило про фанатическую энергию характера, про физическую мощь и
в то же время — сколь ни редко такое сочетание — про тонкую и старую аристократическую породу.
M-me Таннер, вместо того, чтобы до глубокой старости быть американской
красавицей, вздумала ни с того ни с сего обратиться
в подобие американской щепки, лишиться своих прекрасных форм и умственных способностей, чем и показала, что она хотя и годится еще для дальнейших дрессировок, но стала уже совершенно негодной для супружеской
жизни. D-r Таннер потребовал развода.
Любочка замечталась тоже. Глядя на свои беленькие, как у барышни, нежные ручки, думала девушка о том, что ждет ее впереди… Ужели же все та же трудовая
жизнь бедной сельской школьной учительницы, а
в лучшем случае городской? Ужели не явится прекрасный принц, как
в сказке, и не освободит ее, Любочку, всеми признанную
красавицу, из этой тюрьмы труда и беспросветной рабочей доли? Не освободит, не возьмет замуж, не станет лелеять и холить, и заботиться о ней всю
жизнь…
Вот и Борис Друбецкой
в «Войне и мире». Яркая, радостная
жизнь широко раскрыта перед ним. Но он отворачивается от нее. Все живые движения души у него на узде. Никогда он не забудется, никогда вольно не отдастся
жизни. Холодно и расчетливо он пользуется ею исключительно для устройства карьеры. Для карьеры вступает
в связь с
красавицею Элен, порывает с Наташей, женится на богачке Жюли.
С «самостоятельным хотением» вступает
в жизнь и Подросток. На груди у него документ, дающий ему шантажную власть над гордою
красавицею, а
в голове — «идея». Идея эта — уединение и могущество. «Мне нужно то, что приобретается могуществом и чего никак нельзя приобрести без могущества; это — уединенное и спокойное сознание силы! Вот самое полное определение свободы, над которым так бьется мир! Свобода. Я начертил, наконец, это великое слово… Да, уединенное сознание силы — обаятельно и прекрасно»…
Оленина тянет к
жизни. Сильнее разгорается любовь к
красавице Марьянке. Он с силою схватывает ее наедине, крепко целует. «Все пустяки, что я прежде думал: и любовь и самоотвержение. Одно есть счастье: кто счастлив, тот и прав, — мелькнуло
в его голове».
Есть, далее,
в «Воскресении» революционерка Мария Павловна,
красавица с бараньими глазами. «Весь интерес ее
жизни состоял, как для охотника найти дичь,
в том, чтобы найти случай служения другим. И этот спорт сделался привычкой, сделался делом ее
жизни». Но обрисована она бледно и схематично, это — тусклый силуэт, теряющийся
в глубине сложной и большой картины.
Жизнь его была теперь настоящая «нощь жития», от которой он пробуждался только во сне, когда ему мерещился и далекий старый Висленевский сад,
в далеком губернском городке, и светлый флигель, и сестра,
красавица Лара, и русая головка свежей миловидной Alexandrine.
Но вид почти умирающей
красавицы, вид женщины, привыкшей к хорошему обществу и роскошной обстановке
жизни, а теперь заключенной
в одних комнатах с солдатами, содержимой на грубой арестантской пище, больной, совершенно расстроенной, убитой и физически и нравственно, не мог не поразить мягкосердого фельдмаршала.
— Хоть бы что-нибудь случилось, что ли! Хоть бы пожар или крыша свалилась! — тянула белокурая
красавица недовольным голосом, — все-таки происшествие
в нашей скучной
жизни.
До сих пор
в моей памяти всплывает полная яркого света и пестрых красок та узкая улица, покрытая сверху парусинным завесом, где бьется пульс городской
жизни, и собор, и прогулка, и отдельные дома с их восточным внутренним двориком, и неизбежная арена боя быков, где знакомые испанцы взапуски указывали моим коллегам-французам всех знаменитых
красавиц. Там национальная"мантилья"еще царила, и только некоторые модницы надевали общеевропейские шляпки.
