Неточные совпадения
Капитан Горталов, бывший воспитатель
в кадетском корпусе, которому запретили деятельность педагога, солидный краевед, талантливый цветовод и огородник, худощавый, жилистый, с горячими
глазами, доказывал редактору, что протуберанцы являются результатом падения твердых тел на солнце и расплескивания его
массы, а у чайного стола крепко сидел Радеев и говорил дамам...
«У меня температура, — вероятно, около сорока», — соображал Самгин, глядя на фыркающий самовар; горячая медь отражала вместе с его лицом какие-то полосы, пятна, они снова превратились
в людей, каждый из которых размножился на десятки и сотни подобных себе, образовалась густейшая
масса одинаковых фигур, подскакивали головы, как зерна кофе на горячей сковороде, вспыхивали тысячами искр разноцветные
глаза, создавался тихо ноющий шумок…
Подле сада, ближе к дому, лежали огороды. Там капуста, репа, морковь, петрушка, огурцы, потом громадные тыквы, а
в парнике арбузы и дыни. Подсолнечники и мак,
в этой
массе зелени, делали яркие, бросавшиеся
в глаза, пятна; около тычинок вились турецкие бобы.
Перед
глазами,
в трех милях, лежит
масса бурых холмов, один выше другого; разнообразные глыбы земли и скал, брошенных
в кучу, лезут друг через друга все выше и выше.
Задолго до въезда
в город
глазам нашим открылись три странные
массы гор, не похожих ни на одну из виденных нами.
Жар несносный; движения никакого, ни
в воздухе, ни на море. Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих берегов поразителен под лучами утреннего солнца. Какие мягкие, нежащие
глаз цвета небес и воды! Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами
в воде!
В ином месте пучина кипит золотом, там как будто горит
масса раскаленных угольев: нельзя смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь.
Глаз глубоко проникает
в прозрачные воды.
Ливень хлестал по лицу и не позволял открыть
глаза. Не было видно ни зги.
В абсолютной тьме казалось, будто вместе с ветром неслись
в бездну деревья, сопки и вода
в реке и все это вместе с дождем образовывало одну сплошную, с чудовищной быстротой движущуюся
массу.
…Действительно, какая-то шекспировская фантазия пронеслась перед нашими
глазами на сером фонде Англии, с чисто шекспировской близостью великого и отвратительного, раздирающего душу и скрипящего по тарелке. Святая простота человека, наивная простота
масс и тайные окопы за стеной, интриги, ложь. Знакомые тени мелькают
в других образах — от Гамлета до короля Лира, от Гонериль и Корделий до честного Яго. Яго — всё крошечные, но зато какое количество и какая у них честность!
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали на полу, черные, отливая синим. Приподнимая их с пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила
в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные
глаза сверкали сердито, а лицо
в этой
массе волос стало маленьким и смешным.
Богатые чай пьют, а бедняки работают, надзиратели у всех на
глазах обманывают свое начальство, неизбежные столкновения рудничной и тюремной администраций вносят
в жизнь
массу дрязг, сплетней и всяких мелких беспорядков, которые ложатся своею тяжестью прежде всего на людей подневольных, по пословице: паны дерутся — у хлопцев чубы болят.
Окошки чистые, не малые,
в которых стоит жидкая тина или вода, бросаются
в глаза всякому, и никто не попадет
в них; но есть прососы или окошки скрытные, так сказать потаенные, небольшие, наполненные зеленоватою, какою-то кисельною
массою, засоренные сверху старою, сухою травою и прикрытые новыми, молодыми всходами и побегами мелких, некорнистых трав; такие окошки очень опасны; нередко охотники попадают
в них по неосторожности и горячности, побежав к пересевшей или подстреленной птице, что делается обыкновенно уже не глядя себе под ноги и не спуская
глаз с того места, где села или упала птица.
— Нет, не встретится, если я уеду
в деревню на год, на два, на три… Госпожа, которая жила здесь со мной, теперь, вероятно, уже овдовела, следовательно, совершенно свободна. Будем мы с ней жить
в дружеских отношениях, что нисколько не станет меня отвлекать от моих занятий, и сверх того у меня перед
глазами будет для наблюдения деревенская и провинциальная жизнь, и, таким образом, открывается
масса свободного времени и
масса фактов!
В манере Майзеля держать себя с другими, особенно
в резкой чеканке слов, так и резал
глаз старый фронтовик, который привык к слепому подчинению живой человеческой
массы, как сам умел сгибаться
в кольцо перед сильными мира сего.
