Неточные совпадения
Няня была старая
слуга дома. И
в этих простых словах ее Алексею Александровичу показался намек на его положение.
Она полагала, что
в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих господ и имеющей на руках столько сундуков со всяким добром, дружба с кем-нибудь непременно повела бы ее к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что не имела ничего общего с другими
слугами, она удалялась всех и говорила, что у нее
в доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому потачки не дает.
Коль
в доме станут воровать,
А нет прилики вору,
То берегись клепать,
Или наказывать всех сплошь и без разбору:
Ты вора этим не уймёшь
И не исправишь,
А только добрых
слуг с двора бежать заставишь,
И от меньшой беды
в большую попадёшь.
Толпа дворовых не высыпала на крыльцо встречать господ; показалась всего одна девочка лет двенадцати, а вслед за ней вышел из
дому молодой парень, очень похожий на Петра, одетый
в серую ливрейную куртку [Ливрейная куртка — короткая ливрея, повседневная одежда молодого
слуги.] с белыми гербовыми пуговицами,
слуга Павла Петровича Кирсанова.
Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит
в своей стороне, но потом, Бог знает отчего, все беднел, мельчал и, наконец, незаметно потерялся между нестарыми дворянскими
домами. Только поседевшие
слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею.
Без этих капризов он как-то не чувствовал над собой барина; без них ничто не воскрешало молодости его, деревни, которую они покинули давно, и преданий об этом старинном
доме, единственной хроники, веденной старыми
слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода
в род.
И все это точно складывал
в голову, следил, как там, где-то, отражался
дом, княгиня, болонка, пожилой
слуга с проседью,
в ливрейном фраке, слышался бой часов…
От нечего делать я оглядывал стены и вдруг вижу: над дверью что-то ползет, дальше на потолке тоже, над моей головой, кругом по стенам,
в углах — везде. «Что это?» — спросил я слугу-португальца. Он отвечал мне что-то — я не понял. Я подошел ближе и разглядел, что это ящерицы, вершка
в полтора и два величиной. Они полезны
в домах, потому что истребляют насекомых.
Но
в момент нашего рассказа
в доме жил лишь Федор Павлович с Иваном Федоровичем, а
в людском флигеле всего только три человека прислуги: старик Григорий, старуха Марфа, его жена, и
слуга Смердяков, еще молодой человек.
А он действительно имел обыкновение отпускать
слуг на ночь во флигель и
в доме сам запирался один на всю ночь.
Пока он докучал всем своими слезами и жалобами, а
дом свой обратил
в развратный вертеп, трехлетнего мальчика Митю взял на свое попечение верный
слуга этого
дома Григорий, и не позаботься он тогда о нем, то, может быть, на ребенке некому было бы переменить рубашонку.
Чрез слуховое окно войдя на чердак
дома, он спустился к ней вниз
в жилые комнаты по лесенке с чердака, зная, что дверь, бывшая
в конце лесенки, не всегда по небрежности
слуг запиралась на замок.
Видите ли, господа присяжные заседатели,
в доме Федора Павловича
в ночь преступления было и перебывало пять человек: во-первых, сам Федор Павлович, но ведь не он же убил себя, это ясно; во-вторых,
слуга его Григорий, но ведь того самого чуть не убили, в-третьих, жена Григория, служанка Марфа Игнатьевна, но представить ее убийцей своего барина просто стыдно.
Ночевал он нередко совсем один
в доме, отсылая
слуг во флигель, но большею частью с ним оставался по ночам
слуга Смердяков, спавший
в передней на залавке.
Доктор же остался
в доме Федора Павловича, имея
в предмете сделать наутро вскрытие трупа убитого, но, главное, заинтересовался именно состоянием больного
слуги Смердякова: «Такие ожесточенные и такие длинные припадки падучей, повторяющиеся беспрерывно
в течение двух суток, редко встретишь, и это принадлежит науке», — проговорил он
в возбуждении отъезжавшим своим партнерам, и те его поздравили, смеясь, с находкой.
