Неточные совпадения
Бросились они все разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие
за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец,
вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
Из брички
вылезла девка, с платком на голове, в телогрейке, и хватила обоими кулаками в ворота так сильно, хоть бы и мужчине (малый в куртке из пеструшки [Пеструшка — домотканая пестрая ткань.] был уже потом стащен
за ноги, ибо спал мертвецки).
Вылез из своей мурьи: «Если вы, говорит, хоть полено еще подкинете, я
за борт выброшусь».
Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал
за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачеву
вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие. Увидя меня, он смутился, но вскоре оправился, протянул мне руку, говоря: «И ты наш? Давно бы так!» — Я отворотился от него и ничего не отвечал.
— Мыслители же у нас — вроде одной барышни: ей,
за крестным ходом, на ногу наступили, так она — в истерику: ах, какое безобразие! Так же вот и прославленный сочинитель Андреев, Леонид: народ русский к Тихому океану стремится
вылезти, а сочинитель этот кричит на весь мир честной — ах, офицеру ноги оторвало!..
Из плотной стены людей по ту сторону улицы, из-за толстого крупа лошади тяжело
вылез звонарь с выставки и в три шага достиг середины мостовой. К нему тотчас же подбежали двое, вскрикивая испуганно и смешно...
Согнувшись, он
вылезает за дверь, а Маракуев и Клим идут пить чай к Варваре.
За баррикадой кто-то возился, поворачивая диван, из дивана
вылезала набивка, и это было противно, — как будто диван тошнило.
Старый китайский кот
вылез из-за комода, равнодушно посмотрел на гостей и, точно сконфузившись, убрался в темную каморку, где Павла Ивановна возилась с своим самоваром.
Путешественница отодвинула потихоньку заслонку, поглядеть, не назвал ли сын ее Вакула в хату гостей, но, увидевши, что никого не было, выключая только мешки, которые лежали посереди хаты,
вылезла из печки, скинула теплый кожух, оправилась, и никто бы не мог узнать, что она
за минуту назад ездила на метле.
Супруга принялась снова
за кочергу, но Чуб в это время
вылез из мешка и стал посреди сеней, потягиваясь, как человек, только что пробудившийся от долгого сна.
После пьяной ночи такой страховидный дядя
вылезает из-под нар, просит в кредит у съемщика стакан сивухи, облекается в страннический подрясник,
за плечи ранец, набитый тряпьем, на голову скуфейку и босиком, иногда даже зимой по снегу, для доказательства своей святости, шагает
за сбором.
Если же берега травянисты, то без хорошей собаки ни
за что не найдешь подстреленной утки: она
вылезет на берег и пропадет.
Встреча произошла рано утром, когда Родион Потапыч находился на дне шахты. Сверху ему подали сигнал. Старик понял, зачем его вызывают в неурочное время. Оников расхаживал по корпусу и с небрежным видом выслушивал какие-то объяснения подштейгера, ходившего
за ним без шапки. Родион Потапыч не торопясь
вылез из западни, снял шапку и остановился. Оников мельком взглянул на него, повернулся и прошел в его сторожку.
Груздев на мгновение задумался, но быстро
вылез из-за стола и, подойдя к иноку, отвесил глубокий поясной поклон, касаясь рукой пола.
Рыбин согнулся и неохотно, неуклюже
вылез в сени. Мать с минуту стояла перед дверью, прислушиваясь к тяжелым шагам и сомнениям, разбуженным в ее груди. Потом тихо повернулась, прошла в комнату и, приподняв занавеску, посмотрела в окно.
За стеклом неподвижно стояла черная тьма.
Мелкая торговля, бьющаяся изо всех сил
вылезти в магазины, так и стала ему кидаться в глаза со всех сторон; через каждые почти десять шагов ему попадался жид, и из большей части домов несло жареным луком и щукой; но еще более безобразное зрелище ожидало его на Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере человек двадцать мастеровых; никогда и нигде Калинович не видал народу более истощенного и безобразного: даже самое опьянение их было какое-то мрачное, свирепое; тут же, у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его
за волосы от тумбы, приговаривая...
Михайлов, полагая, что спрашивают ротного командира,
вылез из своей ямочки и, принимая Праскухина
за начальника руку к козырьку, подошел к нему.
С секунду он оставался недвижим; но, взглянув кругом, он увидел, что солдаты довольно спокойно застегивали шинели и
вылезали один
за другим; один даже — кажется, Мельников — шутливо сказал...
Ечкинские нарядные тройки одна
за другою подкатывали к старинному строгому подъезду, ярко освещенному, огороженному полосатым тиковым шатром и устланному ковровой дорожкой. Над мокрыми серыми лошадьми клубился густой белый пахучий пар. Юнкера с трудом
вылезали из громоздких саней. От мороза и от долгого сидения в неудобных положениях их ноги затекли, одеревенели и казались непослушными: трудно стало их передвигать.