В вагоне подземной дороги я несся туда, где на стапеле сверкало под солнцем еще недвижное, еще не одухотворенное огнем, изящное тело «Интеграла». Закрывши
глаза, я мечтал формулами: я еще раз мысленно высчитывал, какая нужна начальная скорость, чтобы оторвать «Интеграл» от земли. Каждый атом секунды —
масса «Интеграла» меняется (расходуется взрывное топливо). Уравнение получалось очень сложное, с трансцендентными величинами.
Скосив
глаза направо, Ромашов увидел далеко на самом краю поля небольшую тесную кучку маленьких всадников, которые
в легких клубах желтоватой пыли быстро приближались к строю. Шульгович со строгим и вдохновенным лицом отъехал от середины полка на расстояние, по крайней мере вчетверо больше, чем требовалось. Щеголяя тяжелой красотой приемов, подняв кверху свою серебряную бороду, оглядывая черную неподвижную
массу полка грозным, радостным и отчаянным взглядом, он затянул голосом, покатившимся по всему полю...
В бесконечные зимние вечера, когда белесоватые сумерки дня сменяются черною мглою ночи, Имярек невольно отдается осаждающим его думам. Одиночество, или, точнее сказать, оброшенность, на которую он обречен, заставляет его обратиться к прошлому, к тем явлениям, которые кружились около него и давили его своею
массою. Что там такое было? К чему стремились люди, которые проходили перед его
глазами, чего они достигали?
Рассказывая изложенное выше, я не раз задавался вопросом: как смотрели народные
массы на опутывавшие их со всех сторон бедствия? — и должен сознаться, что пришел к убеждению, что и
в их
глазах это были не более как „мелочи“, как искони установившийся обиход.
В этом отношении они были вполне солидарны со всеми кабальными людьми, выросшими и состаревшимися под ярмом, как бы оно ни гнело их. Они привыкли.
Всего этого выходили
массы, и неоднократно Улитушка, нимало не стесняясь присутствием старухи барыни, даже
в глазах ее, прятала
в карман целые пригоршни сахару.
Порфирий Владимирыч даже помертвел от неожиданности. Он смотрел во все
глаза на взбунтовавшуюся наперсницу, и целая
масса праздных слов так и закипала у него
в груди. Но
в первый раз
в жизни он смутно заподозрил, что бывают случаи, когда и праздным словом убить человека нельзя.
Ему давно не нравился многоречивый, всё знающий человек, похожий на колдуна, не нравился и возбуждал почтение, близкое страху. Скуластое лицо, спрятанное
в шерстяной
массе волос, широконосое и улыбающееся тёмной улыбкой до ушей, казалось хитрым, неверным и нечестным, но было
в нём —
в его едва видных
глазах — что-то устойчивое и подчинявшее Матвея. Работал Маркуша плохо, лениво, только клетки делал с любовью, продавал их монахиням и на базаре, а деньги куда-то прятал.
Приходилось разбираться
в явлениях почти кошмарных. Вот рано утром он стоит на постройке у собора и видит — каменщики бросили
в творило извести чёрную собаку. Известь только ещё гасится, она кипит и булькает, собака горит, ей уже выжгло
глаза, захлёбываясь, она взвизгивает, судорожно старается выплыть, а рабочие, стоя вокруг творила
в белом пару и пыли, смеются и длинными мешалками стукают по голове собаки, погружая искажённую морду
в густую, жгучую, молочно-белую
массу.
На его счастье,
в массе проходивших лиц внезапно появилась худощавая фигура Суханчиковой и блеснули ее вечно прыгающие
глаза.
Сизые камни смотрят из виноградников,
в густых облаках зелени прячутся белые дома, сверкают на солнце стекла окон, и уже заметны
глазу яркие пятна; на самом берегу приютился среди скал маленький дом, фасад его обращен к морю и весь завешен тяжелою
массою ярко-лиловых цветов, а выше, с камней террасы, густыми ручьями льется красная герань.
Все было давно знакомо ему, но сегодня все смотрело как-то ново, хотя та же
масса мелочей заполняла комнату, стены были покрыты картинами, полочками, красивые и яркие вещицы отовсюду лезли
в глаза.
Дом был дорогой, на окнах висели пышные занавески, мебель казалась Евсею необыкновенной, красиво одетые девицы — гордыми и неприступными; всё это смущало его. Он жался
в угол, уступая дорогу девицам, они как будто не замечали его, проходя мимо и касаясь своими юбками его ног. Лениво проплывало подавляющими
массами полуголое тело, ворочались
в орбитах подведённые
глаза.