— Помилуйте,
красавица, полная грации,
жизни и правды, поэтичная, искренняя и
в то же время загадочная! Такие женщины если раз полюбят, то любят сильно, всем пылом…
Красавица, светски-воспитанная (что для тогдашнего Толстого являлось необходимым условием); умелая, домовитая и энергичная хозяйка дома, всегда со связкой ключей на поясе; патриархально-семейственная, всю
жизнь свою кладущая
в мужа и детей.
Мы молчали. Мы долго молчали, очень долго. И не было странно. Мы все время переговаривались, только не словами, а смутными пугавшими душу ощущениями, от которых занималось дыхание. Кругом становилось все тише и пустыннее. Странно было подумать, что где-нибудь есть или когда-нибудь будут еще люди. У бледного окна стоит
красавица смерть. Перед нею падают все обычные человеческие понимания. Нет преград. Все разрешающая, она несет безумное, небывалое
в жизни счастье.
Ввиду того, что пожар при такой необычайной обстановке случился
в то время, когда еще было жгучее известие об исчезновении красавицы-фрейлины,
в умах обывателей Васильевского острова воспоминание об этих двух случаях общественной
жизни Петербурга слилась как бы
в одно неразрывное целое.
Берег далекой
красавицы Волги, где живописно раскинулось его родовое имение, ласки матери, давно лежащей
в могиле, святой женщины, боготворившей своего единственного сына.
В любви к нему находила она утешение
в своей безотрадной, страдальческой
жизни с деспотом мужем, из гуляки-гусара превратившегося после свадьбы
в гуляку-помещика.
Широко, раздольно, весело погулял ты по красной улице
жизни;
красавицы расчесывали твои черные кудри, горячо целовали тебя
в очи и
в уста, нежили на пуховых персях, товарищи низко кланялись тебе; отец, Русь тобою радовалась.
«Вот тебе и карьера, вот тебе и мечты о покровительстве всесильного, о придворной
жизни,
красавицах… — думал совершенно упавший духом молодой человек. —
Красавицы! — он вспомнил коварную брюнетку и ее жгучий поцелуй. — Попутал бес,
в какую попался кашу; может, всю
жизнь придется расхлебывать…» — пронеслось у него
в голове.
Дома, еще и до поступления
в пансион, и во время пансионского курса (она, как потом и сестра, была приходящей), Анна Ивановна напевала ей
в уши, что она
красавица и при этом забавляла ее, по ее мнению, невинными рассказами о блеске, туалетах и роскошной
жизни ее тетки Зинаиды Павловны за границей, еще до замужества.
Организм,
в который будет введен яд возбуждения, и притом яд смертельный, разрушаясь, вызовет, несомненно, напряжение всех последних жизненных сил исключительно для наслаждения. Инстинктивно чувствуя смерть, женщина постарается взять
в последние минуты от
жизни все. И участником этого последнего жизненного пира
красавицы будет он.
В то время, когда русская армия с нетерпением ждала решительного приказания идти на штурм Очаковской крепости и роптала на медлительность и нерешительность вождя, когда сотни человеческих
жизней гибли от стычек с неприятелем, делавшим частые вылазки и особенно от развившихся
в войсках болезней, главнокомандующий жил
в главной квартире, окруженный блестящей свитой и целой плеядой
красавиц.
Это была,
в полном смысле слова, русская
красавица. Темно-русая, с правильным овалом лица, белая, пушистая кожа которого оттенялась неуспевшим еще исчезнуть румянцем. Соболиные брови окаймляли большие иссине-серые глаза, широко открытые с выражением предсмертного ужаса. Только их страшный взгляд напоминал о смерти перед этой полной
жизни и встречающейся редко, но зато
в полной силе, огневой русской страсти, молодой, роскошно развившейся женщины-ребенка.