Неточные совпадения
Мертвые
души, губернаторская
дочка и Чичиков сбились и смешались
в головах их необыкновенно странно; и потом уже, после первого одурения, они как будто бы стали различать их порознь и отделять одно от другого, стали требовать отчета и сердиться, видя, что дело никак не хочет объясниться.
Они говорили, что все это вздор, что похищенье губернаторской
дочки более дело гусарское, нежели гражданское, что Чичиков не сделает этого, что бабы врут, что баба что мешок: что положат, то несет, что главный предмет, на который нужно обратить внимание, есть мертвые
души, которые, впрочем, черт его знает, что значат, но
в них заключено, однако ж, весьма скверное, нехорошее.
Логики нет никакой
в мертвых
душах; как же покупать мертвые
души? где ж дурак такой возьмется? и на какие слепые деньги станет он покупать их? и на какой конец, к какому делу можно приткнуть эти мертвые
души? и зачем вмешалась сюда губернаторская
дочка?
В маленьком хозяйстве Дуни и отца ее было
в ту пору очень мало денег; но деньги эти, до последней копейки, пошли, однако ж, на панихиду за упокой
души рабы божией Анны, — и каждый год потом,
в тот самый день, сосновские прихожане могли видеть, как дедушка Кондратий и его
дочка ставили перед образом тонкую восковую свечу, крестились и произносили молитву,
в которой часто поминалось имя доброй тетушки Анны.
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно Богу,
Отправляется
в дорогу
За красавицей
душой,
За невестой молодой.
— Да-с, конечно, дело не
в этом. А что просто было — это верно. Просто, просто, а только что просвещения было
в нашем кругу мало, а дикости много… Из-за этого я и крест теперь несу. Видите ли, была у этою папашина товарища
дочка, на два года меня моложе, по восемнадцатому году, красавица! И умна… Отец
в ней
души не чаял, и даже ходил к ней студент — обучением занимался. Сама напросилась, — ну, а отец любимому детищу не перечил. Подвернулся студент, человек умный, ученый и цену взял недорогую, — учи!
Э, нет! То все уже прошло. От Янкеля не осталось, должно быть, и косточек, сироты пошли по дальнему свету, а
в хате темно, как
в могиле… И на
душе у мельника так же темно, как
в этой пустой жидовской хате. «Вот, не выручил я жида, осирочил жиденят, — подумал он про себя. — А теперь что-то такое затеваю со вдовиной
дочкой…»
Этому выражению нельзя было противиться; человек самый грубый и холодный подвергался его волшебному влиянию и, поглядев на Наташу, чувствовал какое-то смягчение
в черствой
душе своей и с непривычной благосклонностью говорил: «Ну, как хороша
дочка у Василья Петровича!» Одна Наташа, не то чтобы не знала, — не знать было невозможно, — но не ценила и не дорожила своей красотой; она до того была к ней равнодушна, что никогда мысль одеться к лицу не приходила ей
в голову; наряд ее был небрежный, и она даже не умела одеться.
— Да ваша, пан,
дочка… По здравому рассуждению, она, конечно, есть панского роду;
в том никто не станет прекословить, только не во гнев будь сказано, успокой Бог ее
душу…
Их рассуждения очень сильно напоминали остроумие и сообразительность жителей того города,
в котором Чичиков покупал мертвые
души и собирался увезти губернаторскую
дочку…
Замолкла. А
в тишине еще слышен веселый младенческий смех Дуни, по-прежнему она играет ленточкой на груди матери. И при звуках ангельского веселья малютки-дочки к ангелам полетела
душа непорочной матери.
Только четыре годика прожил Марко Данилыч с женой. И те четыре года ровно четыре дня перед ним пролетели. Жили Смолокуровы
душа в душу, жесткого слова друг от дружки не слыхивали, косого взгляда не видывали. На третий год замужества родила Олена Петровна
дочку Дунюшку, через полтора года сыночка принесла, на пятый день помер сыночек; неделю спустя за ним пошла и Олена Петровна.
— Сегодня ж изготовлю, — молвила Макрина и, простясь с Марком Данилычем, предовольная пошла
в свою горницу. «Ладно дельцо обделалось, — думала она. — После выучки дом-от нам достанется. А он, золотая киса, домик хороший поставит, приберет на богатую руку, всем разукрасит,
души ведь не чает он
в дочке… Скажет матушка спасибо, поблагодарит меня за пользу святой обители».
А через три дня положили ее рядышком с Дуниной матерью, под деревянный крест на погосте, у которого сама она частенько молилась за упокой
души покойницы-дочки. Соседи подобрали Дуню, скорее испуганную неожиданностью, нежели убитую горем. Бабушку Маремьяну Дуняша больше побаивалась, нежели любила. Сурова была бабушка, взыскательна и требовательна не
в меру. Чуть что, и за косичку и за ушенко оттреплет и без ужина отправит спать.
Мамаев. Быть так. Спрашивает меня набольший-то: «У тебя
дочка барышня?» А голос-то у него так
в душу теплою струею и льется. — Зовут ее барышней, ваше превосходительство, а доля у ней хуже крестьянской. «Любит ли она Резинкина? будет ли с ним счастлива?» — спрашивает меня. —
Души друг
в друге не чают; а где любовь, там и счастье, — говорю я. Знаешь, Груня, вспомнил прошлые золотые деньки мои с покойной твоей матерью. — Тут он повел речь к ней (указав на Резинкину); говори, сватья!
Да еще вот. Ежели под ружье солдата ставят, полную выкладку на него навьючивают, — чтобы у чистого крыльца его на потеху фельдфебельским
дочкам не выставляли! А на задворках. Чтоб тихо-мирно он наказание отбыл, чтоб
в душу ему помету не подсыпали… Обязательно приказание отдам.
Хотя Волгин о приданом и не спрашивал, молодая принесла ему
в свадебной корзине слишком сто
душ, много серебра и все другие предметы роскоши, которые
в подобных случаях отпускаются с
дочкой богатыми и нежными родителями. Замечено однако ж было, что
в числе женской прислуги, вошедшей
в роспись приданого, по собственному выбору Лукерии Павловны, отпущены такие личности, которые не награждены были от природы очень хорошеньким личиком.
В одну из летних поездок князя Василия, после женитьбы, с семьей
в эту вотчину, трехлетней княжне Евпраксии приглянулась семилетняя смуглянка Танюша, встреченная ею
в саду. Каприз девочки, как и все капризы своей единственной боготворимой
дочки, был исполнен князем Василием: цыганочка Танюша была взята
в княжеский дом и княжна Евпраксия стала с нею неразлучной, привязавшись всей
душою, к величайшей досаде старой няньки, к этому «иродову отродью», как прозвала Танюшу Панкратьевна.
Отец не неволил сына
в юности к женитьбе, не желая отвлекать от дела, а
в зрелом возрасте, видимо, он не сыскал себе по
душе девушку, несмотря на то, что много новгородских маменек и
дочек мечтали о таком завидном женихе и множество свах новгородских обивало пороги дома Афанасия Афанасьевича.