Веков, вздрогнув, убежал за ним. Евсей закрыл
глаза и, во тьме, старался понять смысл сказанного. Он легко представил себе
массу народа, идущего по улицам крестным ходом, но не понимал — зачем войска стреляли, и не верил
в это. Волнение людей захватывало его, было неловко, тревожно, хотелось суетиться вместе с ними, но, не решаясь подойти к знакомым шпионам, он подвигался всё глубже
в угол.
Евсей впервые видел так близко эту
массу железа, она казалась ему живой, чувствующей и, властно привлекая к себе его внимание, возбуждала
в нём враждебное и жуткое предчувствие.
В памяти его ослепительно и угрожающе блестели огненные
глаза, круглые, лучистые, вертелись большие красные колёса, блистал стальной рычаг, падая и поднимаясь, точно огромный нож…
Не так как кусков разбросано много, и это заставляет
глаза разбегаться; так как, с другой стороны, и хищников развелось не мало, и строгого распределения занятий между ними не имеется, то понятно, какая
масса злобы должна накипеть
в этих вечно алчущих сердцах.
Ученье кончилось тем, что незнакомец вытер со лба пот и вышел, Федор Тимофеич брезгливо фыркнул, лег на матрасик и закрыл
глаза, Иван Иваныч направился к корытцу, а свинья была уведена старухой. Благодаря
массе новых впечатлений день прошел для Каштанки незаметно, а вечером она со своим матрасиком была уже водворена
в комнатке с грязными обоями и ночевала
в обществе Федора Тимофеича и гуся.
В больших центрах она теряется
в массе прочих праздношатающихся и потому не слишком бьет
в глаза, но
в малых городах и
в особенности
в деревнях она положительно подла и невыносима.
Он дышал тяжело, судорожно; что-то даже клокотало
в его груди — и на всей этой забрызганной темной
массе только и можно было различить явственно что крошечные, дико блуждавшие белки
глаз.
Вскоре бенуары, над ковровым обводом барьера, представили почти сплошную пеструю
массу разнообразной публики. Яркие туалеты местами били
в глаза. Но главную часть зрителей на первом плане составляли дети. Точно цветник рассыпался вокруг барьера.
Он — этот большой человек с ясными
глазами ребенка — с таким легким духом выделял себя из жизни
в разряд людей, для нее ненужных и потому подлежащих искоренению, с такой смеющейся грустью, что я был положительно ошеломлен этим самоуничижением, до той поры еще невиданным мною у босяка,
в массе своей существа от всего оторванного, всему враждебного и над всем готового испробовать силу своего озлобленного скептицизма.
Среди большой, с низким потолком, комнаты стояло массивное кресло, а
в него было втиснуто большое рыхлое тело с красным дряблым лицом, поросшим седым мхом. Верхняя часть этой
массы тяжело ворочалась, издавая удушливый храп. За креслом возвышались плечи какой-то высокой и дородной женщины, смотревшей
в лицо Ипполита Сергеевича тусклыми
глазами.
Ближе к берегам торос уже застыл безобразными
массами, а
в середине он все еще ворочался тяжелыми, беспорядочными валами, скрывая от
глаз застывающее русло, как одичалая толпа закрывает место казни.
Глаза, не мигая, смотрели на ангелочка, и под этим пристальным взглядом он становился больше и светлее, и крылышки его начинали трепетать бесшумным трепетаньем, а все окружающее — бревенчатая, покрытая копотью стена, грязный стол, Сашка, — все это сливалось
в одну ровную серую
массу, без теней, без света.
В хозяйском номере горит лампа. На открытом окне сидит поджавши ноги, Алечка и смотрит, как колышется внизу темная, тяжелая
масса воды, освещенной электричеством, как тихо покачивается жидкая, мертвенная зелень тополей вдоль набережной На щеках у нее горят два круглых, ярких, красных пятна, а
глаза влажно и устало мерцают. Издалека, с той стороны реки, где сияет огнями кафешантан, красиво плывут
в холодеющем воздухе резвые звуки вальса.