Ударил ли он шашкой слона или только замахнулся, но Мамлик остервенел и бросился
за городовым, исчезнувшим в двери будки. Подняв хобот, слон первым делом сорвал навес крыльца, сломал столбы и принялся
за крышу, по временам поднимая хобот и трубя. Городовой пытался спастись в заднее окно, но не мог
вылезть: его толстая фигура застряла, и он отчаянно вопил о помощи.
И он наставил Кириллову револьвер прямо в лоб; но почти в ту же минуту, опомнившись наконец совершенно, отдернул руку, сунул револьвер в карман и, не сказав более ни слова, побежал из дому. Липутин
за ним.
Вылезли в прежнюю лазейку и опять прошли откосом, придерживаясь
за забор. Петр Степанович быстро зашагал по переулку, так что Липутин едва поспевал. У первого перекрестка вдруг остановился.
— Да пошел раз в горы, с камней лыки драть, вижу, дуб растет, в дупле жареные цыплята пищат. Я влез в дупло, съел цыплят, потолстел,
вылезти не могу! Как тут быть? Сбегал домой
за топором, обтесал дупло, да и
вылез; только тесамши-то, видно, щепками глаза засорил; с тех пор ничего не вижу: иной раз щи хлебаю, ложку в ухо сую; чешется нос, а я скребу спину!
Напротив того, узнав об этом, она тотчас же поехала в Головлево и, не успев еще
вылезти из экипажа, с каким-то ребяческим нетерпением кричала Иудушке: «А ну-ка, ну, старый греховодник! кажи мне, кажи свою кралю!» Целый этот день она провела в полном удовольствии, потому что Евпраксеюшка сама служила ей
за обедом, сама постелила для нее постель после обеда, а вечером она играла с Иудушкой и его кралей в дураки.
Черти на минуту скрываются; Кедрил
вылезает из-за стола; но только что барин принимается опять
за курицу, как три черта снова врываются в комнату, подхватывают барина сзади и несут его в преисподнюю.
Ему казалось, что он
вылезает на свет из тяжёлого облака, шубой одевавшего и тело и душу. Прислушиваясь к бунту внутри себя, он твёрдо взошёл по лестнице трактира и, пройдя через пёстрый зал на балкон, сел
за стол, широко распахнув полы сюртука.
Потрескивая, перекладина поднимается, а
за ней
вылезают снизу из гнилого косяка и прутья решетки.
Весь порядок шествия нарушился: одни
вылезли из саней, другие окружили колдуна, и все крестьяне, вместо того чтоб разойтись по домам, пустились вслед
за молодыми; а колдун важно выступил вперед и, ободряя приказчика, повел
за собою всю толпу к дому новобрачных.
Шутя и смеясь, они быстро накрыли стол для кофе и убежали, а на смену, гуськом, один
за другим из кают медленно
вылезли пассажиры: толстяк, с маленькой головой и оплывшим лицом, краснощекий, но грустный и устало распустивший пухлые малиновые губы; человек в серых бакенбардах, высокий, весь какой-то выглаженный, с незаметными глазами и маленьким носом-пуговкой на желтом плоском лице;
за ними, споткнувшись о медь порога, выпрыгнул рыжий круглый мужчина с брюшком, воинственно закрученными усами, в костюме альпиниста и в шляпе с зеленым пером.
Потом мальчику дали тяжёлый топор, велели ему слезть в подвал и разбивать там лёд так, чтоб он улёгся ровно. Осколки льда прыгали ему в лицо, попадали
за ворот, в подвале было холодно и темно, топор при неосторожном размахе задевал
за потолок. Через несколько минут Илья, весь мокрый,
вылез из подвала и заявил хозяину...
Голова его то на грудь, то к спине. Сторож
вылезает из сугроба. Все это дело одной минуты. Обеими руками городовой ухватился
за мою руку, но тщетно.
— Я ел землю, я был на самом верху, на гребне Орлиного Гнезда, и был сброшен оттуда… И как счастливо упал! Я был уже на вершине Орлиного Гнезда, когда у защищавшихся не было патронов, не хватало даже камней. На самом гребне скалы меня столкнули трупом. Я, падая, ухватился
за него, и мы вместе полетели в стремнину. Ночью я пришел в себя,
вылез из-под трупа и ушел к морю…
Он и
вылез… Прелести сказать, как был хорош! Сирень-то о ту пору густо цвела, и молодые эти лиловые букетики ему всю голову облепили и
за ушами и в волосах везде торчат… Точно волшебный Фавна, что на картинах пишут.
За рекой Каменкой, на низком, отлогом берегу, приткнулась маленькая деревушка, точно она сейчас
вылезла из воды своими двумя десятками избушек и теперь сушилась на солнечном пригреве.
Коляска остановилась у дверей трактира; из нее выпрыгнул, Рославлев в дорожном платье и фуражке, а вслед
за ним стал
вылезать, зевая и потягиваясь, Зарецкой, закутанный в гороховую шинель с пятью или шестью воротниками.