Он мне сам рассказывал о своем душевном состоянии
в последние дни своего пребывания
в доме своего барина, — пояснил Ипполит Кириллович, — но свидетельствуют о том же и другие: сам подсудимый, брат его и даже
слуга Григорий, то есть все те, которые должны были знать его весьма близко.
Словно пьяные столкнулись оба — и барин, и единственный его
слуга — посреди двора; словно угорелые, завертелись они друг перед другом. Ни барин не мог растолковать,
в чем было дело, ни
слуга не мог понять, чего требовалось от него. «Беда! беда!» — лепетал Чертопханов. «Беда! беда!» — повторял за ним казачок. «Фонарь! Подай, зажги фонарь! Огня! Огня!» — вырвалось наконец из замиравшей груди Чертопханова. Перфишка бросился
в дом.
Кирила Петрович ходил взад и вперед по зале, громче обыкновенного насвистывая свою песню; весь
дом был
в движении,
слуги бегали, девки суетились,
в сарае кучера закладывали карету, на дворе толпился народ.
В уборной барышни перед зеркалом дама, окруженная служанками, убирала бледную, неподвижную Марью Кириловну, голова ее томно клонилась под тяжестью бриллиантов, она слегка вздрагивала, когда неосторожная рука укалывала ее, но молчала, бессмысленно глядясь
в зеркало.
Сверх дня рождения, именин и других праздников, самый торжественный сбор родственников и близких
в доме княжны был накануне Нового года. Княжна
в этот день поднимала Иверскую божию матерь. С пением носили монахи и священники образ по всем комнатам. Княжна первая, крестясь, проходила под него, за ней все гости,
слуги, служанки, старики, дети. После этого все поздравляли ее с наступающим Новым годом и дарили ей всякие безделицы, как дарят детям. Она ими играла несколько дней, потом сама раздаривала.
Вино и чай, кабак и трактир — две постоянные страсти русского
слуги; для них он крадет, для них он беден, из-за них он выносит гонения, наказания и покидает семью
в нищете. Ничего нет легче, как с высоты трезвого опьянения патера Метью осуждать пьянство и, сидя за чайным столом, удивляться, для чего
слуги ходят пить чай
в трактир, а не пьют его
дома, несмотря на то что
дома дешевле.
Перебирая воспоминания мои не только о дворовых нашего
дома и Сенатора, но о
слугах двух-трех близких нам
домов в продолжение двадцати пяти лет, я не помню ничего особенно порочного
в их поведении.
Пока я одевался, случилось следующее смешно-досадное происшествие. Обед мне присылали из
дома,
слуга отдавал внизу дежурному унтер-офицеру, тот присылал с солдатом ко мне. Виноградное вино позволялось пропускать от полубутылки до целой
в день. Н. Сазонов, пользуясь этим дозволением, прислал мне бутылку превосходного «Иоганнисберга». Солдат и я, мы ухитрились двумя гвоздями откупорить бутылку; букет поразил издали. Этим вином я хотел наслаждаться дня три-четыре.
…Я ждал ее больше получаса… Все было тихо
в доме, я мог слышать оханье и кашель старика, его медленный говор, передвиганье какого-то стола… Хмельной
слуга приготовлял, посвистывая, на залавке
в передней свою постель, выругался и через минуту захрапел… Тяжелая ступня горничной, выходившей из спальной, была последним звуком… Потом тишина, стон больного и опять тишина… вдруг шелест, скрыпнул пол, легкие шаги — и белая блуза мелькнула
в дверях…
Пить чай
в трактире имеет другое значение для
слуг.
Дома ему чай не
в чай;
дома ему все напоминает, что он
слуга;
дома у него грязная людская, он должен сам поставить самовар;
дома у него чашка с отбитой ручкой и всякую минуту барин может позвонить.
В трактире он вольный человек, он господин, для него накрыт стол, зажжены лампы, для него несется с подносом половой, чашки блестят, чайник блестит, он приказывает — его слушают, он радуется и весело требует себе паюсной икры или расстегайчик к чаю.
После праздника все эти преступники оказывались или мелкими воришками, или просто бродяжками из московских мещан и ремесленников, которых по удостоверении личности отпускали по
домам, и они расходились, справив сытно праздник за счет «благодетелей», ожидавших горячих молитв за свои души от этих «несчастненьких, ввергнутых
в узилища
слугами антихриста».