Что может удержать от разрыва тоненькую пленку, застилающую
глаза людей, такую тоненькую, что ее как будто нет совсем? Вдруг — они поймут? Вдруг всею своею грозною
массой мужчин, женщин и детей они двинутся вперед, молча, без крика, сотрут солдат, зальют их по уши своею кровью, вырвут из земли проклятый крест и руками оставшихся
в живых высоко над теменем земли поднимут свободного Иисуса! Осанна! Осанна!
Батальон резерва, лежавший
в снегу, не составив ружья
в козлы, а держа их
в руках, следил за движением черной
массы всею тысячью своих
глаз.
«Студенты буйствуют, студенты своевольничают », брюзжат седовласые столпы отечества (прямые столпы), и вот являются перед
глазами публики декреты: впускать
в университет только платящих (выражаясь прямее: душить невежеством
массу); запретить всякие сходки (то есть, dividere et imperare, a как imperare [Разделять и властвовать, а как властвовать… (лат.).], почувствуем впоследствии). Вот покуда два образчика нежности.
За всю ночь, проведенную
в тряском вагоне, Дуня не сомкнула
глаз, раздавленная, разбитая
массою новых впечатлений, и теперь все проносилось перед ней, как
в тумане. Наконец, доехали до места. Сошли. Держа
в одной руке узелок с ее убогим приданым и уцепившись другой за руку Микешки, Дуня вошла
в подъезд коричневого дома, показавшегося ей дворцом.
Относительная разборчивость
в средствах вредила Висленеву на доступном ему литературном рынке, он не мог поставлять
массы дешевого базарного товара, и за дешево же заготовлял произведения более крупные, которые,
в его, по крайней мере,
глазах, были достойными всеобщего внимания.
— Иоле, милый Иоле. Это ты? — сквозь сон спрашивает девушка, позабыв о времени и месте, спросонья. И внезапно открывает
глаза. Перед ней незнакомая крошечная комнатка.
Масса солнца и света.
В окно смотрит с крыши труба соседнего дома и кусок голубого неба над ней. A
в дверь все стучат и стучат упорно…
Крошка мылась подле меня, и я ее разглядела… Действительно, она не казалась вблизи такой деточкой, какою я нашла ее вчера. Бледное, худенькое личико
в массе белокурых волос было сердито и сонно; узкие губы плотно сжаты;
глаза, большие и светлые, поминутно загорались какими-то недобрыми огоньками. Крошка мне не нравилась.
Наташа навела ко мне
массу больных. Все
в деревне ей знакомы, и все ей приятели. Она сопутствует мне
в обходах, развешивает лекарства. Странное что-то
в ее отношениях ко мне: Наташа словно все время изучает меня; она как будто не то ждет от меня чего-то, не то ищет, как самой подойти ко мне. Может быть, впрочем, я ошибаюсь. Но какие славные у нее
глаза!
Он снял с нее шубу и калоши и
в это время ощутил запах белого вина, того самого, которым она любила запивать устриц (несмотря на свою воздушность, она очень много ела и много пила). Она пошла к себе и немного погодя вернулась переодетая, напудренная, с заплаканными
глазами, села и вся ушла
в свой легкий с кружевами капот, и
в массе розовых волн муж различал только ее распущенные волосы и маленькую ножку
в туфле.
Да и
в мировой юстиции, особенно
в City (где судьи из альдерманов, то есть из членов городской управы), бесплодность уголовных репрессий
в мире воров и мошенников принимала на ваших
глазах гомерические размеры. Когда
масса так испорчена нищетой и заброшенностью, наказания, налагаемые мировыми судьями, производят трагикомическое впечатление. Я довольно насмотрелся на сцены у альдерманов и у судей других частей Лондона, чтобы быть такого именно мнения.
Впоследствии, лет двадцать и больше спустя, я
в одном интервью с ним какого-то журналиста узнал, что Г.Спенсер из-за слабости
глаз исключительно слушал чтение — и это продолжалось десятки лет. Какую же
массу печатного матерьяла должен он был поглотить, чтобы построить свою философскую систему! Но этим исключительным чтением объяснил он тому интервьюеру, что он читал только то, что ему нужно для его работ. И оказалось
в этой беседе, случившейся после смерти Ренана, что он ни одной строки Ренана не читал.
Ехавшие не смотрели друг другу
в глаза. Издалека я видел, как темная
масса студентов вытянулась
в колонну и двинулась по направлению к Лиговке.
Если бы всем и каждому было ясно, что внешний французский лоск нашего барского общества есть только известное сословное клеймо, отличие касты, образчик условной порядочности, тогда все это потеряло бы обаяние даже и
в глазах менее развитой
массы.