Неточные совпадения
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный
звонВ веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала
высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
Зашли в ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху женщин,
звону стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали
высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой гребень, сверкая цветными камнями.
— Извольте ответить, — кричал он
высоким голосом, топая ногами так, что даже сквозь шум в столовой, гулкой, точно бочка, был слышен
звон его шпор.
Из отворенной двери вместе с удушающей струей махорки, пьяного перегара и всякого человеческого зловония оглушает смешение самых несовместимых звуков. Среди сплошного гула резнет
высокая нота подголоска-запевалы, и грянет звериным ревом хор пьяных голосов, а над ним
звон разбитого стекла, и дикий женский визг, и многоголосая ругань.
Из более отдаленных звуков господствующим был размеренный
звон монастырского колокола,
высокий и тонкий.
В саду было совершенно тихо. Смерзшаяся земля, покрытая пушистым мягким слоем, совершенно смолкла, не отдавая звуков: зато воздух стал как-то особенно чуток, отчетливо и полно перенося на далекие расстояния и крик вороны, и удар топора, и легкий треск обломавшейся ветки… По временам слышался странный
звон, точно от стекла, переходивший на самые
высокие ноты и замиравший как будто в огромном удалении. Это мальчишки кидали камни на деревенском пруду, покрывшемся к утру тонкой пленкой первого льда.
Я, конечно, не мог понимать ее
высокого значения, но я мало обратил внимания даже на то, что понятно для детей: радостные лица, праздничные платья, колокольный
звон, беспрестанный приезд гостей, красные яйца и проч. и проч.
Многие из них пировали у Вяземского. Они сидели за кубками и пели удалые песни. Услышав
звон, они вскочили и надели черные рясы поверх богатых кафтанов, а головы накрыли
высокими шлыками.
Я не Омер: в стихах
высокихОн может воспевать один
Обеды греческих дружин
И
звон, и пену чаш глубоких.
Ахилла все забирался голосом
выше и
выше, лоб, скулы, и виски, и вся верхняя челюсть его широкого лица все более и более покрывались густым багрецом и пόтом; глаза его выступали, на щеках, возле углов губ, обозначались белые пятна, и рот отверст был как медная труба, и оттуда со
звоном, треском и громом вылетало многолетие, заставившее все неодушевленные предметы в целом доме задрожать, а одушевленные подняться с мест и, не сводя в изумлении глаз с открытого рта Ахиллы, тотчас, по произнесении им последнего звука, хватить общим хором: «Многая, многая, мно-о-о-огая лета, многая ле-е-ета!»
Пришелец еще несколько секунд смотрел в это лицо… Несмотря на то, что Матвей был теперь переодет и гладко выбрит, что на нем был американский пиджак и шляпа, было все-таки что-то в этой фигуре, пробуждавшее воспоминания о далекой родине. Молодому человеку вдруг вспомнилась равнина, покрытая глубоким мягким снегом,
звон колокольчика,
высокий бор по сторонам дороги и люди с такими же глазами, торопливо сворачивающие свои сани перед скачущей тройкой…
Действительно, кучка невысоких, коряжистых дубов, стоявших посредине поляны и защищенных
высокою стеною бора, помахивала крепкими ветвями, и от них несся глухой шум, легко отличаемый от гулкого
звона сосен.
Не скорбите! вы были
выше всех; шум и
звон ваш слышали все.
Засвистал папаша, покатил с громом-звоном соль-сахар закупать. Население из окон смотрит, рты настежь, собачки из подворотен, — уши торчком, — удивляются, городовые-стражники в затылках скребут… А папаше с
высокого облучка наплевать. Ишь, как колокольчик наяривает...
Красивый и тогда еще довольно патриархальный город, не знавший до генерал-губернаторства Н. Н. Анненкова ни «шатодефлёров», ни других всенощных гульбищ, уже затих и спал: с
высокой колокольни лавры гудел ее приятный
звон к заутрене.