Или придешь к знакомому и, не заставши
дома, сядешь писать ему записку, а сзади
в это время стоит и ждет его
слуга — каторжный с ножом, которым он только что чистил
в кухне картофель.
Мать ни за что не хотела стеснить его свободу; он жил
в особом флигеле, с приставленным к нему
слугою, ходил гулять по полям и лесам и приходил
в дом, где жила Марья Михайловна, во всякое время, когда ему было угодно, даже ночью.
Кто из нас мимо пройдет — я или Саша, или из
слуг, кого он знал подобрее к нему, — то он сейчас машет, манит к себе, делает разные знаки, и разве только когда кивнешь ему головою и позовешь его — условный знак, что
в доме нет никого постороннего и что ему можно войти, когда ему угодно, — только тогда старик тихонько отворял дверь, радостно улыбался, потирал руки от удовольствия и на цыпочках прямо отправлялся
в комнату Покровского.
Оказалось, что он был когда-то оперным певцом, для баритонных партий, но уже давно прекратил свои театральные занятия и состоял
в семействе Розелли чем-то средним между другом
дома и
слугою.
Часто, глядя на нее, когда она, улыбающаяся, румяная от зимнего холоду, счастливая сознанием своей красоты, возвращалась с визитов и, сняв шляпу, подходила осмотреться
в зеркало, или, шумя пышным бальным открытым платьем, стыдясь и вместе гордясь перед
слугами, проходила
в карету, или
дома, когда у нас бывали маленькие вечера,
в закрытом шелковом платье и каких-то тонких кружевах около нежной шеи, сияла на все стороны однообразной, но красивой улыбкой, — я думал, глядя на нее: что бы сказали те, которые восхищались ей, ежели б видели ее такою, как я видел ее, когда она, по вечерам оставаясь
дома, после двенадцати часов дожидаясь мужа из клуба,
в каком-нибудь капоте, с нечесаными волосами, как тень ходила по слабо освещенным комнатам.
В доме Лизы мне удалось расспросить
слуг; они подтвердили о бегстве, но ничего не знали сами.
Дом Морозова был чаша полная.
Слуги боялись и любили боярина. Всяк, кто входил к нему, был принимаем с радушием. И свои и чужие хвалились его ласкою; всех дарил он и словами приветными, и одежей богатою, и советами мудрыми. Но никого так не ласкал, никого так не дарил он, как свою молодую жену, Елену Дмитриевну. И жена отвечала за ласку ласкою, и каждое утро, и каждый вечер долго стояла на коленях
в своей образной и усердно молилась за его здравие.
Много, дорого стоило вспыльчивой молодой женщине, привыкшей к полновластному господству
в доме своего отца, переносить дерзкие оскорбления от «подлого холопа!» Но она так любила отца, находила такое счастие
в том, чтобы ходить за ним, покоить его, облегчать, по возможности, его страдальческое положение, что мысль оставить умирающего старика
в полную зависимость негодяя Калмыка и других
слуг долго не входила ей
в голову.
Я приехал
в Лисс
в десять часов вечера, тотчас направясь к Филатру. Но мне не удалось поговорить с ним. Хотя все окна его
дома были ярко освещены, а дверь открыта, как будто здесь что-то произошло, — меня никто не встретил при входе. Изумленный, я дошел до приемной, наткнувшись на
слугу, имевшего растерянный и праздничный вид.
Расставленные по стенам и башням пушки, множество людей ратных, вооруженные
слуги монастырские, а более всего поврежденные ядрами стены и обширные пепелища, покрытые развалинами
домов, находившихся вне ограды, напоминали каждому, что этот монастырь
в недавнем времени выдержал осаду, которая останется навсегда
в летописях нашего отечества непостижимой загадкою, или, лучше сказать, явным доказательством могущества и милосердия божия.
Все спали крепким сном
в доме боярина Кручины. Многие из гостей, пропировав до полуночи, лежали преспокойно
в столовой: иные на скамьях, другие под скамьями; один хозяин и Юрий с своим
слугою опередили солнце; последний с похмелья едва мог пошевелить головою и поглядывал не очень весело на своего господина. Боярин Кручина распрощался довольно холодно с своим гостем.