Он мигнул им; они
вылезли из комнаты один
за другим, останавливаясь на пороге; оглядываясь, они выразительно смотрели на Дюрока и Эстампа, прежде чем скрыться. Последним выходил Варрен. Останавливаясь, он поглядел и сказал...
Барская стоит, как монумент, держа голову неподвижно, точно чашу, до краёв полную мудрости; не дождавшись ответа, она
вылезает за дверь, а Ульяна, стоя на коленях в цветном пожаре тканей, шепчет в тоске и страхе...
— Крику — не верь, слезам — не верь. — Она, пошатываясь,
вылезла из комнаты, оставив
за собою пьяный запах, а Петром овладел припадок гнева, — сорвав с ног сапоги, он метнул их под кровать, быстро разделся и прыгнул в постель, как на коня, сцепив зубы, боясь заплакать от какой-то большой обиды, душившей его.
— Ну, так в этом самом Тагиле есть Медный рудник, вот Заяц там и ножки свои оставил… Это еще когда мы
за барином были, так Заяц в огненной работе робил, у обжимочного молота. А в те поры был управителем немец, вот Заяц согрубил немцу, а его, Зайца,
за задние ноги да в гору, в рудник, значит. Думал, что оттедова и живой не
вылезу… По пояс в ледяной воде робили. Ключи там из горы бегут, студеные ключи.
Идя по следу ласки, я видел, как она гонялась
за мышью, как лазила в ее узенькую снеговую норку, доставала оттуда свою добычу, съедала ее и снова пускалась в путь; как хорек или горностай, желая перебраться через родниковый ручей или речку, затянутую с краев тоненьким ледочком, осторожными укороченными прыжками, необыкновенно растопыривая свои мягкие лапки, доходил до текучей воды, обламывался иногда, попадался в воду,
вылезал опять на лед, возвращался на берег и долго катался по снегу, вытирая свою мокрую шкурку, после чего несколько времени согревался необычайно широкими прыжками, как будто преследуемый каким-нибудь врагом, как норка, или поречина, бегая по краям реки, мало замерзавшей и среди зимы, вдруг останавливалась, бросалась в воду, ловила в ней рыбу, вытаскивала на берег и тут же съедала…
Капканы становятся на тех местах, по которым непременно должен пройти хорек,
вылезая или влезая в свою нору или пролезая сквозь какое-нибудь отверстие в курятник, подвал, голубятню, куда он повадился ходить
за своей добычей.
— Черти, дьяволы гладкие, — ругалась кухарка, стараясь схватиться
за железное коромысло и
вылезть из раскачивающейся кади.
И тотчас из ясеневого ящика выглянула причесанная, светлая, как лен, голова и синие бегающие глаза.
За ними изогнулась, как змеиная, шея, хрустнул крахмальный воротничок, показался пиджак, руки, брюки, и через секунду законченный секретарь, с писком: «Доброе утро»,
вылез на красное сукно. Он встряхнулся, как выкупавшийся пес, соскочил, заправил поглубже манжеты, вынул из карманчика патентованное перо и в ту же минуту застрочил.
Вот подъехала карета; из нее вышла дама: при блеске фонарей брильянты ярко сверкали между ее локонами,
за нею
вылез из кареты мужчина в медвежей шубе.
На землины именины Голован
вылез на завалинку и с той поры мало-помалу ходить начал и снова
за свое дело принялся.
Сидим мы раз с тетушкой, на святках, после обеда у окошечка, толкуем что-то от Божества и едим в поспе моченые яблоки, и вдруг замечаем — у наших ворот на улице, на снегу, стоит тройка ямских коней. Смотрим — из-под кибитки из-за кошмы
вылезает высокий человек в калмыцком тулупе, темным сукном крыт, алым кушаком подпоясан, зеленым гарусным шарфом во весь поднятый воротник обверчен, и длинные концы на груди жгутом свиты и
за пазуху сунуты, на голове яломок, а на ногах телячьи сапоги мехом вверх.
Тяжело
вылез из приямка, остановился, почесывая бок, долго смотрел в окно.
За стеклами мелькало, стоная, белое. На стене тихо шипел и потрескивал желтый огонек лампы, закопченное стекло почти совсем прятало его.
— Прошу не швыряться чужими вещами, которые вы украли! — закричал Михаленко страшным голосом и быстро сел на кровати. Глаз его еще больше
вылез из орбиты, а дряблые щеки запрыгали. — Вы мерзавец! Я знаю вас, вам не в первый раз присваивать чужое. Вы в Перми свели из гостиницы чужую собаку и сидели
за это в тюрьме. Арестант вы!
Один худой, обдерганный, штаны снизу собачки обкусали, схватил себя
за голову, и глаза у него наружу
вылезли — это который в кредит.
Никита (садится на солому). Что ушел-то? Эх, кабы знала ты да ведала!.. Скучно мне, Марина, так скучно, не глядели б мои глаза.
Вылез из-за стола и ушел, от людей ушел, только бы не видать никого.