Неточные совпадения
Когда писарь вошел
в поповскую
горницу, там сидел у
стола, схватившись
за голову, Галактион. Против него сидели о. Макар и Ермилыч и молча смотрели на него. Завидев писаря, Ермилыч молча показал глазами на гостя: дескать, человек не
в себе.
Он, взглянув на меня и движим уже ею, прислал ко мне сказать, чтобы я из-за
стола вышел и ужинал бы
в своей
горнице.
Да и повёл
за собою. Ходит быстро, мелкими шажками, шубёнка у него старенькая и не по росту, видно, с чужого плеча. Молоденький он, худущий и смятенный; придя к себе домой, сразу заметался, завертелся недостойно сана, бегает из
горницы в горницу, и то
за ним стул едет, то он рукавом ряски со
стола что-нибудь смахнёт и всё извиняется...
После кутьи
в горницах родные и почетные гости чай пили, а на улицах всех обносили вином, а непьющих баб, девок и подростков ренским потчевали. Только что сели
за стол, плачеи стали под окнами дома… Устинья завела «поминальный плач», обращаясь от лица матери к покойнице с зовом ее на погребальную тризну...
Гости из Городца и городские гости уехали —
за пуншами только четверо сидело: сам хозяин, кум Иван Григорьич, удельный голова да Василий Борисыч. Рядом
в боковуше,
за чайным
столом, заправляемым Никитишной, сидели Параша, Груня, Фленушка да Марьюшка. У мужчин повелась беседа говорливая;
в женской
горнице в молчанки играли: Никитишна хлопотала
за самоваром, Груня к мужским разговорам молча прислушивалась, Параша дремала, Марьюшка с Фленушкой меж собой перешептывались да тихонько посмеивались.
Утром третьего дня сорочин Патап Максимыч опять с гостями беседовал.
В ожиданьи обеда Никитишна
в передней
горнице закуску им сготовила: икры зернистой, балыка донского, сельдей переславских и вяленой рознежской [Рознежье — село на левом берегу Волги, повыше Васильсурска. Здесь весной во время водополья ловят много маломерных стерлядей и вялят их.] стерляди поставила. Хрустальные с разноцветными водками графины длинным рядом стояли на
столе за тарелками.
Напившись чаю,
за столы садились.
В бывшей Настиной светлице села Манефа с соборными старицами, плачея Устинья Клещиха с вопленницами да еще кое-кто из певчих девиц,
в том числе, по приказу игуменьи, новая ее наперсница Устинья Московка. Мирские гости расселись
за столы, расставленные по передним
горницам. Там рыбными яствами угощал их Патап Максимыч, а
в Настиной светлице села с постниками Аксинья Захаровна и угощала их уставны́м сухояденьем.
Съели кашу и, не выходя из-за
стола,
за попойку принялись. Женщины пошли
в задние
горницы, а мужчины расселись вокруг самовара пунши распивать. Пили
за все и про все, чтобы умником рос Захарушка, чтобы дал ему здоровья Господь, продлил бы ему веку на сто годов, чтоб во всю жизнь было у него столько добра
в дому́, сколько
в Москве на торгу́, был бы на ногу лего́к да ходо́к, чтобы всякая работа спорилась у него
в руках.
На свадьбах, на именинах, на обедах и вечерних
столах у никониан Ольга Панфиловна бывала непременной участницей, ее не сажали
за красным
столом, не пускали даже
в гостиные комнаты, приспешничала она
в задних
горницах за самоваром, распоряжалась подачей ужина, присматривала, чтобы пришлая прислуга не стащила чего.
А лодки нет! На дворе темнеет, и
в горнице зажигают сальную свечу. Петр Петрович долго расспрашивает меня о том, куда и зачем я еду, будет ли война, сколько стоит мой револьвер, но уж и ему надоело говорить; сидит он молча
за столом, подпер щеки кулаками и задумался. На свечке нагорел фитиль. Отворяется бесшумно дверь, входит дурачок и садится на сундук; он оголил себе руки до плеч, а руки у него худые, тонкие, как палочки. Сел и уставился на свечку.
Заходит
в избу врач, я прощаюсь, и мы выходим на улицу, садимся
в сани и едем
в небольшую соседнюю деревеньку на последнее посещение больного. Врача еще накануне приезжали звать к этому больному. Приезжаем, входим вместе
в избушку. Небольшая, но чистая
горница,
в середине люлька, и женщина усиленно качает ее.
За столом сидит лет восьми девочка и с удивлением и испугом смотрит на нас.
В одной из отдаленных
горниц обширных хором князя Василия Прозоровского, сравнительно небольшой, но все же просторной и светлой, с бревенчатыми дубовыми, как и во всех остальных, стенами,
за простым деревянным
столом и на таком же табурете сидел молодой человек лет восемнадцати. Два широких окна
горницы выходили
в обширный, запушенный снегом сад, сквозь оголенные, покрытые инеем деревья которого виднелась узкая лента замерзшей Москвы-реки, а
за ней скученные постройки тогдашнего Замоскворечья.
Граф Свянторжецкий твердой походкой поднялся на крыльцо избушки и взялся
за железную скобу двери. Последняя легко отворилась, и граф вошел
в первую
горницу, обстановку которой мы уже ранее описали.
За большим
столом, заваленным рукописями, сидел над развернутой толстой книгой патер Вацлав. Он не торопясь поднял голову.
Первая
горница служила рукодельной.
В ней Ксения Яковлевна занималась рукодельями со своими сенными девушками. Стены этой
горницы были обиты золотой парчой, скамьи были с мягкими подушками, крытыми золотистой шелковой материей,
столы были лакированные из карельской березы, из этого же дерева стояли фигурные пяльцы с серебристой насечкой,
за которыми работала девушка. Пяльцы сенных девушек были лакированные, ясеневые.
Она направилась
в горницу, занимаемую Семеном Иоаникиевичем Строгановым, где застала его сидящим
за большим
столом, заваленным пробными мешочками соли, кусками железа, олова,
за чтением какой-то грамотки и то и дело делавшим выкладки на больших счетах.
— Вставай, вставай, кажи
горницы… — встал из-за
стола Василий Иванович и
в сопровождении Марьи Петровны и сына, уже допившего свой сбитень, начал обозревать маленький одноэтажный домик отца Иллариона.
Девушки тотчас вышли из-за
стола и пошли
в свои светлицы, а
в горнице остались, кроме гостей, лишь старик Горбачев с сыновьями да Наталья Кузьминична, на обязанности которой лежало угостить гостей почетными кубками.
Вернувшись
в свою
горницу, он сел
за стол и глубоко задумался. «Ну как не осилить и Ермаку болести-то?.. Умрет она, — неслось
в его голове, и при этой роковой мысли холодный пот выступил на его лбу. Да неужели Господь посетит таким несчастием! Смилуйся, Боже мой, смилуйся!»
Нестарый мужик с бритым лицом ввел Юрку
в избу.
Горница была полна народа. Сразу стало Юрке уютно и все близко:
в красном углу, вместо икон, висели портреты Маркса, Ленина и Фрунзе.
За столом, среди мужиков и баб, сидела чернобровая дивчина
в кожанке, с двумя толстыми русыми косами, с обликом своего, родного душе человека.