В две минуты Милославский и
слуга его были уже совсем одеты. Они с трудом могли выйти за ворота
дома; вся их улица, ведущая на городскую площадь, кипела народом.
Читатели, вероятно, не забыли, что Кирша, поддержав с честию славу искусного колдуна, отправился
в провожании одного
слуги обратно
в дом приказчика.
Пушкина
слуга донес сперва,
Что поутру вчера к ним
в дом приехал
Из Кракова гонец — и через час
Без грамоты отослан был обратно.
Будучи уже очень стар, он был не
в силах трудиться, но ходил по
дому и постоянно кропотался на новых
слуг да содержал
в порядке старые чубуки и трубки, из которых никто не курил и которые для того еще и оставались
в доме, чтоб у старого Патрикея было что-нибудь на руках.
Мне казалось, что она их не любила: я всегда замечала, как ее коробило, когда тетушка, только оправясь с дороги, оставляла с maman своего интересного мужа, а сама начинала ревизовать все закоулки
дома и вступала
в интимнейшие разговоры с
слугами.
Князь Г — цын, при отличавшей его прелестной доброте, не легко открывал двери своего
дома для кого попало и, ни
в ком не нуждаясь, сторонился не только от «прибыльщиков», но даже и от их «компанейщиков». Проводив иного из иных Рюриковичей, он с не изменявшею ему серьезною важностью иногда хлопал три раза своими маленькими белыми ладошками и приказывал явившемуся на этот зов
слуге «покурить
в комнатах».
Это была живая картина к той сказке и присказке: полусумасшедший кривой дворянин, важно позирующий
в пышном уборе из костюмерной лавки, а вокруг его умная, но своенравная княгиня да два смертно ей преданные верные
слуги и друг с сельской поповки. Это собралась на чужине она, отходящая, самодумная Русь; а там, за стенами
дома, катилась и гремела другая жизнь, новая, оторванная от домашних преданий: люди иные, на которых страна смотрела еще как удивленная курица смотрит на выведенных ею утят.
Мы прошли длинным коридором на другой конец
дома;
слуга отпер дверь и ввел нас
в нетопленую комнату, которую, как заметно было, превратили на скорую руку из кладовой
в спальню.
— Да, он и есть! Гляжу,
слуга его чуть не плачет, барин без памяти, а он сам не знает, куда ехать. Я обрадовался, что господь привел меня хоть чем-нибудь возблагодарить моего благодетеля. Велел ямщику ехать ко мне и отвел больному лучшую комнату
в моем
доме. Наш частной лекарь прописал лекарство, и ему теперь как будто бы полегче; а все еще
в память не приходит.
В самом деле, чрез полчаса я сидел
в санях, двое
слуг светили мне на крыльце, а толстой эконом объявил с низким поклоном, будто бы господин его до того огорчился моим внезапным отъездом, что не
в силах встать с постели и должен отказать себе
в удовольствии проводить меня за ворота своего
дома; но надеется, однако ж, что я на возвратном пути… Я не дал договорить этому бездельнику.
— Да и теперь еще там, сударь! — сказал лакей Ижорского, Терентий, который
в продолжение этого разговора стоял у дверей, — Я встретил
в Москве его
слугу Егора; он сказывал, что Владимир Сергеич болен горячкою и живет у Серпуховских ворот
в доме какого-то купца Сезёмова.
В такую лачугу, коли зашел наш брат, именитый человек, — так он там как
дома; а то ему и ходить незачем; а хозяин-то, как
слуга: «что угодно; да как прикажете?» Вот как от начала мира заведено, вот как водится у всех на свете добрых людей!
Давыд (я с замиравшим сердцем шел за его пятами) — Давыд отправился
в людскую [Людская — помещение для дворовых
слуг в помещичьем
доме; иногда для этой цели служило особое строение, называвшееся людской избой.] и вызвал оттуда Василия.
Кланяясь слушал он и с покорным видом последовал за Палицыным
в дом, где
слуги встретили его с насмешливыми улыбками, которые говорили: пришел и твой черед.